Колючка и стихоплёт

Почти месяц Малика уходила из тренажёрного зала в компании Василисы Максимовны и, привыкнув к её молчаливому обществу, однажды первой начала разговор.

— Вы бы не налегали так на пятёрки, у вас бицуха уже как у мужика.

Соседка от удивления споткнулась на ровном месте.

— Я не хочу, чтобы кожа на руках провисла, — призналась она.

— Так это же не бицепс нужно тренировать, а трицепс, — нравоучительно заметила Малика, вспомнив разговоры с тренером по кикбоксингу. — Почему вы у Шурика не спросите?

Василиса Максимовна немного опешила от фамильярности, с которой соседка высказалась о тренере, но вспомнила, что он действительно молод и всех убеждает обращаться к нему только по имени. На мгновенье она растерялась и не успела ответить, Малика озвучила следующую мысль, вогнавшую её в краску.

— Это потому что он вам нравится? Так вам, наоборот, нужно к нему постоянно с вопросами навязываться. Тем более он сам по вам, кажется, сохнет.

Василиса Максимовна до самого дома переваривала полученную информацию и уже не знала, что лучше, молчание спутницы или её беспардонная прямота.

Упомянутый Шурик, вылепивший из себя монументального атлета, выглядел опасным и мощным, на деле же удивлял добротой и простодушием. Говорил он мало, взвешивая каждое слово. Будучи тренером, в качестве комплиментов использовал похвалу определённым мышцам. Тот, кто вызывал в нём симпатию, удостаивался одобрения широчайшей мышцы спины или квадрицепса бедра. Уже дважды получали одобрение дельтовидные мышцы Василисы Максимовны.

К февралю Малика почти победила взбунтовавшееся тело. Благодаря тренировкам и притихшим гормонам проявилась талия. Малика перестала соответствовать идеалу Рубенса[1], хотя до утончённой статуэточной Наташи ей всё ещё было далеко.

Разобравшись с собственными проблемами, Малика наконец заметила страдания Кирилла. Если год назад его принцесса почти призналась в ответной симпатии, то теперь она вела себя… непонятно. То дарила улыбку и позволяла донести сумку домой, то принимала ухаживания других одноклассников и улыбалась им не менее многообещающе. Она купалась во всеобщем восхищении, раздаривала внимание всем, кто попадал под её обаяние, но не стремилась никому принадлежать. Её вполне устраивало молчаливое обожание Кирилла, и отвечать ему ограничивающей взаимностью она не планировала.

Утром в День всех влюблённых Кирилл шёл в школу в приподнятом настроении. Накануне вечером он заготовил валентинки и задумал посредством записки признаться в своих чувствах Наташе. В этом году старшеклассников-купидонов ожидали с ещё большим нетерпением. Танечка рассчитывала на десяток признаний и планировала окончательно утвердиться в отношениях с Виталиком, пока он не закончил одиннадцатый класс и не сбежал от неё в армию.

После первого урока, к удивлению всего класса, валентинку получила только Малика. Она её даже не раскрыла, поспешно сунула в первый попавшийся учебник, изобразив безразличие. После второго урока почтальоны порадовали Наташу посланием от Кирилла, ещё нескольких ребят — анонимками, а Малику — сразу двумя валентинками. К концу дня Колючка обогатилась семью записками, Кирилл отставал на одну, Наташа даже не считала свои анонимки, складывала их в дневник на глазах у всех, равнодушно, будто пожухлые осенние листья, приговорённые к костру. Среди вороха чужих записок потерялось и письмо Кирилла со стихами, над которыми он корпел несколько дней.

Вернувшись домой, Малика оседлала верхнюю ступеньку на лестничной площадке и, ожидая Кирилла, достала присланные через школьную почту записки. Кособокие, раскрашенные обычной ручкой, отложила в сторону. В остальных угадывался один и тот же почерк и одинаковый цвет фломастеров. Три из них представляли собой расписанные сердечки с единственной фразой «Любимой лучшей подруге», написанные наспех, скорее всего, на перемене. Четвертая, полученная первой, отличалась вложенной в её создание душой. В центре листа без завитушек и сердечек скачущим почерком с острыми буквами Кирилл написал отрывок из стихотворения Асадова.

Малика как раз перечитывала строчки в пятый раз, когда на ступеньках показался Кирилл. Она оценила глубину трагедии в его глазах и, едва сдерживая гнев, процедила сквозь зубы:

— Я её убью.

Кирилл устало опустился рядом с Маликой, бросил взгляд на валентинку в её руках.

— Тебе-то хоть понравилось?

