Колючка и стихоплёт

На следующий день после уроков Кирилл отправился на поиски Малики в Сафари-парк. Она стояла напротив вольера с гиенами и внимательно наблюдала, как они жадно треплют окровавленный кусок мяса. Заметив Кирилла, отвлеклась.

— Кого-то они мне напоминают.

Кирилл развернул Малику к себе лицом.

— Куда пойдем тренироваться?

— Здесь уйма укромных местечек, к тому же наши целования никого не удивят: посетители решат, что ещё одна пара половозрелых обезьян вступила в брачную пору.

Схватив Кирилла за руку, она потащила его вглубь парка. У заводи бегемота Кирилл приостановился, но Малика потянула дальше, намеренно ускоряя шаг.

— Это больше не моё любимое место. Тут я расклеилась и ревела белугой, а эта жирная туша была свидетелем.

— Надеюсь, ты не обо мне? — мрачно пошутил Кирилл. — Я как бы тоже был свидетелем.

— С тобой я потом разберусь, — зловеще пообещала Малика и остановилась у вольера с тапирами, — я запаслась мятными леденцами и купила гигиеническую помаду.

Кирилл удивился её циничности и деловитости. В тщательной подготовке и серьезном тоне не плескалось ни капли романтики, и он не терялся, как с Наташей, чувствовал себя уверенно. Запустив пальцы в короткие густые волосы Малики, спустился к затылку, слегка погладил её загорелую шею.

— Вот бы у тебя были длинные волосы, они же у тебя красивые и такие мягкие.

Малика замлела от неожиданной ласки.

— Я знаю, что тебя беспокоит на самом деле: что при поцелуе с закрытыми глазами я сойду за мальчишку.

Кирилл брезгливо скривился.

— Вот теперь я точно буду об этом думать.

— Хорош болтать, давай уже целоваться.

На обучение этой нехитрой премудрости они потратили три дня. Тренировались везде, где удавалось остаться без свидетелей: под лестницей в школе сразу после гадания, в подъезде, в тени каштана около тренажёрного зала, на пустыре. Один раз их чуть не поймали Танечка и Виталик, видимо, они пришли на развалины с той же целью, только с продолжением. Кирилл в этот раз тоже отметил полноту одноклассницы, но промолчал. Не привык отзываться о девушках грубо.

Наконец Малика объявила, что обучение успешно закончено, осталось сдать экзамен на пригодность, и можно смело топать в соседний подъезд целовать Наташу.

В день «экзамена» Кирилл задержался на тренировке, Малика не дождалась его у подъезда и ушла домой. Едва трель звонка огласила квартиру, она распахнула двери и втянула Кирилла в коридор. Свет не включила, тесное помещение освещалось только узкой полоской света, проникающего из-под двери на кухню.

Кожа Кирилла пахла речной тиной и немного прогретым на солнце деревом. От спешки он разрумянился и запыхался, влажная футболка плотно облепила его тело.

Он скинул с плеча рюкзак и приблизился к Малике.

— Где Профессор?

Она дёрнула подбородком в сторону кухни и прошептала:

— Там. Ни звука, а то явится и вскипит. Он тебя терпеть не может. — Её глаза слабо отсвечивались блестящими кляксами света.

— Я заметил, — Кирилл приблизился почти вплотную, заставив Малику вжаться спиной в ворох зимних курток на вешалке. — Готова?

Она кивнула, ощущая непонятную дрожь, и закрыла глаза. За несколько минут, в течение которых длился «экзамен», Кирилл продемонстрировал всё, чему обучился в течение трёх дней: и жёсткий напор, и нежное прикосновение, и полноценный французский поцелуй. Малика целовалась на удивление страстно, совсем не так, как они репетировали. Он сам не заметил, как в процесс включились его руки. Они уже не висели безучастными плетями, рыскали по тонкой пижаме в поисках лазейки, намереваясь коснуться её голой кожи. Пальцы Малики сжались на его влажной футболке, слегка царапая ногтями. В спину упирался металлический замок зимнего пуховика, пушистый воротник щекотал ухо. Их дыхание смешалось и сбилось, стало прерывистым и поверхностным. По телу, словно рябь, пронеслись искры, рассыпаясь на поверхности кожи нежным покалыванием.

Малика первой нашла в себе силы остановиться.

— Хватит, Эдька, ты сдал экзамен.

Кирилл упёрся лбом в растрёпанную чёлку Малики, никак не мог выровнять дыхание и вернуть ясность сознанию. Выглядел пьяным и невменяемым.

— На отлично? — выдохнул он.

Малика слегка оттолкнула его, только сейчас заметив, что во время поцелуя он основательно её придавил. Она пригладила волосы и ощупала языком непривычно распухшие губы.

— Отличник хренов, — беззлобно обругала она Кирилла. Прищурившись, разглядела в темноте его лицо, — не стыдно тебе так лапать меня, и это при живой Наташе?

Кирилл потёр переносицу.

— Стыдно, но не сильно. Тебе тоже пятёрка, Кирюха.

Малика улыбнулась.

— Завела я тебя, признавайся? Ты, кажется, позабыл, что я пацана напоминаю.

