Колючка и стихоплёт

Вернулся он только в конце августа, загоревший, полный сил и надежд. С Маликой они регулярно созванивались, но никто ни разу не заговорил о том, что произошло перед его отъездом на берегу реки. Болтали о пустяках: о погоде, темпераментных итальянцах, спелых помидорах в Калинке, но не о сумасшествии, накрывшем их вместе с грозой. Вроде бы ничего не изменилось, но иногда в разговоре возникала гнетущая пауза, заполняемая яркими образами из воспоминаний: они словно воочию видели друг друга, ощущая скольжение пальцев по телу вслед за дождевыми каплями.

Прежде чем войти во двор, Кирилл несколько минут простоял у калитки Антонины Сергеевны, пытаясь унять сердцебиение и побороть нервическое состояние. Как оказалось, зря старался: дом встретил его тишиной и запахом варёной кукурузы. Кирилл обошел комнаты и заглянул в беседку. Услышав шаги за спиной, обернулся, ожидая увидеть Малику, но перед ним стояла хозяйка дома с огромным арбузом в руках.

— Привет. Колючку свою ищешь?

Кирилл перехватил тяжёлый арбуз и слегка смущённо улыбнулся.

— Здравствуйте, Антонина Сергеевна.

— Клади сюда, — женщина указала на широкое блюдо на столе в беседке. — Она либо в малиннике у соседей сидит, либо со стога сена катается. Димка вроде не приходил, так что должна быть где-то неподалёку.

Кирилл выпрямился и нервно оправил майку.

— Пойду поищу.

— Иди, — махнула рукой Антонина Сергеевна в сторону поля за огородом.

Он не прошёл и трети расстояния, когда с одного из стогов послышался знакомый голос.

— Эдька, близко не подходи, получишь косточкой в глаз.

С верхушки стога, словно с ледяной горки, съехала Малика. В руках она держала прозрачный пакет с вишнями, губы порозовели от сока, из всклокоченных волос торчали сухие колоски. Она широко улыбнулась, за зубами мелькнула бордовая вишня, через несколько секунд Малика выплюнула косточку, пытаясь выстрелить как можно дальше. Прищурилась, разглядывая место приземления снаряда, и довольно кивнула.

Кирилл хотел кинуться к ней с объятиями, но в этот раз почему-то удержался. Малика уловила его покачивание с пятки на носок, но промолчала, сделала вид, что не заметила.

— Хочешь вишню?

— Давай, — без энтузиазма согласился Кирилл.

Она уже протянула руку с пакетом, но потом резко отдёрнула назад и ухмыльнулась.

— Так не пойдёт. Ты чего как не родной? Подумаешь, лишил меня девственности. Велика важность! Именно это я просила сделать год назад. Получилось прикольно — на фоне апокалипсиса. Вот чего нам не хватило в первый раз — надвигающегося конца света. Обостряет ощущения.

Кирилл окончательно растерялся, впервые не смог распознать под наигранной циничностью Малики волнение и страх. Вымученно улыбнулся.

— Тогда нужно было всего лишь начать с поцелуя, — задумчиво произнёс он, припомнив, что год назад они не догадались этого сделать. — Всё нормально?

— Нет, не нормально. Лучше. Ты сделал всё как нужно, правда, сам слишком увлёкся процессом, и все уроки твоих женщин пошли по боку. Повезло, что я не забеременела, — она закинула горсть вишен, прожевала и принялась стрелять косточками, целясь в васильки, торчащие из скошенной травы. — Признавайся, понравилось?

— Понравилось, — нехотя согласился Кирилл, с трудом принимая шутливый тон, и взял пару вишен.

Несколько дней возвращались к привычному общению, Малика подтрунивала и язвила, как и раньше, теперь иногда добавляя в едкие реплики пикантность. Кириллу этот процесс давался сложнее и болезненнее. Иногда он на полном серьёзе размышлял, а случилось ли что-то на самом деле или только в его воображении?