Малика порывисто обняла Кирилла, прижавшись к его холодной после улицы щеке.

— Понравилось, Эдька. Только почему эти строки?

Кирилл не спешил разрывать объятия и объяснять. Не хотел, чтобы Малика видела момент слабости на его лице. Выровнял дыхание, проморгался и только потом отстранился.

— Чувствую, что легко не будет. Дружба с тобой требует хорошей физической подготовки, крепких нервов и недюжинной храбрости.

Малика сложила листок пополам, опустила в карман.

— А этих уродцев кто нарисовал? Кого подговорил, признавайся? — она достала три кривых сердечка с неоригинальными, как под копирку, надписями «I love you».

Кирилл едва заметно улыбнулся. Он действительно подговорил ребят из секции гребли отправить записки Малике.

— Почему ты не веришь в тайных поклонников?

Малика заливисто рассмеялась и с недоверием покосилась на Кирилла, но он ответил ей совершенно серьёзно:

— Ты красивая. Даже лучше — ты необычная. Как шоколад с перцем или облепиховый чай с имбирём.

— Ещё скажи, как луковое варенье или китайское столетнее яйцо[2].

Кирилл улыбнулся, чуть повеселел, но, вспомнив о своей Принцессе, опять поник.

— Пойдём завтра на дискотеку. Хочу пригласить Наташу на медленный танец и поговорить.

Встав со ступеньки, Малика подхватила свои валентинки и ответила, только когда повернула ключ.

— Если только доползу. Сегодня на тренировке планировала сделать упор на ноги.

Вечером, ковыляя домой в компании Василисы Максимовны, Малика поняла, что всё-таки перестаралась: скованные молочной кислотой ноги едва передвигались, сгибались рывками и подкашивались, заставляя оседать внезапно, будто от подножки. Танцевать на дискотеке она не планировала, а для поддержки Кирилла можно и у стенки постоять.

Василисе Максимовне Малика показалась необычно задумчивой, она предположила, что виной тому День всех влюблённых и тайная симпатия к какому-то мальчику. Кирилл неохотно делился с ней своими переживаниями о Наташе, но она видела кропотливый процесс создания валентинки, и подавленное настроение сына после школы сильно её огорчило. Малике он явно рассказывал больше, и она решила выяснить, насколько всё серьёзно и безнадёжно у сына на любовном фронте.

— Ты не знаешь, что лучше посоветовать Кириллу для подарка Наташе на Восьмое марта?

Малика резко остановилась, неосознанно сжала кулаки и прошипела, едва сдерживаясь от гнева:

— Пусть лестницу подарит. Чтобы эта зазнавшаяся ледяная королева спустилась с пьедестала. Не ледяная, слепая она! Как можно не разглядеть чувств Кирилла, не увидеть, насколько замечательный человек одарил её тощую задницу любовью. Дура, вот она кто. Бесит меня ещё больше, чем Танечка-выдра.

Первый порыв отчитать Малику за грубые слова Василиса Максимовна подавила с трудом, но потом порадовалась собственной сдержанности. Обиду за её сына Малика переживала остро, глубоко, как свою собственную.

Они прошли ещё немного в молчании. Женщина заметила, что кулаки Малики разжались, и снова обратилась к ней с вопросом:

— Какой роман тебе больше всего понравился?

Малика ухмыльнулась уголком губ и скосила взгляд.

— А Эдька думает, что вы его не застукали. Тухлый конспиратор. Откуда вы знаете, что он их мне таскал?

— Сам-то он их давно прочёл. Кому же ещё?

Малика на секунду задумалась.

— Мне больше всего понравилась история о студентке, влюбившейся в преподавателя. Трогательно и страстно.

Василиса Максимовна мечтательно улыбнулась, сразу же помолодев лет на пять.

Малика даже приостановилась.

— Кирилл очень похож на вас. У него ваша улыбка, и от вас он унаследовал дурацкую способность превращать меня в трепло.

Василиса Максимовна печально улыбнулась.

— Неправда. Он копия своего сбежавшего отца.

— Разве отец Кирилла не погиб в аварии? — заинтересовалась Малика.

— Оговорилась. Никак не могу свыкнуться с мыслью, что его больше нет.

Они одновременно остановились у подъезда и подняли лица к окнам своих квартир. Малика тяжело вздохнула. Её никто не ждал. Зато квартира на два дня осталась в её полном распоряжении: Профессор напросился к давнему другу и коллеге по институту в гости, намереваясь расширить сферу гадального бизнеса.

Уже на лестничной площадке Малика окликнула Василису Максимовну.

