Колючка и стихоплёт

Зима в этом году выдалась типичной для юга — бесснежной, но ветреной. Почти весь декабрь школьники щеголяли в лёгких куртках. Синоптики уже трижды обещали снегопад, но пока их слова шли вразрез с сухой и тёплой зимой.

К декабрю Танечка окончательно оправилась от летнего унижения и снова обрела командирские замашки. Собрала вокруг себя преданную свиту уверовавших в её безгрешность и принялась верховодить общественным мнением. Довольно быстро прижилась версия, насаждаемая Кузякиными, о попранном доверии несчастной Танечки, спасшей негодяя от тюрьмы.

Тетрадь Лены больше месяца пролежала у Кирилла в виде неподъёмного для совести груза. Он несколько раз начинал читать, пробовал с конца, открывал наугад, но нигде не попадалось стихотворение, которое можно было бы одобрить. От цветастых дифирамбов его «исключительной персоне и мускулистым предплечьям» он чувствовал себя неловко. Получалось, нужно хвалить за то, что хвалили его.

На одной из перемен Малика заметила у Кирилла потрёпанную тетрадку.

— Ты ещё не озвучил вердикт? — удивилась она. — Лена уже вся извелась, наверное.

Кирилл печально вздохнул:

— У меня конфликт личности: не могу обидеть девушку и не могу солгать.

Малика выхватила тетрадь и быстро перелистала.

— Я могу!

— Кирюха, не надо, — возразил Кирилл, смотря за её спину.

Если бы Малика в этот момент посмотрела на его лицо, то никогда бы не озвучила шуточные эпитеты, не предназначенные для ушей ранимой души поэтессы.

— Сенькин отец по пьяни подобное рифмует. Спасите мои глаза, как мне это развидеть! Лена тебя с памятником Ленину сравнила, а ниже с благородным страусом. Потрясающий материал для Петросяна.

Уже договаривая уничижительную фразу, Малика заметила округлённые глаза Кирилла и нервно закушенную губу. Развернувшись, увидела убегающую по коридору Лену.

— Чёрт, вот я сволочь, — призналась Малика, возвращая тетрадь.

Кирилл спрятал стихи в рюкзак и застегнул молнию.

— Я поговорю с ней.

После уроков он вернул тетрадь Лене и извинился за ядовитость Малики. Случайно обнаружил, за что похвалить творчество, не пришлось даже лукавить. В глазах Лены непролитыми слезами застыла обида, но она благородно приняла извинения.

Накануне Нового года зима всё-таки разродилась долгожданным снегопадом. Пришлось доставать с антресолей и шкафов тёплые куртки и ботинки с протекторами.

Школа жила предощущением праздничного бала, малышня лепила из цветной бумаги цепи для опоясывания ёлки. Старшеклассницы, хоть и участвовали в декорации зала, больше были озабочены украшением самих себя: закупали наряды и записывались в салоны красоты.

Малика не собиралась идти на праздник. Кирилл шумно настаивал, упирая на то, что это последний Новогодний бал в школе, и она пожалеет, если его пропустит. Она в ответ отмалчивалась. На регулярном чаепитии у Молекулы он продолжил атаку, надеясь подключить к убеждению Петра Петровича — признанного мастера переговоров.

Малика с равнодушным видом выслушала сто одну причину посетить праздник и нехотя призналась:

— Мне не в чем идти.

Молекула задумался, посмотрел на Малику, пытаясь разглядеть под бесформенной одеждой пропорции тела.

— У моей племянницы после выпускного осталось симпатичное платье. По телосложению вы с ней похожи, — он опустил взгляд на ботинки Малики. — Её туфли, правда, больше Кириллу подойдут, не слишком девичья у неё ножка.

— У мамы такой же размер ноги, как у Кирюхи. О туфлях для Золушки я сам позабочусь.

Малика улыбнулась, наконец допустила мысль, что и для неё в этот раз случится Новогодняя сказка.

Пётр Петрович сдержал обещание, на следующий день принёс платье. Передача чехла с вешалкой состоялась в гардеробе, чтобы не смущать Малику перед новыми одноклассниками.

До конца уроков она сидела как на иголках, изнывая от любопытства. Чтобы скрыть любопытство, не стала разглядывать платье при учителе, увидела только цвет и край подола. Воображение принялось дорисовывать детали, обряжая её во всевозможные интерпретации наряда, включающие эти два элемента: пудровый цвет и присыпанный бисером подол.

Залетев в квартиру, она громко крикнула:

— Я пришла!

