Колючка и стихоплёт

Малика хорошо запомнила последний день лета, но не потому, что ей предстояло пойти в первый класс. В тот день она впервые увидела похороны.

Выбежав во двор, она остановилась на крыльце, обдумывая, чем заняться: половить ящериц на пустыре или забраться на ничейное дерево и достать последние в этом году персики с самой верхушки. Её озабоченный взгляд прошёлся по детской площадке: на краю песочницы сидел Кирилл. Он больше не играл в одиночестве, легко и быстро влился в дворовую компанию и даже временами верховодил, придумывая новые развлечения. Задиристые Сенька и Виталик были старше на целый год и учились уже во втором классе, но к Кириллу почему-то прислушивались.

Будучи школьниками, они обычно пытались помыкать малышнёй, гоняли ребят по выдуманным поручениям и нередко задирали. По отдельности Сеньку и Виталика не воспринимали, только вдвоём, хотя выглядели они противоположностями друг друга. Сенька — весь удлинённый, тонкий, как цапля, с белёсыми бровями и такими же невыразительными ресницами. Виталик — коренастый, как бочонок, смуглолицый, с одной пушистой бровью над угольно-чёрными глазами.

Казалось, Кирилл не сделал ничего для того, чтобы стать заводилой, просто не боялся высказывать своё мнение и знал много необычных игр. Если он появлялся во дворе, Малика находила себе другое занятие где-нибудь подальше, злясь на друзей, предавших её, и на саму себя за упрямство.

Она раздражённо фыркнула и отвернулась, взглядом наткнулась на странный деревянный сундук у соседнего подъезда. Подъехала машина, из неё выбрались незнакомые люди, одинаково хмурые и ссутуленные горем. Из подъезда вышли ещё несколько человек, таких же печальных и молчаливых, они молча обнялись с приезжими.

Малика подкралась поближе и остановилась возле лакированной крышки гроба, пристроенной у стены. Коснулась гладкой поверхности и, найдя в группе людей Карину Карловну, обратилась к ней:

— Это что за сундук такой?

— Это гроб, — тихо отозвалась пожилая женщина.

— Что там будут хранить?

— В него положат Вениамина Михайловича.

Малика опешила.

— За что? — она оглянулась на крышку гроба, оценила её узость и заволновалась. — Там же совсем неудобно, на бок не ляжешь.

Старушка тяжело вздохнула.

— Он умер, деточка. И в этом гробу его похоронят на кладбище.

Малика смутно помнила упомянутого мужчину. Он редко выходил на улицу, а с зимы и вовсе не показывался. В животе завязался узел страха, кожа покрылась мурашками. Её ужаснула мысль о том, что кого-то могут уложить в деревянный ящик и закопать в землю. И эта земля будет давить сверху, ни вздохнуть, ни встать, кричи — никто не услышит. Малика помнила, как выглядит кладбище в деревне. Она ходила туда с Профессором навещать дедушку, которого никогда не видела. Но раньше она не задумывалась, что там под землёй лежат люди. Очень много людей. Мёртвых людей.

Малика попятилась назад, боясь постыдно завопить. Самого Вениамина Михайловича ещё не вынесли, и видеть, как это произойдёт, совсем не хотелось. Она убежала на пустырь, не оглянувшись, хотя слышала, как Сенька и Виталик звали её играть в мяч. Ящериц она не ловила, не до того было. Сидела на большом валуне абсолютно неподвижно: переживала внезапное открытие. При полной внешней неподвижности внутри у неё бушевал ураган чувств, довлеющим из которых был страх. Никогда Малика так не боялась чего-то непонятного, невидимого, неотвратимого. И никто не мог ей помочь пережить это чувство. Ужас перед смертью погрузился в подсознание, но порой прорывался жуткими снами и фобией закрытых пространств.

С того дня она начала бояться темноты, но признаться в этой слабости не могла ни отцу, ни друзьям. Каждый вечер в неосвещённом подъезде её накрывало волной паники, и Малика летела по ступенькам к спасительной лампочке над дверью своей квартиры.