Утром объявился Мышкин, завидев Кирилла ещё издалека, насупился, поздоровался сквозь зубы, но идти к речке не передумал. Прихваченный из жадности самый большой арбуз к середине дороги казался неподъёмным. Кирилл делал вид, что останавливается, чтобы полюбоваться красивым лесом и послушать пение птиц. Почти достигнув берега, внезапно вспомнили, что нож остался в беседке, и придётся разбивать арбуз о камень.

Малика разделась до голубого купальника и с разбега плюхнулась в прохладную воду. Кирилл проводил её взглядом. Рассматривал внимательно и ненасытно. Так увлёкся, что не заметил Мышкина, пожирающего Колючку таким же взглядом.

Дима прыгнул в речку следующим. Плавал недолго, почти сразу принялся заигрывать с Маликой, пытаясь притопить или обрызгать водой. Кирилл стянул футболку, но в речку не полез. Лег на траву, закинув руки за голову, и смежил веки. Успел задремать, когда почувствовал на щеках холодные капли. Открыв глаза, увидел смеющуюся Малику прямо над собой. Мокрые волосы почти касаясь его скул, с прядей капала вода.

— Почему тату сделал с правой стороны в подреберье, а не слева на груди?

Кирилл приподнялся на локтях, нашёл взглядом витиеватую надпись, наколотую вдоль рёбер: буквы ощетинились шипами, складываясь в одно слово — Колючка.

— Потому что ты у меня в печёнках, а не в сердце, — пошутил он.

Малика села рядом и тут же отвернулась, Кириллу на мгновенье показалось, что ответ её обидел, но когда она снова повернулась, выглядела, как обычно, весёлой и лукавой.

Она придвинулась ближе и заговорщически прошептала:

— Хочешь, свою покажу?

Кирилл тяжело сглотнул. Малика сидела совсем близко в купальнике, открывающем девяносто процентов кожи, и татуировка нигде не выглядывала.

— Покажи.

Малика звонко рассмеялась, скрутила кукиш.

— Фиг тебе. Это же тайная татушка. Ты постоянно расхаживаешь без футболки. Мог бы свою спрятать получше. Когда я твою надпись увижу, было просто вопросом времени.

Дима приподнялся над поверхностью воды и помахал рукой.

— Малика, пойдём плавать!

Кирилл болезненно скривился.

— Кирюха, сколько можно мучить парня?

Сорвав колосок, Малика засунула его в рот и сдвинула сладковатый стебель в угол губ.

— Безответная любовь — это так унизительно, — задумчиво пробормотала она.

— Почему унизительно? Больно, мучительно, тяжело, но не унизительно.

Малика выплюнула колосок, скосила взгляд и уверенно заключила:

— Унизительно.

Кирилл вздрогнул, уловив в её словах мрачный приговор и перевёл тему.

— Когда арбуз будем есть? Зря я его сюда, что ли, пёр?

Мышкин уже несколько раз звал Малику, но она не видела его и не слышала. Он почувствовал, что она снова ускользает и поспешно выбрался на берег как раз к поеданию арбуза. За неимением ножа Кирилл расколол его о камень и отдал большую часть Малике, меньшую разделил между собой и Димой.

Смакуя красную сочную мякоть, Кирилл затаенно рассматривал Малику, останавливая взгляд на глазах, на губах, на округлых коленках в синяках и ссадинах. Она оторвалась от арбузного обломка, поймав его взгляд, неожиданно смутилась, но почти сразу ухмыльнулась и показала язык.

Мышкин целый день перехватывал взгляды Кирилла в сторону Малики, она настойчиво их не замечала, но стоило тому отвернуться, как сама смотрела на него немигающе, пристально, будто пытаясь проникнуть под кожу.

Вечером Дима нехотя распрощался с гостеприимным двором Антонины Сергеевны, подозревая, что это последнее лето его безответной первой любви. Малика никогда не его обнадёживала, но и не отталкивала, несколько лет юности он потратил на бессмысленные мечты. Печаль оказалась на удивление светлой, будто он отпускал Малику туда, где о ней смогут позаботиться, пусть это будет и не он.

