После разговора с учителем Малика вернулась домой и, обложившись исписанными страницами, надолго погрузилась в изучение черновиков Кирилла. Предыдущий год у стихоплёта выдался как никогда плодовитым. Она разложила помятые листы, пытаясь соблюсти хотя бы приблизительную очерёдность. Последние черновики она выпросила у него в конце января, но интересовало её другое стихотворение — его Малика нашла летом на веранде, судя по дате, написано оно было раньше, после неудавшегося соблазнения с ликёром. Кирилл обещал его подарить, да так и оставил в блокноте. Найдя измятый листок, Малика вонзилась в него взглядом в поисках одного-единственного имени. Имя нашлось, но почему-то выглядело не так, как она прочитала его почти год назад. Первый слог «Ма» ей не привиделся, так же, как и последняя округлая буква «а», а вот прописная «р» оказалась короткой и слишком заострённой сверху. Такой же несуразной выглядела предпоследняя буква «н», у неё неожиданно появилась талия.
Малика сжала губы, накрыла ладонью рот, боясь, что выкрикнет собственное имя. Под стихотворением никогда не было имени «Марина». Она перечитала последнее четверостишие.
Звёзды распахнули пасти,
Темноту едят.
Попросил я у них счастья —
Дали мне тебя.
— Ну я и слепошара, Эдька, — заторможено прошептала она.
Всю обратную дорогу в город Малика уговаривала себя встретиться с Кириллом, но не могла себе даже представить, как после нанесённой обиды подойдёт к нему первой. Что бы там ни сказал Молекула, поступка Кирилла это не отменяло. Он действительно заплатил Стасу, превратив её первую влюблённость в безответные горькие чувства. К тому же сам Кирилл отстранился и четыре месяца избегал встреч. Не предпринял ни единой попытки увидеться или поговорить, молча отказался от их дружбы. Продолжая так размышлять, Малика почувствовала возвращение обжигающего гнева. Так она ни до чего хорошего не додумается и уж точно не простит Эдьку.
В общежитие она вернулась, накрутив себя до состояния искрящейся батарейки. Хотела бежать к Кириллу на ночь глядя, но Эля остановила её, напомнив, что его всё равно нет в городе, и её метания под окнами ничего не изменят, разве что развеселят соседей.
О Кирилле всё ещё не было новостей, когда Малика, нарядившись в белую блузку и строгую чёрную юбку, отправилась на защиту диплома. Почти не волновалась, слишком много эмоций перетянули на себя мысли о Кирилле. Распыляться на что-то другое не было ни сил, ни желания.
Во время выступления Малики Демьян Станиславович ободряюще кивал, услышав удачно преподнесённую мысль, неожиданно начинал аплодировать, будто до сегодняшнего дня выпускную работу в глаза не видел. Задавал заранее подготовленные вопросы с таким каверзным видом, что ответ на них выглядел как научный прорыв.
Заразившись от декана восхищением, комиссия единогласно проголосовала за отличную отметку и похвалила Малику за умение работать с аудиторией. Выйдя из зала, она поняла, что не чувствует радости, скорее усталость, словно после тяжёлого физического труда. Прижавшись спиной к деревянным прохладным панелям, она прикрыла глаза. Но услышав в коридоре топот, встрепенулась и выпрямилась. К ней подлетели запыхавшиеся подруги. Отдышавшись, они почти одновременно выкрикнули:
— На ступеньках, Кирилл!
Малика ринулась к выходу, но за несколько шагов до двери резко остановилась и отступила назад. Проделала этот странный манёвр несколько раз, ни на метр не приблизившись Кириллу. Взялась за ручку и шумно выдохнула. Распахнув двери, она вышла на просторную площадку и замерла, оглядывая студентов. Тёмная макушка друга нашлась почти сразу. Кирилл стоял у перил, судя по всему делился впечатлениями от соревнований или обсуждал предстоящую защиту диплома. Малика приложила ладонь козырьком ко лбу и, щурясь от яркого солнца, посмотрела прямо на него. Сделала шаг, ещё шаг и замерла.