Не получив ответа, на всякий случай пробежалась по комнатам и, только убедившись, что отца нет, сняла чехол. Провела рукой по прохладной стеклянной россыпи, сгущающейся книзу, погладила пальцами узкий серебристый пояс и внезапно испугалась, что платье может не подойти: вдруг окажется мало или не сядет по фигуре. Она скинула школьную одежду и замерла перед зеркалом, прижимая к груди прохладную ткань. Осторожно расстегнула потайную молнию и облачилась в платье. Прежняя хозяйка Золушкиного наряда в талии была чуть шире, а в груди — чуть скромнее. Пояс исправил первый недочёт, грудь пришлось чуть высвободить над лифом, отчего декольте тут же приняло соблазнительно-коварный вид. Малика провела ладонями по ткани, расправляя струящиеся складки. Бисерный край заканчивался на уровне колен, открывая стройные голени и округлые коленки с фиолетовыми трёхдневными синяками.

От созерцания незнакомки в зеркале отвлёк звонок в дверь. Малика вышла в коридор и заглянула в глазок. Открыв двери, отошла в сторону, пропуская Кирилла в квартиру. Он сделал шаг и прислушался.

— Профессора нет?

— Нет. Заходи уже.

Протиснувшись в тёмное помещение, Кирилл сразу же направился в спальню, бережно неся на вытянутых руках картонную коробку. Только в комнате оглянулся и удивлённо застыл.

— Ого! — он пару раз моргнул, пытаясь свыкнуться с тем, что увидел. — Кирюха, ты такая красивая!

Малика зарделась от откровенной похвалы, к комплиментам она не привыкла, хоть Кирилл не единожды называл её красивой.

Кирилл открыл коробку и достал туфли.

— Это мамины, почти новые. Она их пару раз надевала, — он нарочно опустил взгляд, иначе Малика раскусила бы вынужденную ложь. На состаривание новой пары он потратил полчаса: царапал пилочкой каблуки и тёр наждачной бумагой подошвы.

Малика сделала вид, что поверила. Бывая в гостях у Василисы Максимовны, она не раз надевала её тапочки, так что серебристые туфельки никак не могли принадлежать матери Кирилла.

Сначала она надела туфли поверх носков, Кирилл фыркнул и покачал головой. Малика нехотя стянула носки и снова обулась. Поднявшись на невысокие каблуки, покрутилась перед зеркалом.

Кирилл встал за спиной Малики, оглядел её сияющее лицо.

— Всё-таки ты женщина: надела красивое платье и уже вся сверкаешь.

— Скажешь ещё что-нибудь в этом роде, и я тебе нос откушу, — не прекращая улыбаться, сказала Малика.

— Завтра мы обязательно будем счастливыми. Самыми счастливыми. Пообещай мне.

Малика задумалась, естественно вспомнила Стаса.

— Я попробую, — осторожно произнесла она.

Утром Малика проснулась в плохом настроении, гнетущее предчувствие никак не сочеталось с обещанной новогодней сказкой. Нарочно игнорируя толчки интуиции, она вымыла волосы, уложила короткие пряди в подобие причёски и снова померила платье. Вид нарядной девушки в отражении немного поднял настроение. В назначенное время она взяла чехол, пакет с туфлями и выпорхнула из подъезда. Кирилл ушёл на пару часов раньше вместе с Наташей. Перед общим школьным праздником Пётр Петрович для своих учеников организовал посиделки с угощением.

В новом классе приближение Нового года почти не ощущалось. Ребята не особенно дружили, за все одиннадцать лет так и не объявился выраженный лидер, горящий энтузиазмом. Никого особенно не травили, разбились на группки и общались внутри маленьких компаний. Староста изо всех сих выполняла возложенные на неё обязанности, пытаясь организовать класс для мероприятий, но выходило это не чаще раза в год. А так как уже отгремел Осенний бал, свой лимит общественной активности ученики исчерпали.

Кое-где на шторах, будто заброшенный случайным порывом ветра, повис дождик, на доске появились меловые снежинки, а с люстры одиноко свесился красный ёлочный шарик. Одноклассницы, возбуждённо переговариваясь, прихорашивались перед единственным зеркалом. Малика пристроила чехол на вешалку, собрала волосы заколкой. До мероприятия оставался почти час, вместе с тремя ребятами она направилась в актовый зал поправить декорации и гирлянды после вчерашней дискотеки восьмых и девятых классов.

Пришлось приклеить на скотч отвалившиеся от буйных танцев новогодние плакаты, заново подвесить упавшую гирлянду, вымести из-под ёлки осколки разбитых игрушек. Зал начал заполняться старшеклассниками, взволнованными и нарядными.

Малика всучила веник с совком первой же встретившейся учительнице и побежала в класс. У зеркала обнаружилась одноклассница, обильно затеняющая веки в попытке придать взгляду глубину. На Малику она не обратила внимания, продолжила по третьему кругу накладывать тени.

