Крым, я люблю тебя. 42 рассказа о Крыме [Сборник]

Крымский пейзаж на счастье

В первый раз Варенька услышала про Крым от соседки по коммуналке, девяностолетней Ираиды Михайловны. Стояла солнечная московская зима. С крыш свисали огромные сосульки, походившие на грандиозные новогодние украшения, созданные природой и неуправляемой архитектурой старых московских крыш. Варенькина мать Нина, хлопотавшая на кухне, посмотрела в окно и напомнила дочке:

— Теплее одевайся, мороз лютый стоит.

— А ты почему не одеваешься? — спросила Варенька. — Тебе тоже не мешает воздухом подышать, сидишь в библиотеке день и ночь.

— Ты же знаешь, я зиму не очень… — ответила мать и отошла от окна.

Вошедшая на кухню Ираида Михайловна, в прошлом графиня и владелица всего дома, а теперь просто соседка по коммунальному жилью, вмешалась в их разговор.

— Как я вас понимаю, — прошелестела она, ставя на конфорку эмалированный чайник подрагивающей старческой рукой. — Так хочется на солнышко, куда-нибудь в теплое место…

— Куда, например? — спросила Нина, печально сознавая, что она вряд ли когда-нибудь выберется в теплые края. Нина Григорьевна — мать-одиночка, работая библиотекарем, еле-еле сводила концы с концами. Варвара на следующий год переходила в восьмой класс и уже выросла из многих вещей, но покупать их было не на что.

— Когда я была девочкой, меня возили в Крым, в Коктебель. У нас там дача была недалеко от волошинской, мы к ним часто заходили. Батюшка-то мой юристом трудился, а матушка — пианистка и певица невероятного дара была, и Максимилиан обожал, когда она пела.

— К Волошину — это к поэту? — спросила Нина.

— Разумеется, дорогая, у России всегда был один-единственный Волошин.

Варенька напрягла память, пытаясь вспомнить поэта Волошина и его стихи, но в голову ничего не приходило.

— А вы, деточка, я вижу, про Волошина и не слыхали?! — полуутвердительно спросила девочку Ираида Михайловна.

— Нет, она с его творчеством не знакома, — ответила за дочку мать.

— В школе его нынче не изучают?

— Нет, ни в школьной программе, ни для внеклассного чтения Волошин не упоминается, — сказала мать.

— Как это прискорбно, — посетовала старушка. — Хотя что уж о культуре говорить, они много всего у людей забрали…

Она ушла в комнату-закуток, в которой доживала свой век, и вскоре появилась, бережно держа в пергаментных руках небольшой прямоугольный предмет.

— Возьмите, пожалуйста, деточка, — сказала она Варе и протянула небольшую картинку в простенькой золоченой рамочке. На ней был изображен морской пейзаж: огромное, в половину горизонта, алое солнце садилось за черный мыс, выступавший из морской пучины, окрашенной закатными тонами в розовато-багровые тона. Картина, выполненная маслом на холсте, несмотря на давность, оставалась яркой, словно была написана совсем недавно. От нее веяло чем-то радостным, неким предчувствием счастья.

— Это в Крыму, гора Карадаг на закате, пояснила Ираида Михайловна. — Батюшка мой написал, царство ему небесное. Я всю жизнь храню ее и вспоминаю те чудесные поездки в Крым с родителями и сестрами. Из Москвы в то время дорога в Крым была долгой. Ехали поездом, собираться начинали аж в конце лета, а в сентябре со всем семейством и прислугой туда и выдвигались. В дороге чай пили. Няня брала бутылки с квасом и провиант разный. Батюшка в ресторан любил захаживать, любитель был коньячка пару рюмочек выпить, а матушка вот не очень рестораны жаловала, так он для нас оттуда с официантами вкуснейшие обеды слал. Меня, может, давно уже и на свете не было бы, если бы я на эту картиночку не смотрела всю мою жизнь. Если вам когда-нибудь станет плохо, деточка, — проникновенно сказала старая графиня, — поезжайте в Крым. Там — настоящее счастье.