Прежде чем увидеть Малику, он её почувствовал. Замолчал на середине предложения и вонзился взволнованным взглядом в толпу. В узкой юбке и белой блузке она выглядела непривычно строгой и взрослой, правда, пучок на затылке растрепался, смягчая образ. Короткие завитки, выбравшись на свободу, ласкались о высокие скулы. Не дожидаясь, когда Малика приблизится к компании, он вышел вперёд. На её лице отражалось столько эмоций, что он не мог предугадать, как она поступит. С одинаковой вероятностью Малика могла страстно поцеловать или треснуть цветочной кадкой по голове.
Он остановился в шаге от неё. Оба молчали, подмечая изменения во внешности друг друга, подстраиваясь под ритм дыхания и сердца. Неосознанно синхронизировались.
Малика уже приготовилась признаться в любви, прямо в лоб без приветствий и объятий, но внезапно обнаружила свою левую руку взлетевшей. Через секунду ладонь тяжело опустилась на щёку Кирилла. Он даже не шелохнулся, чуть дёрнул подбородком и сощурился, безотчетно защищая глаз от удара. Красный отпечаток на щеке расцвёл пятиконечным цвеком. Малика удивлённо выдохнула и почти сразу отвесила очередную пощёчину, только теперь справа, видимо, для симметрии.
Кирилл выдержал и этот удар, хотя рука Малики оказалась неприятно тяжёлой. На другой щеке красный след проявлялся чуть медленнее и не так явственно: градус гнева начал спадать. Студенты, ставшие свидетелями странного избиения, разошлись в стороны, боясь попасть под раздачу пощечин.
Малика приблизилась к Кириллу и осторожно коснулась его горящих щёк. Почувствовав прохладные пальцы на лице, он слегка прикрыл веки, принимая неожиданную ласку сразу после наказания. Одним рывком притянул Малику и поцеловал.
Прежде чем погрузиться с головой в ощущения, Малика услышала на заднем плане возмущённую реплику одного из студентов, подхваченную другими голосами:
— Они же родственники! Какой ужас!
— Он же её брат!
— Или не брат?
Малика оторвалась от губ Кирилла, только для того чтобы обругать наиболее острых на язык. Умышленно сладострастно поцеловала его ещё раз и только потом, взяв за руку, увела со ступеней.
Оказавшись в парке за институтом, Кирилл обнял Малику и застыл, ощущая её присутствие всем телом. Заскользил руками по волосам, по спине, не веря, что его Колючка снова рядом, тяжело дышит ему в шею, намереваясь, кажется, укусить.
Он нехотя отстранился и заглянул ей в глаза:
— Прости меня, Кирюха. Я такой идиот.
— Ещё какой, — согласилась Малика, — давай я первая скажу.
Кирилл поспешно накрыл ладонью её губы.
— Я скажу. Мужчина первый должен говорить.
Малика дёрнулась, освобождаясь от захвата.
— Нет, я скажу!
— Прекрати сейчас же. Я скажу!
Кирилл нахмурился, а Малика, наоборот, усмехнулась:
— Я сейчас описаюсь! — выкрикнула она. — А ты что думал, я хочу сказать?
Кирилл нервно взъерошил волосы, отросшая чёлка упала на его лоб, частично скрывая глаза.
— Молекула уверял, что тебе нужно время. Ты, как бы мягко выразиться, твердолобая. — Кирилл не стал признаваться, что Пётр Петрович выразился несколько по-другому: Колючка должна прийти сама, только так. Иначе из упрямства отвергнет и наговорит гадостей. Второго шанса уже не будет.
— Вот же старый интриган! — Малика отступила назад, упёрлась ногами в лавочку и села на неё, притягивая Кирилла за руку. — Устроил нам мексиканские страсти.
Кирилл приблизился к ней вплотную. Посмотрел сверху вниз.