— А Шурик всё-таки на вас запал. Даже такую, с вялыми трицепсами.

Женщина усмехнулась, но ответить не успела, Малика уже скрылась за дверью. Продолжая улыбаться, Василиса Максимовна прошла в коридор.

— Кир, ты дома? Ужинал?

Из-за закрытой двери раздался поспешный ответ.

— Да, мам. Спасибо.

Она опустилась на стул, вытянув уставшие после тренировки ноги. Сейчас она даже порадовалась, что он не вышел её встречать. Хотелось побыть наедине со своими мыслями. Кажется, она начала понимать, чем колючая соседка завоевала её сына: удивительной прямолинейностью и юмором, уверенностью в себе. Она ведь и её покорила, правда, в первую очередь искренней преданностью Кириллу. Малика обладала чертой характера, которую большинство старших не могли принять: она не уважала их исключительно за возраст, её уважение нужно было заслужить.

К субботней дискотеке Малика не готовилась, натянула джинсы и спортивную кофту, Кирилл и то на сборы потратил в два раза больше времени. Всю дорогу он взволнованно поглядывал на часы, вскидывал чёлку и тягостно вздыхал. Как оказалось, переживал не зря. Едва они протиснулись в душный переполненный зал, как наткнулись на танцующую парочку. Наташа топталась на месте в объятиях старшеклассника, носящего титул самого популярного парня в школе. Кирилл замер, сражённый очередной стрелой безответной любви. Даже в полумраке Малика увидела, как блеснули его глаза и стиснулись челюсти. Она поймала кисть Кирилла, переплела его напряжённые пальцы со своими и вывела из зала.

Кирилл послушно последовал за ней. На улицу они не пошли, остановились у подоконника. Малика развернула его спиной к коридору. Слишком уязвимым он сейчас выглядел, чтобы показывать его лицо окружающим.

Она ничего не говорила, просто держала за руку. Мимо в обнимку с Виталиком продефилировала Танечка. Остановились недалеко, посчитав сумрак коридора достаточным прикрытием, принялись целоваться. Ладони Виталика беззастенчиво исследовали выпуклости Танечки, мягко оглаживая зад. Целовались они в расчёте на зрителей, показательно медленно и страстно. Малика уже хотела пошутить, что почти так же выглядел кобель Карины Карловны, когда заглатывал раздавленную мышь, но перехватила взгляд Кирилла. Кажется, на месте милующейся парочки он представил Наташу и её партнёра по танцу. Лицо исказилось от гнева и тоски, глаза недобро сощурились. Малика дёрнула его за рукав.

— Пойдём домой.

Кирилл не сопротивляясь, побрёл, бросив печальный взгляд в сторону гудящего зала.

До дома друзья добрались быстрым шагом, подгоняемые кусачим морозом и пронырливым ветром. На лестничной площадке Малика не позволила Кириллу повернуть к своей двери, потянула за рукав.

— Пойдём ко мне. Профессора нет дома. Будем лечить твою печаль.

Кирилл скользнул взглядом по двери своей квартиры, но, не колеблясь, последовал за Маликой.

Она скинула кроссовки и пошла в зал. Пока Кирилл рассматривал несовременную, потрёпанную временем обстановку, Малика вскрыла замок на шкафу со стеклянными дверцами и в задумчивости замерла, рассматривая коллекцию отца.

— Выбирай.

Кирилл, не раздумывая, ткнул пальцем в необычную двуцветную бутылку.

— Эту.

— Губа не дура, — Малика взяла бутылку и покрутила её в руках, рассматривая блики на выпуклых боках. — «Шэриданс». Профессор привёз из Ирландии, подарили за какие-то там неведомые мне заслуги.

Малика молча направилась в свою комнату, ожидая, что Кирилл последует за ней без приглашения. Поставив ликёр на письменный стол, сходила на кухню за кружками.

— Сейчас мы утопим твою печаль-тоску.

Кирилл присел на стул.

— Мы будем напиваться ликёром?

Малика достала раскладной нож и примерилась к горлышку.

— Эдька — дурак. Кто ж ликёром напивается. Будем дегустировать.

Пока Малика возилась с крышкой, Кирилл с интересом рассматривал её комнату. Размером точно такая же, как и у него, но мебели меньше и стены голые. Кровать застелена выцветшим покрывалом, скрипучие половицы частично скрывал стёртый ковер, в углу примостился небольшой шкаф. Его ручки некрепко связывал носок, видимо, другим способом дверцы не закрывались. Письменный стол стоял так же, как и в его комнате, у окна, и если хорошо изогнуться на подоконнике, можно увидеть часть его комнаты.

