Колючка и стихоплёт

10.4.

Кирилл оказался прав. Через два дня Малику вызвали к директору. Она недоумевала и терялась в догадках. Обычно причина директорского гнева не была тайной, Малика знала, за что придётся оправдываться и краснеть. Но не в этот раз. Не могли же драчуны нажаловаться на неё, сами же затеяли разборки, к тому же за пределами школы.

Едва Малика переступила порог кабинета, как на неё набросилась мама Танечки.

— Вот она, уголовница малолетняя! А я предупреждала, что добром это не закончится.

Сама Танечка сидела чуть в стороне, выглядела подавленной и немного виноватой. История с кулоном разворачивалась не совсем так, как она ожидала. Несколько дней назад, вернувшись из школы, Танечка не нащупала на шее любимую подвеску в виде раскрывающегося сердечка. Вспомнила, что последний раз видела его в раздевалке перед физкультурой. На уроке Малика попала ей в голову мячом и откровенно злорадствовала, обзывая криворукой. Следующим предметом в расписании стояла литература, и переодеваться пришлось в жуткой спешке: учительница карала опоздавших вызовом к доске. Ну а дома Танечка поняла, что её любимый кулон пропал. Виновной, естественно, назначила ненавистную Колючку. Малику она боялась, поэтому для проведения душевной беседы прибегла к помощи знакомых из параллельного класса.

На следующий день она узнала, что запугивание обернулось дракой, и разозлилась ещё больше. Рассказала маме о преступлении Малики, расписав криминальную натуру одноклассницы в самых мрачных красках. Роль судьи пришлась Танечке по душе, она воодушевилась и предложила матери наведаться к директору. Утром перед крестовым походом она надевала свитер, который носила в день исчезновения кулона, и обнаружила свою пропажу. Сердечко зацепилось за ажурное плетение воротника.

Недолгие три секунды ей было стыдно за свою ошибку и клевету, но Танечка решила не отступать. В противном случае в невыгодном свете представала она сама: оболгала Малику, натравила на неё ребят и разнесла по всей школе новость о воровстве. Пришлось идти до конца.

Директор смерил нарушительницу холодным взглядом.

— Ты ничего не хочешь рассказать?

Малика пожала плечами.

— Я даже не знаю, почему меня вызвали.

— Значит так, я не хочу предавать твой поступок широкой огласке. Милицию вызывать не будем, если ты вернёшь Кузякиной кулон и попросишь прощения.

Сан Саныч мгновенно вскипела:

— Как это не предавать огласке? Это ведь не первый случай воровства. По ней колония плачет! Помяните моё слово: если вы сейчас её не приструните, дальше будет только хуже.

Малика не успела ответить, в кабинет ворвался взъерошенный запыхавшийся Пётр Петрович. Быстро оглядел собравшуюся компанию и занял место рядом с Колючкой.

— Почему меня не предупредили? А отцу Малики позвонили? Мать Кузякиной здесь, а его нет.

Директор устало вздохнул.

— Отцу Рейтерн звонили. Не берёт трубку. Ваша ученица украла дорогое ювелирное украшение у одноклассницы. Отказывается возвращать и вообще не признаёт факт воровства.

Малика вышла вперёд.

— Не брала я чёртов кулон! Зачем он мне нужен? Если вы не заметили, я вообще не ношу украшения.

Кузякина-старшая окинула её брезгливым взглядом.

— Может, потому и украла, что у тебя ничего нет, а очень хотелось. Все знают, как ты завидуешь моей дочери.

Малика развернулась к женщине и презрительно вскинула голову.

— Кому завидую? Тупорылой злобной выдре?

Малика ещё не закончила фразу, а уже услышала мученический стон классного руководителя, он не раз говорил, что язык её главный враг.

Сан Саныч опешила от откровенного оскорбления и, бросив красноречивый взгляд на директора, трагично произнесла:

— А я вам что говорила? До сих пор планируете всё замять по-тихому?

Малика стянула кофту, завязанную на талии узлом и, кинув на стол, принялась выворачивать карманы на брюках.

— Хотите, обыщите меня! У меня нет вашего чёртового кулона. Нет! Потому что я его не брала.

Оставив в покое брюки, Малика схватила скинутую впопыхах кофту и демонстративно вывернула карманы. На стол упал скомканный чек, обложка от шоколадки и… золотой кулон. Малика побледнела и, обернувшись, нашла взглядом Танечку.

— Ах ты ж гадина! Когда ты успела его подсунуть? Думаете, я настолько тупая, чтобы прийти с ворованным кулоном в кабинет директора и вывернуть карманы?

Танечка с трудом выдержала пристальный лютый взгляд. Сан Саныч выдвинулась вперёд, закрывая собой дочку.

— Я это так не оставлю! Эта тварь не будет учиться с моей дочерью в одном классе, её место в тюрьме или хотя бы в колонии.

Пётр Петрович попытался заступиться.

— Я уверен, это какая-то ошибка.

Малика молча вышла из кабинета. За портфелем не вернулась, сразу выбежала на улицу. Пётр Петрович не стал выслушивать дальнейшие препирательства, разыскал свой класс и, влетев в кабинет, грубо прервал урок:

— Камарицкий, бегом за Маликой.