Она тихо улыбнулась и взглянула на Вареньку некогда голубыми, выцветшими глазами. Варенька заметила, как мать отрицательно покачала головой, посылая немой сигнал: «Не бери». Варенька попробовала вежливо отказаться, но Ираида Михайловна так настойчиво протягивала картинку, что девочке стало ужасно неудобно отказываться от подарка старушки, с такой искренностью отдававшей самое ценное, что у нее оставалось.

— Спасибо, — сказала Варя, не глядя на мать и принимая подарок с большим смущением.

Ираиду Михайловну нашли мертвой только вечером следующего дня, да и то случайно. Соседка Нюра принесла назад одолженную у старушки кастрюльку. Долго стучалась в комнату, но ей никто не открывал. Нюра ушла, подумав, что Ираида Михайловна прилегла на часок соснуть. Но старушка так и не выходила, даже чтобы по обыкновению вскипятить чайник.

Вот тогда Нюра и забеспокоилась, начала с силой тарабанить в ее дверь. Поднялся шум, соседи высыпали в коридор. Через некоторое время прибыл милиционер с понятыми и местным слесарем. Вскрыли замок…

Тело, покрытое с головой белой простыней, вынесли на носилках, Варенька, тихонько всхлипывая, смотрела на это из своей комнаты через замочную скважину: мать не велела ей выходить в коридор.

В дверь купе постучали, Варвара разрешила войти, и на пороге появился проводник. Он принес чай в высоком стакане с железным подстаканником.

— С лимончиком, как заказывали, вот сахарок… — произнес он и аккуратно поставил стакан на столик.

— Спасибо большое, — поблагодарила Варвара и протянула деньги. — Сдачи не надо.

Проводник благодарно улыбнулся и вышел. Варвара бросила кубики сахара в стакан, задумчиво помешала ложечкой дымящуюся жидкость. Стала смотреть в окно на проносящиеся мимо поля, бесконечную череду деревенских домиков, железнодорожные станции, где на пустых деревянных ящиках восседали розовощекие тетки в цветастых платочках с корзинками, кульками и мисками, полными нехитрой снеди: вареной картошки, фруктов, соленых огурцов, воблы, пива, пирожков, прикрытых газетой. Ужасно захотелось есть. Варвара посмотрела на часы. Уже совсем скоро они прибудут в Феодосию. Она достала зеркальце: оттуда на нее смотрела уставшая женщина средних лет с заметной проседью в каштановых волосах. Стрижка, сделанная перед отъездом, ей шла, но глаза, полные грусти, выдавали владелицу, сообщая, что у той неприятности. Взгляд портил красоту лица женщины, а глаза, хоть и должны были привлекать внимание как своей иконописностью, так и длиной ресниц, увы, со своей задачей не справлялись. Высокая тонкая бровь Варвары была маминой, курносый нос — скорее, от отца, которого она никогда не знала. Обычно ее лицо было привлекательно-задиристым, но не сегодня — с этой бесконечной печалью, пересекавшей ее высокий лоб, и мелкими новыми морщинками, ехидными лапками паучков, сплетавших у уголков ее губ паутинку — ловушку продолжительного уныния.

Она встала и сняла свитер. Ее маленькая фигурка смотрелась в простых джинсах и белой блузке ладно и даже как-то по-девичьи. Перед отъездом Варвара сделала маникюр; вкупе с новой стрижкой предполагалось, что косметическо-парикмахерские процедуры должны были поднять ей настроение, но этого не произошло.