Следующим утром, едва проснувшись, Малика вышла на веранду. Из застеклённых до пола окон встающее солнце не просматривалось, но переливающееся красными бликами небо предстало во всей красе. Понаблюдав за рождением нового дня, Малика осторожно перевела взгляд на Кирилла, опасаясь, что кто-то случайно может обнаружить её вовсе не дружеский интерес.

Он спал, как обычно, раскинувшись звездой, грудь слегка вздымалась и опадала в такт дыханию, заставляя «колючее» слово шевелиться вслед за грудной клеткой. Малика приблизилась к матрасу, замерла, разглядывая спящее умиротворённое лицо Кирилла: скула пестрела свежей царапиной, в уголках губ притаилась улыбка. Видимо, ему снился хороший сон.

Придвинувшись ещё на шаг, она наступила на ворох листков рядом с матрасом. В ранний час шуршание бумаги прозвучало на удивление громко. Опустившись на колени, Малика подняла несколько исписанных обрывков, пробежалась глазами: разрозненные мысли, объединённые тоской, страстью и именем Марина никак не складывались в четверостишия. Только на одном листке, смятом и расправленном не единожды, обнаружилось полноценное стихотворение. Малика положила лист на бедро и провела ладонью, расправляя складки, частично скрывшие буквы.

Из часов сложу я сутки,

Скрою чувства в те́ни.

Одиночество не шутка,

Можешь мне поверить.

Грусть помножилась стократно,

Холодок по коже.

Не рискну и деликатно

Тишину тревожить.

Звёзды распахнули пасти,

Темноту едят.

Попросил я у них счастья —

Дали мне тебя[1].

— Доброе утро, Кирюха.

Услышав хриплый после сна голос Кирилла, она вздрогнула и оцепенела. Он перевернулся на живот, упёр подбородок в скрещенные руки.

— Доброе утро, говорю, — повторил он, заглядывая в глаза растерянной Малике.

— Ты кого больше любил: Марину или Наташу? — неожиданно спросила она, пряча исписанный листок за спиной.

— Если судить по количеству стихов, то Наташу, — ухмыльнулся Кирилл.

Малика покачала головой.

— А может, всё-таки Марину? Ей посвятил меньше стихов, но они глубже.

— Может, я просто писать лучше стал? — предположил он и потянулся, лениво и грациозно, словно кот.

Малика щёлкнула его по носу и начальственно предупредила:

— Не вздумай при мне вставать. У меня психика нежная и память хорошая.

Кирилл засмущался, мгновенно с головой погрузившись в воспоминания о грозе, сердце исступлённо ускорилось, разгоняя жгучую кровь по телу. Он посмотрел в глаза Малике, выдержал её прямой, смешливый взгляд и совершенно серьёзно произнёс:

— Спасибо, что ты выбрала меня.

Малике не пришлось переспрашивать, в своих мыслях она пребывала там же, где и Кирилл, и сразу поняла, о чём он говорит.

— Я не выбирала, вообще не думала. Это всё гроза. Но теперь понимаю Зину, это так остро, — задумчиво протянула она. — И… ещё хочется.

Она резко встала, закрывая собой свет от восходящего солнца. Жёлтые лучи выглянули из-за её плеча, подсветили вьющиеся пряди на висках, но затенили лицо, скрыв эмоции.

Стиснув сложенный лист, Малика почувствовала колкий край бумаги, врезающийся не в ладонь, а сразу в сердце. Что бы ни произошло у реки, Кирилл всё равно стихи посвятил Марине.

На завтрак Антонина Сергеевна подала оладьи и новость, что буквально через полчаса в гости нагрянут Профессор и Вероника Петровна. Малика расправилась с кружкой чая, когда на улице просигналила машина, поторапливая распахнуть ворота.