Кирилла не пришлось просить дважды. Прежде чем отправиться в погоню, он залетел в гардеробную и схватил куртки — свою и Малики. Когда выбежал на крыдьцо, её и след простыл.

Малику он нашёл только под вечер, обежав все места, куда она могла бы пойти. Последним решил проверить закрытый до начала сезона Сафари-парк. Она сидела на широкой скамье напротив заводи для бегемота, согнув ноги и обхватив колени в попытках согреться. Дрожала так, что клацанье зубов слышалось за несколько метров.

Кирилл накинул на неё куртку и, сев сзади, крепко обнял. Ничего не говорил, слегка раскачивался из стороны в сторону, будто убаюкивал, пока не почувствовал, что дрожь в Малике утихает, уступая место всхлипываниям. Он впервые видел, как его колючая, дерзкая Кирюха плачет, и не знал, как реагировать. Молчал, но при каждом судорожном вдохе крепче сжимал объятия, ощущая её обиду и гнев как свои собственные.

Сан Саныч обещание сдержала и действительно не оставила Малику в покое. Меньше чем через неделю домой к Рейтерн нагрянула комиссия по делам несовершеннолетних. Оглядев квартиру и побеседовав с Профессором, они без колебаний поставили Малику на учёт. Пётр Петрович развил бурную деятельность, написал несколько характеристик — одна лучше другой, исправно посещал каждое заседание, будто отец неблагополучной хулиганки. Инструктировал Малику, убеждая удерживаться от резких слов и ёрничанья, в идеале — изобразить раскаяние. Она же являлась с видом высокомерного безразличия, будто делала председателю комиссии личное одолжение, и постоянно язвила. Малика переборола момент слабости и больше не позволяла себе раскисать, злилась на непрошеные слёзы, свидетелем которых стал Кирилл.

Кирилл и Молекула отвоевали для себя право присутствовать в кабинете в качестве ближайших родственников. Встревать в публичное поругание не позволялось, поэтому они сидели в стороне как молчаливая поддержка, вздрагивая каждый раз, когда упрямая Малика на монотонные поучения отзывалась дерзостью.

Несколько раз заявлялась Кузякина-старшая с обновлёнными данными. Не поленилась раскопать залежалую информацию у словоохотливых соседей и учеников школы. Пётр Петрович пытался побеседовать с неугомонной женщиной, но она вознамерилась спасти от преступницы общество и в первую очередь свою дочь. Частично у неё это получилось. Из школы Малику не исключили, но Сан Саныч смогла добиться её перевода в другой класс. Именно там обитали сообщники Танечки. Кирилл решил последовать за ней, но Малика его остановила, напомнив, что без его покровительства останется хрупкая и беззащитная Наташа.

Как ни странно, новые одноклассники отнеслись к ней довольно терпимо, позволили занять пустую парту, и не лезли с расспросами, приготовились терпеть чуть больше года до окончания школы. Недавние противники поглядывали на неё с недоверием и осторожностью, словно на спящий вулкан, в любой момент грозящий извержением. Высокий блондин, необдуманно потерявший самоконтроль в драке, смотрел на Малику со странной смесью уважения и ненависти. Неожиданно именно он первым заговорил с ней и представился, назвавшись Стасом.

Через месяц, после того как Малика официально в глазах всей школы была признана потенциальной уголовницей, Кирилл вернулся с тренировки раньше обычного и застал её на кухне в ярко-оранжевом фартуке с оборочкой. Василиса Максимовна сидела за столом и пила чай, выглядела она расслабленной и дружелюбной, словно это чаепитие было далеко не первым. Так оно и было на самом деле.

— Что-то ты сегодня рано? Всё нормально?

Кирилл скинул рюкзак на пол и цокнул языком.

— Кого в дом привела? — строго начал он. — Ты в курсе, что эта особа преступница со стажем? Представляешь, чему она меня научит?

Василиса Максимовна растерялась, повисла пауза, но, заметив переглядки Кирилла с соседкой, включилась в игру.

— Не знаю, чему она тебя научит, но я её научила печь шоколадные печеньки, — она придвинула тарелку с коричневыми лепёшками к краю стола, — попробуй.

Кирилл вымыл руки и с осторожностью откусил от десерта, напоминающего нечто среднее между раздавленной какашкой и стелькой для маленького башмачка.

— Эти штуки нужно прописывать детям с молочными зубами. Зубная фея будет в восторге.

На похвалу Малика отреагировала ударом кухонного полотенца.

— Будешь ехидничать, приготовлю на твой день рождения торт.

— Это угроза?

— Предупреждение.

Малика попыталась толкнуть Кирилла в плечо, но он ловко увернулся и, плотно прижав к себе, обездвижил объятиями.

Василиса Максимовна смотрела на своего сына, затаив дыхание, пытаясь понять: неужели он не замечает, как меняется его улыбка и голос в присутствии Колючки? Не чувствует этих трансформаций в самой Малике? Неужели такая дружба и правда существует?