Малика расправила волосы и благоговейно коснулась чехла. Медленно стянула защитную материю и оцепенела. Красивая бисерная ткань пестрела ярко-алыми пятнами. Краска была ещё свежей и липла к пальцам. Малика достала обувную коробку, уже догадываясь, что увидит. Серебристые туфли выглядели так, словно неведомое острозубое животное пожевало их и поскребло когтями. Малика собрала ошметки новогодней сказки в пакет из-под обуви, закуталась в куртку и молча направилась к дверям. На выходе из школы затолкала свою ношу в урну. Платье сопротивлялось погребению и топорщилось изодранным кровавым подолом, пришлось придавить его ногой.

Спустившись по ступенькам, Малика побрела к воротам. Она не представляла, куда идёт. Снег падал тяжёлыми мокрыми хлопьями вертикально, без кружения, словно примагничиваясь к земле, оседал на шапке и воротнике пуховика. За спиной остались сверкающие гирляндами окна школы, а впереди стояла белая стена снегопада.

Увидев одинокую фигуру, припорошенную снегом, Малика сначала приостановилась, а потом, наоборот, ускорилась. Кирилл пересекал улицу в неположенном месте, удлиняя опасный участок диагональю, и на дорогу не смотрел. Интуиция Малики в очередной раз слабо трепыхнулась и неожиданно взорвалась болью. В памяти всплыли строчки стихотворения:

Падает снег, падает снег —

Тысячи белых ежат…

А по дороге идёт человек,

И губы его дрожат.

Мороз под шагами хрустит, как соль,

Лицо человека — обида и боль,

В зрачках два черных тревожных флажка

Выбросила тоска[1].

Больше всего на свете в этот момент она мечтала, чтобы предчувствие случившейся трагедии оказалось ошибочным, но глаза Кирилла кричали об обратном.

Она преградила путь его заснеженной фигуре, вынудив остановиться. Опознав в непредвиденной преграде Малику, он печально улыбнулся:

— Она меня бросила.

Малика упрямо сжала губы, эту новость она прочла на его лице несколько секунд назад.

— Надеюсь, она неизлечимо больна и не желала обрекать тебя на мучения рядом с умирающей.

Кирилл нахмурился, хотел отчитать Малику за то, что говорить так жестоко, но неожиданно удержался от воспитательного порыва.

— Нет.

— Наверное, под давлением родителей она уезжает за границу и не хочет связывать тебя безнадёжными отношениями на расстоянии.

— Нет.

Малика нарочно медленно стряхнула снежинки с шапки Кирилла и будто между делом заметила:

— Овца тупорылая. Ненавижу. Можно я её ударю?

Кирилл пожал плечами, оставляя решение на её совести, сказал продрогшим срывающимся голосом:

— Она просто не любит меня. Наверное, мне было бы легче, если бы она влюбилась в другого. Такие чувства я бы понял, принял. Но у неё никого нет. Для неё предпочтительнее быть одной, чем со мной.

Обняв Кирилла за шею, Малика притянула его к себе, прижала крепко, коснувшись холодной щекой его щеки. Кирилл замер в неудобной позе, не шевелился, будто подзаряжался от неё жизненной энергией. Снег оседал на их головах общей разлапистой шапкой, превращая в неведомое двухголовое существо.

Отстранившись, Кирилл пригляделся к Малике.

— А ты почему здесь? — перевернул её кисти ладонями кверху. — И почему пальцы красные?

— В моей новогодней сказке не обошлось без Бабы-яги. Танечка примерила на себя её роль.

— Танечка?

— Платье разодрала и измазала в краске, туфли погрызла. Надеюсь, все пломбы у неё выпали к чёртовой бабушке, — с наигранной весёлостью призналась Малика и в конце добавила уже не так весело: — За платье придётся заплатить, вернуть я его не могу.

Теперь утешать пришлось Кириллу. Он обнял Малику и задумчиво припомнил:

— Танечка уже три дня в классе не показывается, с гриппом дома лежит. Это кто-то другой в Бабу-ягу заигрался.

Он медленно двинулся по тротуару, не размыкая объятий. У перекрёстка Малика приостановилась и уверено заключила:

— Это Лена.

— Видимо, сильно ты её обидела язвительными словами, — задумчиво протянул Кирилл, пытаясь представить тихую девушку с банкой краски и острым ножом.

— Дело не в словах, а в том, что я при тебе это сказала. Это унизительно и обидно. Ты не только её кумир, но ещё сам стихи пишешь. Я на Лену даже разозлиться как следует не могу. Она мне только платье порвала, а я ей душу.

Кирилл вздохнул.

— Не получилось у нас сегодня стать самыми счастливыми.

Заметив, что Малика продрогла, он взял её за руку и, удерживая её пальцы в ладони, засунул в собственный карман.