Несколько часов Малика бродила по пустырю вдоль канавы, собирая колючие репейники и складывая их в карман. У неё зародилось смутное предчувствие, что сегодня снаряды ещё пригодятся. Во двор она вернулась к обеду, сразу направилась к персиковому дереву. Недалеко расположилась местная компания. Прямо на асфальте они играли в карты, постоянно оглядываясь на окна. Местные бабушки ругали детвору за азартную забаву.

Малика какое-то время прислушивалась к игре, поедая добытый с верхушки персик, потом прошлась по краю забора и спрыгнула чуть ли не в центр круга, образованный игроками.

Не дожидаясь шквала протестующих воплей, надменно процедила сквозь зубы:

— Нудятина. Я лучше придумала. Кто не трусит, тому погадаю.

Кирилл принялся собирать свои карты, избегая взгляда соседки. Танечка резко встала.

— Ну я. Раз уж ты дочка ведьмака, расскажи, куда делся мой любимый котёнок?

Малика села прямо на асфальт, сложив ноги по-турецки, рваные джинсы натянулись на острых её коленках. Она молча протянула руку.

Кирилл собрал карты в аккуратную стопку и вложил в её ладонь.

— Не сомни, они новые.

Малика ловко перетасовала карты и сделала первый расклад. Дети нависли со всех сторон, опасаясь пропустить сеанс гадания. Затихли в ожидании и предвкушении.

Уже через секунду Малика поняла, что не будет озвучивать то, что увидела, и придумала другую версию.

— Твоего котёнка украли. Люди на машине ехали, увидели, какой он хорошенький, и забрали себе домой. Балуют его теперь вкусняшками.

Танечка скривилась:

— Вот гады! — кратковременно возмутилась она и тут же забыла о котёнке. — А что ещё карты говорят?

Малика собрала колоду и снова разложила, только по-другому. Ничего плохого и неприятного карты не обещали. Именно это разозлило Малику, поэтому она начала выдумывать свой собственный язвительный вариант будущего.

— В первом классе ты будешь учиться хуже всех. С тобой никто не будет дружить, будут называть тебя ябедой и обкидывать в столовой едой.

Танечка аж задохнулась от возмущения.

— Дебилка! Сама будешь хуже всех! Ты даже читать ещё не умеешь, а я весь год ходила на подготовительные занятия. Мама за них, знаешь, сколько заплатила?!

Малика не ответила, резко встала, вынула из кармана комок репейников и закинула их прямо в рыжую шевелюру Танечки.

Та затопала ногами и заверещала. Кинуться на Малику не посмела, слишком у той репутация была опасная. В бессильной ярости сжала кулаки и зловеще пообещала:

— Ты ещё пожалеешь.

Малика не стала дожидаться окончания истерики и, оставив ребят в разной степени удивления, направилась к своему подъезду.

Сзади её догнал Кирилл.

— Я видел, как котёнка раздавила машина. Не стал говорить, чтобы не расстраивать Танечку. Сан Саныч его на пустыре закопала.

Малика резко остановилась и грубо его оттолкнула.

— Чего привязался? Отвали.

Кирилл изумлённо отступил.

— Мы же с завтрашнего дня в одном классе будем учиться. И Танечка тоже. Вместе будем в школу ходить.

Малика скривилась.

— Я сама по себе. Отвали, говорю, по-хорошему, а то нос тебе раскровякаю.

Кирилл рассердился.

— Знаешь, кто ты? Скорпионша ядовитая! Это ты про себя на картах всё увидела. Колючка!

Вылетевшее сгоряча обзывание из уст воспитанного Кирилла надолго превратилось в прозвище Малики. Но мало кто решался открыто повторять его вслух. Первые смельчаки заполучили фингалы и синяки, а новых желающих испытать ядовитость скорпионши долгое время не появлялось.