— Пока я ждал, когда до тебя дойдёт, чуть не свихнулся. Михалыч грозился утопить меня вместе с лодкой, если я не перестану хандрить. И тебя заодно обещал притопить за то, что у тебя такая власть надо мной.
Малика подняла взгляд на Кирилла.
— А до меня и не дошло пока. Что должно измениться?
Он положил ладони на её плечи, мягко провёл ладонью по её волосам.
— Ничего. Ничего не должно измениться, потому что лучше уже быть не может. Не представляю себе ничего сильнее того, что к тебе чувствую.
Малика приникла щекой к животу Кирилла, обхватив его за талию на уровне брюк. Пряжка ремня чуть царапнула шею, напоминая о единственном разе, когда они оба отдались своим чувствам.
— Пойдём к тебе, а то я тебя прямо сейчас изнасилую.
Приподняв Малику за подбородок, Кирилл печально усмехнулся.
— Как мало в тебе романтики. Что я в тебе нашёл?
— Ты просто напоролся на мои колючки. Не смог вовремя выпутаться, — она поцеловала его в живот прямо через ткань и снова прижалась щекой, упираясь ухом в пуговицу на рубашке.
Кирилл ласково погладил Малику по голове, заправил выбившиеся из причёски пряди. Он и не надеялся, что она сознаётся в любви, но сам не хотел медлить, пусть знает и делает с этим знанием что хочет. Следующую такую ссору он просто не переживёт.
— Кирюха, я тебя…
Но Малика не позволила договорить.
— Чёрт! Мне бежать нужно, комиссию ещё покормить надо и где-то разместить до завтрашнего утра.
Кирилл приподнял Малику за локти, заставляя выпрямиться.
— Вечером придёшь?
— А «Шэриданс» будет? — лукаво подмигнула Малика. — Тогда приду.
— Посмотрим, — туманно пообещал Кирилл и нехотя её отпустил.
Малика убежала, не оборачиваясь. Боялась, что ещё секунда промедления, и комиссия останется голодной и непристроенной.
Время до вечера словно пролетело через несколько временных дыр, казалось, только час назад она увидела Кирилла на ступеньках, а уже солнце склонилось к закату, намереваясь поцеловать горизонт. Переодевшись в лёгкое платье, она отправилась в его квартиру, временами неосознанно переходя на бег.
Кирилл открыл дверь за секунду до того, как Малика нажала кнопку звонка.
Она изумлённо отпрянула.
— Ты тут весь день, что ли, простоял?
— Хотел в магазин сходить, — оправдался он и добавил: — За ликёром.
Малика толкнула его обратно в квартиру, наклонилась, чтобы снять босоножки. Подол и без того короткого платья интригующе подскочил.
— Без него обойдёмся и без грозы. Пусть сегодня всё будет долго и нежно, — без капли стеснения озвучила она свои планы. — Я, вообще-то, чаю хочу.
Она прошла мимо Кирилла и, усевшись на подоконнике, вытянула ноги.
Раскладывая на тарелке булочки, нарезая сыр, Кирилл время от времени поглядывал в её сторону и сдержанно улыбался, стараясь не выдать щемящего, острого ощущения счастья.
— Я маму видела, — неожиданно призналась Малика, рассматривая за окном цветущий каштан.
— Если что, ты весь день была со мной. Когда меня вызывают для показаний?
Малика не ответила, но тени в уголках губ чуть сдвинулись, обозначая слабую улыбку.
— Я не рассказала декану, что мы с ним как бы родственники. Иногда пусть тайное и остаётся тайным, — задумчиво произнесла она, вспоминая, во что вылилось вскрытие секрета Кирилла, — если она ему скажет, в чём я сильно сомневаюсь, сделаю вид, что ничего не знала.
— А я видел отца.
— И? — осторожно спросила Малика.
— И ничего. Вообще ничего. Он хочет наладить отношения, но для меня он чужой человек. Ни обиды, ни злости.