После приветствия Профессор прямо объявил, что сделал предложение бабушке Кирилла и роспись ожидается через месяц. Пышную свадьбу не планировали, решили организовать скромный вечер в кругу самых близких людей. Кирилл покосился на Малику, опасаясь прочитать в её глазах разгорающийся гнев, но она выглядела спокойной, будто новость пропустила мимо ушей.

После завтрака уселась на поленнице за баней, чтобы переварить известие в одиночестве. Свадьба выглядела вполне ожидаемой, удивления не вызвала, скорее всколыхнула глухую досаду. Кирилл приблизился тихо, не нарушив тишину даже шорохом, но вспугнул ящерицу, и именно она выдала его присутствие.

Малика, не оборачиваясь, произнесла:

— Не собираюсь я ни на кого набрасываться, не переживай. К этому давно всё шло.

Кирилл забрался на прогретые солнцем дрова, чуть выше, чем расположилась Малика, и вынул изо рта чупа-чупс.

— Теперь у нас есть ещё кое-что общее помимо того, что оба других наших родителей сбежали.

Что-то в его словах заставило Малику нахмуриться, но мысль не успела оформиться, Кирилл спугнул родившуюся догадку очередной фразой.

— Теперь обе мои женщины будут пристроены. Осталась ты, Кирюха.

Малика развернулась, бесцеремонно вырвала леденец из пальцев Кирилла и засунула себе в рот. Он проводил взглядом нагло изъятую конфету. Губы Малики обхватили чупа-чупс без капли брезгливости, кажется, она даже не подумала, что несколько секунд назад сладкий леденец облизывал Кирилл. Возвращать пропажу он не стал: решил выждать.

— Мама так долго скрывала, что отец сбежал, можно подумать, смерть предпочтительнее и меньше меня расстроит. Из-за её скрытности мы себе родство придумали.

Малика вздрогнула: вот оно! Та фраза, что зацепила в первый раз, всколыхнув интуицию.

— Моя кукушка сбежала на следующий день после моего третьего дня рождения, а твой когда смылся?

Кирилл задумался.

— Мне тоже три года было, когда именно, не скажу, вроде летом. — Заметив задумчивость Малики, дёрнул палочку чупа-чупса, возвращая себе украденное. И если Малика просто лакомилась леденцом, то Кирилл осознанно засунул его в рот, наслаждаясь опосредованным поцелуем.

Малика вскочила, скидывая верхние чурки, и сдёрнула с места Кирилла.

— Пойдём, тебе тоже будет интересно послушать.

Почти бегом они добрались до беседки, где всё ещё продолжалось чаепитие.

Малика застыла в проёме, глядя на отца с вызовом:

— Моя мать сбежала с отцом Кирилла? Так?

Профессор аккуратно отставил в сторону кружку, поймал взволнованный взгляд Вероники Петровны и снова повернулся к Малике.

— Какое-то время Лера изменяла мне с Сергеем, забеременела и, видимо, поэтому они решили сбежать. Ребёнок умер ещё до рождения, и, насколько я знаю, именно поэтому они расстались. Где твой отец, понятия не имею, — он бросил взгляд на Кирилла, — Василиса знает, вроде он даже хотел с тобой встретиться. А Лера живёт недалеко от института, где вы оба учитесь. Вроде замужем, кажется, есть дочь.

Андрей Иванович достал из переднего кармана ручку и написал на салфетке адрес.

— Я не желаю её видеть, но если ты захочешь…

Малика выхватила салфетку и небрежно запихнула в задний карман джинсов.

— Мог бы и раньше сказать.

Профессор чуть приподнял одну бровь.

— Зачем? Я вообще не собирался об этом говорить. Лера нас бросила. Теперь мы все не те, что были раньше. Это не имеет значения.

Малика хотела бы остаться безразличной, но внутри неё клокотала ярость и обида: на мать — за легкомысленный жестокий поступок, на отца — за безразличие и удобное для него умалчивание.

Она ринулась в дом, схватив рюкзак, проверила наличие кошелька, закинула туда телефон и замерла напротив серванта. В зеркальной задней стенке отразился Кирилл. Он стоял в дверном проёме, упёршись плечом в косяк.