Прихлебывая чай, Варвара мысленно вернулась к событиям, из-за которых она двигалась в сторону сорок пятой параллели, болезненно переживая разрыв с мужем после двадцатилетнего брака и тот факт, что дочь Алина все-таки решила остаться с отцом и его молодой пассией Беатой. В принципе, «пассия» — слово дурацкое и старомодное, не включало в себя полного определения предмета, но и называть Беату «невестой» Димы или «мачехой» Алины она не могла. Это были ее Дима и ее Алина. Варвара все-таки надеялась до последней минуты, что Беата куда-нибудь исчезнет или уедет назад в Польшу, откуда она была родом, но вышло все как раз наоборот: Беата переехала в Москву, в Варварину квартиру, и вот теперь, похоже, останется там жить с ее мужем и с ее дочерью. Квартиру, которую мать получила перед самой смертью, тоже было ужасно жалко, но Варвара не хотела опускаться до такой позорной меркантильности. «Что квартира, когда разрушена семья!»

С Димой Варенька познакомилась на музыкальном вечере, когда они были еще студентами. Варенька училась на музработника в педагогическом институте. Высокий Дима, бесспорно, самый красивый на своем курсе консерватории, мог увлечь любую девушку. Но он выбрал ее, не студентку консерватории, а вообще какую-то «неэлитную». Многие удивлялись, когда он сошелся с Варварой — довольно неприметной девушкой, надевающей туфли на каблуках только раз в год — 31 декабря. В конце концов, друзья Димы приняли Вареньку. Была между ней и Димой какая-то совсем «взрослая» близость, у некоторых даже вызывавшая зависть.

Варвара была на последнем курсе, когда вдруг умерла ее мать. После похорон девушка просто заперлась и никуда не выходила неделю. Слишком силен был удар. Именно тогда с оглушающей безысходностью Варя поняла, что осталась совсем одна. Отца она не знала, слышала только от матери какую-то несуразную историю про алтайскую экспедицию, в которой якобы и погиб отец.

В эти печальные дни Дима первый раз привел ее к своим родителям, и она была принята неожиданно ласково. Варвара стала к ним часто наведываться и даже иногда оставалась там ночевать. Елена Тимофеевна, мать Димы, в глубине души была разочарована выбором сына, считая, что Варвара на него не «тянула», но виду не показывала и принимала любимую девушку сына с распростертыми объятиями. Дима всегда был рядом с Варварой и, казалось, очень ее любил.

Рояль переехал к Вареньке на квартиру первым, а следом за ним и Дима, оканчивавший консерваторию. Он тогда начал писать свою первую оперу. Варвара была счастлива, когда Дима сделал ей предложение: к тому времени она была на третьем месяце беременности. Через год после переезда рояля и Димы в жизни молодой семьи появилась Алина. Они, не сговариваясь, решили, что дочка будет пианисткой. Годы промчались, как короткометражка в ускоренной съемке, казалось, что шестнадцатилетие Алины просто свалилось им на голову. Праздник прошел парадно-весело, и Варвара, не отрывая глаз от поседевших висков мужа, с упоением слушала Димочкину новую пьесу, посвященную дочери. В эти минуты она считала себя самой удачливой и самой счастливой женщиной на свете. У нее была своя собственная, любимая семья: муж-музыкант и дочь, становившаяся под руководством папы пианисткой.

А потом Дима поехал с концертом в Польшу, где и познакомился с Беатой. Та, в облегающем вечернем платье с глубоким декольте, весьма умело переворачивала нотные страницы во время его выступления. В глубине души Варвара была уверена, что именно декольте и решило исход дела. Варвара — маленькой конституции с плоской грудью нулевого размера — походила более на подростка, чем на взрослую женщину, и тем более — мать. Артистическая натура Димы и не смогла устоять перед таким натиском, сдавшись на милость Беате всего за месяц. Варвара, поначалу еще не веря предательству, сняла комнату и переехала в другое место, но квартиру решила не забирать: кроме Димы, там «жил» рояль, необходимый Алине для занятий под папиным руководством; тот хотя и не состоялся как композитор, но все-таки имел статус профессора музыки. Выросшая без отца Варвара не стала настаивать на других вариантах и согласилась, что Алине будет лучше остаться с папой и роялем.