Поставив кружки с горячим чаем на край столешницы, Кирилл придвинул стол к окну и сел напротив Малики в другом углу подоконника. Приподняв её ноги, уложил их поверх своих бёдер, крест-накрест.
Малика вонзилась взглядом в его лицо, смотрела не мигая почти минуту, пока не заслезились глаза.
— Жабий глаз мне, пожалуй, даже нравится, есть в нём что-то сказочное.
— Он теперь полностью видит, — похвастался Кирилл и подмигнул.
За окном догорал день, расцвечивая лохматые облака розовым румянцем. Малиновые сумерки подкрались к стеклу, стирая чёткость, покрывая город мистически-загадочной дымкой. Малика нащупала руку Кирилла, не глядя, сжала его пальцы.
— Когда ты понял?
Кирилл накрыл свободной ладонью оголённую коленку Малики, впервые не пестревшую синяками разной степени давности, надолго задумался.
— Что понял? Что тебя…
— После грозы? — резко перебила Малика, уже во второй раз не позволив озвучить признание.
Кирилл не ответил, его накрыло волной жарких воспоминаний. Сердце пустилось вскачь, к щекам прилил жар. Коленка под его ладонью вздрогнула. Он встретился глазами с Маликой и улыбнулся: она выглядела такой же взбудораженной.
— Это было, конечно… феерично. Но нет. Не было такого, чтобы меня по башке шарахнуло, и я прозрел. Я всегда это знал, только не осознавал. Как не задумывался о том, что дышу.
Малика хмыкнула и отпустила его ладонь, чтобы потянуться за кружкой. Отпила несколько глотков, поглядывая на руку Кирилла. Его пальцы подкрадывались к другой пока ещё не обласканной коленке, подцепили подол и скользнули чуть выше. Вслед за прикосновением её кожа покрывалась мурашками и по телу разливалась вибрирующая истома. После того, что было в грозу, эти несмелые осторожные прикосновения выглядели робкими и стыдливыми.
Сумерки, заклубились за стеклом и наполнили воздух серостью. В комнате стало ещё темней, но ни Кирилл, ни Малика не включили свет, замерли на подоконнике неясными силуэтами.
— Прочти мне стихотворение, — попросила Малика.
— Какое? — откликнулся Кирилл, всё еще раздумывая, как бы признаться в любви.
— Тили-тили, трали-вали, — отшутилась Малика, — сам реши какое.
Кирилл задумался всего на мгновенье. Не прекращая ласково гладить коленку Малики, начал читать стихотворение, написанное накануне ночью:
Мне б в глазах твоих утонуть,
Каждый взгляд твой запечатлеть.
На коленях твоих уснуть,
И во снах лишь к тебе лететь.
Каждой родинке знаю счет,
Боль твоя – мне на сердце шрам.
Знай, любовь моя не умрет
Даже если умру я сам.
Вспышкой молний в полуденный час,
Обручила с тобой гроза.
Есть любовь. И она для нас.
Друг без друга, пойми, нельзя.
Протяни мне ладонь свою,
За обиды меня прости.
Я люблю… я тебя люблю!
Просто рядом со мной иди.
Он поймал взгляд Малики и улыбнулся. Озвучив признание, посмотрел открыто и бесстрашно, хотя от волнения сдавило горло, и следующие строки прозвучали гораздо тише, почти шепотом:
Просто рядом рука в руке
Просто рядом со мной плыви
По одной жизненной реке.
Хочешь, буду, как верный пес
Охранять твой покой и сон?
Своё сердце тебе принес,
Слышишь, бьется в груди оно?
Слышишь, стук своего в ответ?
Слышишь, бьются синхронно как?
Мы не слышали столько лет,
Что сердца наши бьются в такт.
Мне б в глазах твоих утонуть.
Каждый взгляд твой запечатлеть.
На коленях твоих уснуть,
И во снах лишь к тебе лететь[1].
— Эдька?
— Что?
— Я тебя люблю.
[1] Стихотворене Анастасии Сизиковой.
Конец