Они снова двинулись в гущу снегопада.

— Это потому что мы разделились, — задумчиво произнесла Малика. — Помнишь, как у Асадова: «Друг без друга у нас получается всё, только счастье не получается».

Кирилл не отреагировал на фразу, задумался. Малика решила, что он просто не расслышал, но пройдя в тишине несколько кварталов, он спросил:

— Ты так и не придумала, куда будешь поступать после школы?

— Может, работать пойду. Не знаю. Не тянет ни к чему конкретному, да и аттестат у меня будет так себе.

— Давай со мной в педагогический. На биофаке тебе самое место. Не ты ли на пустыре лягушек препарировала и таскалась по Сафари-парку, изучая его бегемота и гиен? Ещё есть время подтянуть биологию и химию. Я буду с тобой заниматься. Ты сообразительная, вместе мы всё успеем. Главное — захотеть.

— Я хочу, — не колеблясь, выпалила Малика.

— Точно?

— Только какой из меня учитель? — ухмыльнулась она. — Молекула будет в шоке.

Кирилл потянул Малику за руку, предлагая продолжить снежную прогулку.

— Не представляю тебя в статусе училки. Ты отлупишь отличников чучелом дятла, а двоечников на лабораторной научишь гнать самогон.

Малика улыбнулась.

— Не обязательно потом работать в школе.

Кирилл оглянулся, смахнул с её ресниц тяжёлые снежинки.

— За пять лет может всякое случиться, но всё это время мы будем рядом. Это главное.

Несколько часов они бродили по снежному почти безлюдному городу, заходили погреться на автовокзал и на закрытую остановку, не спешили расходиться по квартирам. Казалось, что обида и печаль, разделённые пополам, тяготят гораздо меньше, и верилось, что по силам справиться с любой болью. Но только не в одиночку.

К обучению Кирилл приступил через неделю. Занятия пришлось перенести в библиотеку или в подсобку Молекулы после уроков. Профессор не пускал ненавистного соседа на порог и не подозревал, сколько времени Малика проводит в его компании. Василиса Максимовна, наоборот, проявила слишком уж радушное гостеприимство. Стоило им закрыться в спальне, как она тут же заглядывала с предложением попить чай или отведать горячих булочек. Она находила тысячу причин посетить спальню сына, боясь оставить Кирилла и Малику наедине на время, достаточное для зачатия потомства.

Они так погрузились в изучение биологии, что едва не забыли об их общем дне рождения. Вспомнили уже на ступенях библиотеки и решили устроить перерыв. Кирилл потянул Малику в тату-салон, где за две секунды определился с рисунком, который предстояло носить всю жизнь. Выбрали корявых человечков, изображающих их самих.

Через неделю татуировку увидел Профессор. Его гнев выдал только прерывающийся голос и холодный блеск глаз. Малика неосмотрительно призналась, что сделала тату вместе с Кириллом, и злость отца поднялась на новый уровень.

— Естественно, без Камарицкого тут не обошлось, — проскрежетал он.

— Он не виноват, — кинулась она на защиту Кирилла.

Профессор взмахнул рукой, останавливая поток оправданий.

— Запрещаю с ним видеться и разговаривать.

— Он помогает подтянуть биологию для поступления в институт. Как я могу с ним не видеться?

Профессор на мгновенье задумался: очень уж хотелось наказать своевольную дочку, но при этом не навредить её будущему. Он придумал неоригинальную кару, больше для того, чтобы вернуть себе видимость контроля над жизнью Малики, чем реально её наказать.

— В таком случае с Камарицким не будешь общаться неделю.

— Хорошо, — буркнула Малика, решив, что это слишком жестокое наказание.

Неделя тянулась бесконечно долго, Кирилл принял наказание безропотно, в отличие от Малики, порывающейся нарушить запрет. Почти каждое лето они расставались на пару месяцев, но летнюю разлуку воспринимали как следующую ступень в их дружбе и ежедневно созванивались.

Через неделю рано утром они одновременно вышли на лестничную площадку и обнялись. Из-за двери выглянула взволнованная Василиса Максимовна.

— Ой, я не хотела мешать, — засмущалась она, но дверь не закрыла.

Малика нарочно демонстративно поцеловала Кирилла в щёку и стёрла влажный след пальцем.

— Придержите свою фантазию. Знаю, что вы себе там навыдумывали. Кирилл — мой лучший друг, почти брат. Понятно?

— Понятно, — охотно согласилась Василиса Максимовна, пытаясь представить, в какой неведомой стране обитает дружба между мужчиной и женщиной. Наверное, там, же где живёт Лох-Несское чудовище и Снежный человек.

[1] Стихотворение Эдуарда Асадова «Падает снег».