Расставание происходило чинно, благородно и достойно, но боль от этого не уменьшалась, а с каждым днем становилась все сильнее. Всепожирающий монстр переживаний и страданий, от которого некуда было спрятаться, пережевывал Варину душу. Горе заполонило все ее существо. Варвара как-то сразу исхудала, померкла и постарела. Она на самом деле верила, что для нее наступил конец света — ее света с Димой и Алиной. Вот тогда вдруг и пришли ей на память слова покойной Ираиды Михайловны: «Если вам когда-нибудь станет плохо, деточка, поезжайте в Крым».

Варвара за все двадцать лет замужней жизни еще ни разу никуда не ездила одна, поэтому жутко измучилась, пытаясь принять решение: уезжать или не уезжать. В то же время она отчетливо понимала, что если не сбежит от этой трагедии прочь, с ней обязательно произойдет нечто непоправимое. Особенно болезненно Варвара переживала совместные посиделки Димы и Алины с Беатой на ее, Варвариной кухне, за ее круглым, сохранившимся с коммунальных времен столом. Дима явно был болен, если смог допустить такое после двух десятилетий счастливой совместной жизни. Или же его околдовали, приворожили, а Алина, по обыкновению, как папин хвостик, потащилась за отцом…

Все разъяснила подруга Тамара:

— Варя, пойми, ты ничего не сможешь сделать, даже если не поедешь и останешься тут. Он ушел к другой — к польской красавице, к тому же молодой и сисястой.

— К молодой и сисястой — я понимаю, — виноватым голосом согласилась Варвара. — А Алина? Что теперь с Алиной будет? — спросила она убитым голосом. — Ей в консерваторию поступать.

— А что с Алиной? — отозвалась подруга. — Дети эгоистичны, пусть живет, у кого хочет. Она же тебя не совсем бросила? Вы же видитесь, правильно?

— Видимся… — подтвердила Варвара, пытавшаяся мужественно, без слез, перенести слово «бросила».

— Вот и отлично, чего тебе еще надо?

Тамаре легко было говорить: бездетная одиночка с далеко идущими планами «найти доктора, который без меня дышать не сможет…», она не знала, что такое терять самое дорогое… «Да где ж такого красавца взять?» — задавала сама себе вопрос Тома и тут же хохотала до слез.

— Том, а ты вот как медсестра можешь сказать, что с нами дальше будет?

Томка долго молчала, вздыхала, кашляла и наконец выдала заключение.

— Вернется он к тебе, Варвара, кому он такой маменькин сыночек нужен, если по-честному. Он для нее лишь ступенька к чему-то или к кому-то еще.

— Никому, кроме меня, он так не нужен, — сказала Варвара. — Только я боюсь, что он и мне тогда уже не будет… — Тут она громко и малодушно разревелась.

В душе Варвара уже знала, что никогда не простит Диме эгоистичного и такого глупого предательства и бездумного развала семьи, и от этого ей стало невозможно больно. Боль эта сопровождала ее всю дорогу… Словно утешая ее, за окном замелькали пирамидальные кипарисы, сосны, терновые и можжевеловые кустарники, за которыми угадывалось что-то еще, какое-то неведомое чудо или его предощущение…

«Это, наверное, море! Где-то совсем близко!» — вскинулась Варвара и прильнула к мутноватому вагонному стеклу. Ей удалось слегка приоткрыть тяжелую неповоротливую раму, и она вдохнула теплый и пряный крымский воздух.

— Прощай, Дмитрий! — закричала она в открытое окно сквозь слезы, которые тут же просушил несущийся встречный ветер.

Она так и простояла у окна мчавшегося поезда весь остаток пути, вдыхая новые ароматы и наслаждаясь незнакомым пейзажем.