Уперев ладонь в стену, Кирилл наклонился к Малике.

— Не стригись больше. Пожалуйста, — и неожиданно поцеловал, легко, невинно, чуть прижавшись к её мягким губам, — спасибо, Кирюха. Это было… поучительно.

К Наташе он не пошёл, выбрался из квартиры, словно из логова дракона, ощущая себя рыцарем, поверженным в неравной битве. Сердце тарахтело, ноги не слушались, а губы распухли, напоминая о пылкости Малики. Он сам не мог понять, что чувствует. Однозначно, неправильно и ненормально, что Колючка его так взволновала. Шуточное обучение поцелуям вылилось в совсем не шуточные эмоции.

Едва он открыл двери в свою квартиру, как столкнулся с мамой. Присмотревшись к его лицу, она слегка сдвинула брови и перекинула кухонное полотенце на другое плечо.

— У Наташи был?

Кирилл опустил взгляд, сосредоточился на развязывании шнурков.

— У Малики, — честно признался он, позабыв, что его лицо разукрашено следами страстных поцелуев.

Василиса Максимовна удержала улыбку с неимоверным трудом, постаралась сохранить безмятежность.

— Ужинать будешь?

— Потом, мам, сначала приму душ.

— Малика что-то давно в гости не заглядывала.

Кирилл поднял лицо, через растрёпанную челку лукаво блеснули его глаза:

— Вчера была.

Он скрылся в своей комнате, не обратив внимания на задумчивость мамы. Она ещё какое-то время простояла в проёме двери, хмыкнула и вернулась к приготовлению шарлотки.

На следующий день после «поцелуйного экзамена» Малика заняла наблюдательный пост на подоконнике. Проводила взглядом Кирилла, бравым шагом скрывшегося в соседнем подъезде. Довольно скоро она отвлеклась на разговор, состоявшийся прямо под её окном. Местные сплетницы обсуждали внезапную полноту Танечки и её вечерние вояжи на пустырь в компании Виталика. Карина Карловна, как самая сообразительная, безапелляционно выдала правдоподобную версию: Танечка беременна. И, естественно, это заметили почти все, кроме Кузякиных, не желающих признавать очевидное.

— В любом случае это не простуда и не жировик — само не пройдёт и не рассосётся.

Собеседницы послушно закивали и не забыли вспомнить о падении нравов у современной молодёжи.

— Что деется, подружки, — осуждающе покачала головой другая бабулька, — Камарицкий-то, кобель, кажется, с Колючкой спелся. Говорят, видали их в парке целующимися.

Карина Карловна округлила глаза в непритворном изумлении: как такая новость могла проскочить мимо неё?

— Враки, он свою Наташу обожает и на соседку не променяет. С Маликой они как брат с сестрой.

Посмеявшись над свежими сплетнями, Малика как можно незаметнее сползла с подоконника и хотела выскользнуть на улицу, но в коридоре столкнулась с Сан Санычем.

Женщина в замешательстве отступила, забыв съязвить. Выглядела так, словно её треснули по голове, и сознание ещё не вернулось, оставив телу два инстинкта: дышать и моргать.

Малика перевела взгляд на Профессора, уже собирающего карты с чёрной скатерти. Видимо, Кузякина-старшая наведывалась по делу и результат гадания её сильно потряс.

Подслушанная сплетня и растерянный вид Сан Саныча очень быстро сложились в главное событие десятилетия: Танечка обвинила Виталика в изнасиловании и, кажется, подала на него заявление. Жители пятиэтажки разошлись во мнениях и спорили до хрипоты, началась гражданская война местного масштаба. Молодёжь, близко знакомая с Танечкой, не верила в её безгрешность и роль жертвы, но взрослое поколение восстало против негодного подлого Виталика, совратившего малолетку, хотя на момент «совращения» парень сам не достиг совершеннолетия. Дело приняло серьёзный поворот. Беременность Танечки Кузякины скрывали и отрицали, им хватало стыда из-за грехопадения дочери. Они напирали на сам факт совращения и требовали возмездия.

Малика, знакомая с подлой натурой бывшей одноклассницы не понаслышке, разозлилась больше всех. Если ей достался только ярлык воровки и отметка в личном деле, то Виталику грозила тюрьма. Она до последнего не могла поверить, что Танечка пошла на такой низкий шаг. Несмотря на свою гнусность, обвиняемого она на самом деле любила, да и Виталик явно не был к ней равнодушен. Стыд перед родителями заставил её поступиться своими чувствами.

Дважды Малика пыталась поговорить с Танечкой, вразумить её, убедить остановить этот скандал, пока не поздно. Первый раз Танечка просто позорно сбежала под крыло матери, а во второй — вроде выслушала, но ответила категорично и злобно, хотя в глазах притаилась боль.

После недолгих раздумий Малика нашла только один выход: привлечь к беседе Петра Петровича. Если кто и мог уговорить Танечку поступить по совести, то только он. Заканчивался июнь, школьники разбрелись по каникулам, но Молекула смог организовать встречу обвиняемого Виталика и одноклассницы без эскорта в виде воинственно настроенных родителей. Никто так и не узнал, какие волшебные слова он нашёл, но семейство Кузякиных отказалось от обвинений. Используя связи и деньги, они смогли приостановить дело без ущерба для Виталика и дочери.