Малика расправилась с крышкой и разлила спиртное.

— Пей. — Она протянула наполненную до краев чашку.

Кирилл принюхался к ароматному напитку и сделал первый глоток.

— Вкусно.

Малика осушила почти половину своей порции и облизала губы.

— И правда вкусно.

С ликёром они расправились быстро, словно пили не спиртное, а воду. Опьянение подкралось незаметно, поколдовало над зрением и только потом шарахнуло по голове со всей силы. Кирилл попытался встать, зашатался и опёрся рукой о стол.

— Мама всегда этого опасалась.

— Чего?

— Что ты научишь меня плохому, — он медленно выровнялся. — Ты напоила меня, Танечка, то есть, я хотел сказать, Кирюха.

Малика возмущённо треснула кулаком по стене.

— Нашёл с кем меня перепутать. Фу.

Кирилл интенсивно замотал головой.

— Оговорился. Перед глазами почему-то Танечка, стонущая под руками Виталика, вот и обозвал тебя её именем.

Закинув голову, Малика вытрясла последние капли ликёра себе в рот и звонко поставила бутылку на стол.

— А ты кого-нибудь так трогал?

— Как?

— Ну так. Как Виталик Танечку.

Кирилл откинул лохматую чёлку и нашёл взглядом Малику.

— Нет, — признался он без капли смущения.

— Хочешь? — Малика оттолкнулась от стола и встала напротив Кирилла.

Он не ответил, опустил взгляд на туго натянутую футболку на груди Малики и шумно выдохнул. Какое-то время они стояли молча, слушая дыхание друг друга. Малика уже собиралась отойти, когда ладонь Кирилла накрыла её грудь. Прямо под его пальцами что-то кольнуло, отдаваясь импульсом по всему телу.

Кирилл чуть сдвинул руку и слегка сжал пальцы.

— Похоже на мягкую упаковку с молоком или кефиром, только не холодная. Или хорошо вымешенное дрожжевое тесто. Мягкая такая, тёплая.

Малика ухмыльнулась и опустила взгляд на его широкую ладонь.

— Щекотно. Когда двигаешь пальцами, отдаётся почему-то в спине.

— Можно вторую?

— Она точно такая же.

Но Кирилл не ждал разрешения, приложил другую руку и задумался, впитывая ощущения от нового опыта.

— Не такая. Вроде меньше.

Малика ощутила лёгкий укол теперь уже во второй груди и повторный прострел в низу спины, расходящийся теплом по всему телу. Стряхнув с себя ладони Кирилла, приблизилась вплотную и опустила руки на его ягодицы.

— Вообще не мягкие, как ты мебель не царапаешь каменной задницей.

Кирилл замер, разведя руки в стороны, борясь с желанием вновь потянуться к мягкой груди. Сглотнул и сам отступил на шаг назад, высвобождаясь из объятий Малики.

— Это странные ощущения, но приятные.

Малика встряхнулась. Взяв пустую бутылку, нетвёрдым шагом направилась на кухню и уже оттуда крикнула:

— Сейчас забодяжим копию ликёра, а то жамканье через одежду — это будет всё, что мы успеем в этой жизни, если Профессор обнаружит пропажу.

На подбор цвета, напоминающего выпитый алкоголь, ушло больше часа. Пока замешивали кофе, успели протрезветь. На стадии разработки второй сливочной половины, одновременно смущённо опустили взгляды, вспомнив, где сегодня вечером побывали их руки.

Кофейная часть получилась идеальной, насыщенно-коричневой, а вот сгущёнка не хотела превращаться в ликёр, чтобы добиться нужного оттенка, пришлось добавить белую гуашь. Малика вернула на место потревоженную крышку, смазав её клеем, и, водрузив бутылку на прежнее место, закрыла дверцы шкафа.

— Безупречно, — похвалила свои труды Малика, — но в следующий раз лучше выбирай что-нибудь попроще, что легче подделать.

— Я с тобой пить больше не буду, — покачал головой Кирилл, — это небезопасно.

Он направился в коридор и уже открыл дверь, когда Малика вышла следом и, прислонившись к проёму, уверенно пообещала:

— Наташа будет твоей. Я что-нибудь придумаю. Друг я тебе или кто?

[1] Рубенс — живописец, один из основоположников искусства барокко. Представления о женской красоте вполне соответствовали духу самой эпохи: пышные формы воспринимались как свидетельство физического здоровья и внутреннего величия.

[2] Столетнее яйцо — популярная закуска китайской кухни, представляет собой яйцо, выдержанное несколько месяцев в специальной смеси без доступа воздуха.