— Феодосия, — прозвучал голос проводника. — Подъезжаем! С чемоданом помочь? — спросил он у пассажирки.

— Спасибо, у меня легкий, — ответила Варвара.

На вокзале, выбрав ее наметанным хватким взглядом, к Варе сразу подскочили четыре водилы. Обступив ее кольцом, они принялись взахлеб зазывать в свой автомобиль, обещая «самые дешевые цены и самый лучший отдых». Она выбрала одного, в чистой клетчатой рубахе и голубых джинсах. Высокий мужчина средних лет с копной пшеничных волос стоял чуть в стороне, не наскакивая на нее с громкими предложениями, в отличие от остальных. Он просто пригласил ее жестом в его старенькую, но по всему видно — любовно обхаживаемую машину, и этим внушил Варе гораздо больше доверия. Она пошла именно с ним.

— Вам в Коктебель или еще куда? — спросил водитель.

— В Коктебель, — ответила та.

Открыв дверь, мужчина усадил ее на заднее сиденье, аккуратно пристроил чемодан в багажник и завел машину.

— Вы гостиницу какую-нибудь приличную и недорогую не подскажете? — спросила его Варвара, немного стесняясь.

— Так чего ж нет? У моей сестры апартаменты для туристов, всего пятьдесят метров от пляжа. Да и от центрального рынка и автобусной станции минут двадцать пешком.

— У нее найдется свободная комната?

— Давайте я ей позвоню? — предложил таксист.

— Да, спасибо.

— Алина, — услышала она голос таксиста, непроизвольно вздрогнув от звука знакомого имени. — У тебя есть комната? Я тут гостью везу… Да только вот московским прибыла… Возьмешь?..

Варвара услышала отдаленное щебетанье в телефоне.

— Очень хорошая знакомая, — он повернулся к Варваре и весело подмигнул. — Сами там договоритесь. Ну, пока.

— Вашу сестру зовут Алиной? — не удержалась от вопроса Варя.

— Ну да. Бабушку нашу Алиной звали, в ее честь и сестре имя дали… А меня, соответственно, в честь деда — Богданом.

— Я — Варвара, приятно познакомиться, — улыбнулась та.

— Вам очень идет улыбка, — сказал Богдан, посматривая на пассажирку в зеркало. — Одна приехали или вас здесь ждут?

— Одна…

Варвара словно споткнулась об это «одна», но усилием воли старалась загнать неприятный факт в глубь сознания. Переключая внимание, открыла окно, за которым мелькал дорожный скудноватый пейзаж: выжженная жарким солнцем порыжелая трава, не слишком высокие холмики гор чуть поодаль, старенькие одноэтажные домишки… Где-то совсем близко угадывалось море: его неповторимый запах весело вторгался в салон. Впрочем, краешек моря Варвара уже увидела: феодосийский поезд прибывал прямо на набережную, сразу открывая жадному туристическому взору желанные просторы, куда так стремилась душа. Погожий солнечный день, встретивший женщину, сиял и подрагивал прозрачно-голубой воздушной дымкой в мареве полуденной жары. Варваре внезапно стало легче, она почти физически ощутила, как с ее плеч начала сползать ужасная изнуряющая ноша, которую Димина измена взвалила на ее плечи. На лице женщины появилась улыбка, но на глаза снова навернулись слезы и покатились по ее щекам. Она их не смахивала и не прятала. Богдан тревожно посмотрел на пассажирку в зеркало, нашарил у своего кресла коробку салфеток и протянул ей.

— Скажите, а дом Волошина далеко от апартаментов вашей сестры? — спросила Варвара, пытаясь отвлечь водителя от своего неуместного проявления чувств.

— Да недалеко, рядом же… Завтра с утра можем съездить, — предложил Богдан.

— Я вам была бы очень благодарна, — согласилась Варя.

— Не вопрос. Завтра с утра вас заберу.