Уже через неделю двор взбудоражила очередная невероятная новость. Танечка и Виталик решили пожениться. Те, кто усиленно ругал парня, не знали, как реагировать на такой поворот. Большинство сошлось во мнении, что у Танечки не всё в порядке с головой. С любой стороны она выглядела неадекватной: либо оболгала жениха, едва не засадив в тюрьму, либо решила стать женой насильника. Со свадьбой решили не затягивать. Как сказала Малика, нужно срочно узаконить живот.

Кузякины упорно делали вид, что свадьба их дочери — это радостное событие и предложению руки и сердца не предшествовало ничего противоестественного. Танечка почти не показывалась на улице, потому что с каждым днём выглядела всё более беременной. Пятнадцатого июля ждал весь двор. Несостоятельные родители жениха почти не участвовали в организации празднества, зато Кузякины выложились по полной. Заказали торжество в ресторане, купили шикарное платье свободного покроя и костюм для Виталика. Оплатили фото, видеосъёмку и трёхъярусный нескромный торт.

Малика забралась на крышу беседки, периодически свешивалась вниз, заглядывала внутрь и перекидывалась репликами с другими ребятами. Наташа и Кирилл оказались в числе приглашённых. Сидели на скамейке нарядные и благоухающие, ожидая назначенного часа для поездки в загс.

— Что-то Сеньку не видно, — в который раз заметил Кирилл, — он же дружок на свадьбе. Не явился даже своё «ведро» украшать.

Наташа оправила подол бирюзового платья.

— Наверное, приедет прямо в загс.

Малика сдвинулась к самому краю и свесила лохматую голову.

— А вы когда?

Наташа густо, а Кирилл привстал и щёлкнул её по лбу.

— Не раньше, чем ты, Кирюха.

Малика нарочно широко оскалилась.

— Давай в один день?

— Давай, — тут же согласился Кирилл, — только я не вижу пока того несчастного, который решится на такой самоубийственный шаг, как брак с Колючкой.

Наташа не знала, куда деть глаза от состоявшейся при ней беседы. Замуж она пока точно не собиралась, и лёгкость, с которой Кирилл озвучил планы, её изумляла. Если так случится, и их с Кириллом ждёт совместное будущее, Малике там точно нет места.

Кирилл оттянул манжету рубашки, оглядел циферблат.

— Что-то они задерживаются. Из квартиры Кузякиных никто не выходит. Насколько я знаю, на регистрацию опаздывать нельзя, там такой конвейер. За ними уже всё время расписано.

Малика встала на крыше в полный рост, стараясь рассмотреть, что творится в окнах квартиры Кузякиных. Что-то там точно происходило: прямо за стеклом пронеслась разодетая в свадебное платье Танечка, следом за ней — Сан Саныч. Больше Малика ничего не увидела. Бдительный глава семьи задёрнул шторы.

Только через час томительного ожидания эфир взорвался очередной шокирующей новостью: Виталик сбежал из-под венца. Ночью Сенька отвёз друга с пухлой сумкой на автовокзал и признался в этом только сейчас, торжественно и радостно. Месть за друга он подал не просто холодной, а с корочкой льда. Наградой за оскорбление, нанесённое другу, послужило ошарашенное лицо Сан Саныча и публичное унижение Танечки. Карина Карловна не смогла скрыть ликования: подобных событий, которые можно смаковать не один год, во дворе ещё не случалось.

Кузякины полным составом исчезли из города до конца лета, не желая терпеть жалостливые и осуждающие взгляды, а бабули продолжили обсуждать скандал, смакуя подробности и кое-где беззастенчиво приукрашивая события.

Малика довольно быстро выкинула из головы несостоявшуюся свадьбу, её увлекло новое хобби — изучение кулинарии под руководством мамы Кирилла.

Она раскатала широкий пласт теста и сдула со лба отросшую прядь. В хвост волосы пока ещё не собирались, но уже мешали и лезли в глаза.

Василиса Максимовна отвлеклась от созерцания открытого холодильника и бросила через плечо:

— Тебе Танечку не жалко?

Малика замерла и с силой вдавила скалку в тесто.

— Ни капли. С чего мне её жалеть?

Василиса Максимовна пожала плечами.

— Кириллу, кажется, жалко.

— Ему и людоеда будет жалко, если тот не наестся. Эдька сильно добрый, — рассеянно отозвалась Малика, — за это я его и люблю.

Повисла пауза, Василиса Максимовна поспешила прервать её бодрым голосом:

— С чем слойки будем делать? С абрикосовым или с клубничным джемом?

— Эдька любит с шоколадом.

— А ты с чем любишь?

Малика на секунду задумалась:

— С орехами и карамелью.

Василиса Максимовна улыбнулась и достала из холодильника целый ворох баночек.

— Значит, будем делать с шоколадом, орехами и карамелью. Они хорошо сочетаются.