— Теперь хотя бы понятно, за что он так сильно меня ненавидел.

Малика не обернулась, опустила ладони на лакированную поверхность серванта.

— За что? За то, что не мог добраться до твоего папашки? Ты-то при чём? Это мелочно.

— Я на него похож, наверное, напоминал его.

— Ты не он.

— Видимо, он сильно любил твою маму. — Кирилл приблизился к Малике и остановился вплотную за её спиной.

— Не похоже, что он вообще умеет любить.

— Точнее не умеет показывать чувства.

Малика чуть качнулась на пятках и ощутила тепло, исходящее от Кирилла. Взгляд непроизвольно остановился на одной из фотографии в рамке. На снимке Малика стояла перед школой. На её плечах болтался широкий мужской пиджак, словно надетый на голое тело. В разрезе не виднелось ни клочка ткани, а снизу выглядывали обнажённые ноги на высоченных каблуках. Рядом, чуть закрывая вид на странное одеяние, расположился Кирилл в белой рубашке и строгих серых брюках.

— Помнишь?

Кирилл опустил подбородок на макушку Малики, ладонями коснулся её плеч.

— Такое не забудешь. Любишь ты эпатировать публику.

Малика чуть склонила голову, коснулась щекой его руки.

— Я хочу её увидеть. Сейчас.

Кирилл опустил взгляд на рюкзак.

— Я тебя отвезу.

Смелости встретиться с прошлым у неё, как ни странно, не хватило. Когда машина затормозила напротив ажурных ворот перед частным домом, Малика не смогла открыть дверь. Она сидела неподвижно, опустив взгляд на свои сцепленные на коленях руки, лихорадочно притоптывая пятками на полу.

— Не могу, — она нервно хихикнула, — я трусиха.

Кирилл положил ладонь на её плечо.

— Боишься, что ударишь?

Малика скосила взгляд в сторону и усмехнулась, в который раз убедившись, что Кирилл загадочным образом чувствует все сумасбродные порывы её души.

— Убить могу, — сдавленно прошептала она.

Кирилл перегнулся через Малику и вдавил кнопку блокировки двери.

— Не планировал я остаток жизни носить передачи в тюрьму.

Малика тяжело вздохнула, откинулась на спинку кресла и снова посмотрела в окно на двери дома.

По тротуару мимо их засады прошла темноволосая девушка в тотально чёрной одежде, повернула к калитке и ступила во двор. Подтянула лямку рюкзака и, словно почувствовав, что стала объектом внимания, оглянулась.

Малика встрепенулась и, расплющив нос, приникла к стеклу. Какое-то время они сверлили друг дружку взглядами. Светло-карие и тёмно-синие глаза столкнулись в молчаливом поединке, намереваясь победить. Девушка отвернулась первая. На пороге немного задержалась и снова обернулась, желая убедиться, что странная наблюдательница в машине ей не померещилась.

— Это Катя, — выдохнула Малика на стекло.

— Откуда ты знаешь её имя?

Прижав ладонь к запотевшему стеклу, Малика оглянулась через плечо.

— Дочка Демьяна Станиславовича — декана моего факультета.

Кирилл не знал, как реагировать на это признание, не мог понять, как Малика принимает эту удивительную новость. В конце концов, желая нарушить тишину, выдал банальность:

— Земля, блин, круглая.

Малика мрачно ухмыльнулась.

— Жалко декана. Он хороший мужик, а жена ему досталась с гнильцой.

— Ты ему скажешь?

Она растерялась, ещё не успела об этом подумать.

— В любом случае всё тайное становится явным. Лучше пусть от меня узнает.

Прозвучавшая фраза, натолкнула Кирилла на воспоминания о собственной тайне, пробудив недоброе предчувствие. В отличие от Малики, к интуиции он не прислушивался, не понимал, в какую сторону его пинает судьба и каких действий от него ждёт.

— Может, и не всё, — задумчиво произнёс он, вспомнив выпускной класс.

[1] Стихотворение авторское.