— У вашей сестры большой дом? Она же, наверное, там с семьей живет?..

— Большой. Там два дома, ее и апартаменты для гостей. Семьи… — Богдан оборвал фразу, но через несколько секунд продолжил: — Семьи нет. Муж ее с дочкой в автомобильной аварии погибли… Страшная трагедия. Она тогда жить не хотела, еле выходили. Я от нее на шаг отойти боялся, думал, сделает что с собой… Поэтому и мне все недосуг было своей семьей обзавестись… Вы только с ней об этом ни слова, — попросил он. — Зря я это вам…

— Конечно, — тихо проговорила ошеломленная Варвара.

Она вдруг так ясно представила себе, что было бы в такой ситуации с ней. Неожиданно ее разрыв с мужем и решение дочери жить с отцом показались ей не столь мучительными и непоправимыми, а лелеемое и пестуемое ею самой горе — стыдным и эгоистическим, отчего Варвара мучительно покраснела. Ведь они живы, счастливы, я могу в любое время увидеть Алину, обнять ее, уткнуться носом в ее волосы, погладить по голове, поцеловать, посмотреть в ее глазки, увидеть ее улыбку… Ну, предал меня Дима, что ж теперь… А Алинка еще маленькая, многого не понимает, музыку любит, учиться хочет, играть… Почему она должна бросать свою мечту ради эгоизма матери?.. Мама же рядом и всегда будет рядом… Да как же она, Варвара, позволила себе свести весь мир к одному человеку, решить, что он и есть единственная Вселенная, а других и быть не может?

Через полчаса они подъехали к симпатичному двухэтажному дому, уютно устроившемуся за белой металлической оградой с ажурными завитушками. Симпатичная полноватая блондинка среднего возраста — чуть за сорок, одетая по-местному обычаю в футболку и спортивные штаны, уже встречала их у ворот, услышав шум и приметив через окно машину брата. На руке ее красовались массивные наручные часы, взглянув на которые она прокомментировала:

— Быстро домчали, молодцы. Проходите.

— До завтра тогда, — напомнил Богдан, вытаскивая чемодан из багажника. Передавая чемодан Варваре, он коснулся ее руки и на секунду-две дольше обычного задержал свою ладонь на ее пальцах. Взглянул внимательно и заинтересованно, а та вдруг, словно прозрев, увидела, какие синие у него глаза, в которых словно и плескалось море и отражалось крымское небо.

— Спасибо вам. До завтра. — Смутившись, Варвара протянула ему деньги и поспешила за хозяйкой.

Во внутреннем дворике был разбит небольшой сад, в котором заботливой рукой были высажены нежно благоухавшие белые и красные кусты роз. На невысоких магнолиях, росших вдоль забора, красовались крупные белые цветки; от них исходил совсем забытый Варварой аромат. Когда-то у ее мамы была маленькая бутылочка одеколона с картинкой точно такой же магнолии, и запах этот напомнил Варе детство.

Оказалось, что Алинин дом практически парил над морем, взгромоздившись на холм. От калитки вниз, к песчаному пляжу, вела широкая, хорошо протоптанная тропинка. Стоял конец мая. Уже было довольно жарко, но с моря дул освежающий бриз, и Варвара решила не терять время, сразу идти на пляж. Хозяйка Алина, словно угадывая ее мысли, протянула ключ.

— Второй этаж, дверь налево. Чемодан отнесут, не беспокойтесь.

— Я не беспокоюсь, — ответила Варвара и улыбнулась. — Я совсем не беспокоюсь.

Большая светлая и просторная комната встретила Варвару неожиданно острым можжевелово‑хвойным запахом. Варвара даже растерялась. Первое, что бросилось в глаза, — балкон во всю стену, открывавший потрясающий вид на море. Вот на этот балкон, как показалось Варе, пыталась пробраться высоченная ель, цеплявшаяся за перила своими пушистыми зелеными лапами. Лапы свешивались внутрь балкона, доставая пальцами-иглами до самого пола. На них, как новогодние украшения, зрели зеленые крепкие шишечки, источавшие немыслимый смоляной дух. Варвара вышла на балкон: ей вдруг захотелось убедиться, что дерево действительно доросло до второго этажа, что это не какая-то смешная бутафория или мираж. Несколько шишечек валялось на полу. Варвара подняла одну и поднесла к носу, вдохнула свежий аромат хвои, от которого у нее даже закружилась голова. Она подняла голову и посмотрела на раскинувшуюся перед ней бесконечную лазурную искрящуюся гладь. Вдали, по бокам от полукружия береговой линии, как своеобразные стражи, возвышались горы — хранители Крыма, и среди них торжественно высился главный страж — Карадаг. Под аркой Золотых ворот скользил маленький парусник, издалека походивший на игрушечный. Варвара так и стояла с шишкой в руке, остолбеневшая от такого щедрого и доступного ее взору величия природы. Она вдруг подумала, что эта бесподобная красота царила здесь всегда, и пожалела, что не приехала сюда раньше.

Она вернулась в комнату и только сейчас заметила уютный диванчик, обитый гобеленовой тканью, напротив которого на комоде стоял телевизор. Тут же оказался и ее чемодан, про который она, любуясь морем, совсем забыла. Первым делом Варя извлекла из чемодана маленькую картинку с крымским морским пейзажем (уходя из собственной квартиры, будто изгнанница, она захватила ее с собой) и поставила ее на телевизор.

— Спасибо вам, Ираида Михайловна! — прошептала она. — Вы же знали, да?..

Развесив вещи в шкафу, разложив гардероб по ящикам комода, Варвара натянула купальник, накинула сарафан, надела широкополую соломенную шляпу с пестрой лентой и сунула ступни в босоножки. Отражение в настенном зеркале подтвердило, что теперь его помолодевшая и похорошевшая хозяйка была готова идти на свое первое в жизни свидание с морем.

Дорожка, ведущая к пляжу, круто вилась по холму вниз, спускаясь к песчаному берегу. Варвара робко засеменила мелкими шажками, временами опасливо хватаясь за ветки растущего по обочине кустарника. Морской бриз не заставил себя ждать и ошеломил путницу острым запахом моря.

Варя отпустила ветку кустарника, глубоко вдохнула живительный морской эликсир-амброзию, улыбнулась, сорвала с головы шляпу и легко побежала вниз, на долгожданную встречу со счастьем. До нее доносился шум прибоя, взбудораженный, резкий крик чаек, а все вокруг звенело, горланило веселыми воплями, обволакивало мир неправдоподобно пронзительной синевой.

Она вдруг почувствовала себя безумно молодой и, бросившись на горячий песок, растянулась на спине, подложив под голову шляпу. Стараясь не моргать от ярких солнечных лучей, уставилась в высокое голубое небо, вдыхая бесподобный запах свободы… Но лежать долго она не могла. Вскочила, стянула через голову сарафан, кинула его за спину и побежала к зовущим ее волнам. Не прогревшаяся еще вода поначалу леденила ступни, но потом сменила гнев на милость и потеплела, словно разрешая войти, поплыть и слиться с морем, стать его частью. Варвара чувствовала, как море забирает всю ее усталость, обиду, злость, тоску, вливая вместо них новую радость жизни и новые силы. Прошлое стало терять четкие болезненные очертания и расплываться: разрыв с Димой, Алинино решение остаться с отцом, грудастая Беата за ее кухонным столом, утраченная мамина квартира… Казалось, белая морская пена поглотила все Варины переживания, унеся их в невозвратную синеву.

— Боже! Какое счастье! — выдохнула Варвара.

— И впрямь счастье! — подтвердил чей-то голос за спиной.

Варвара обернулась. Совсем рядом, на берегу, стоял улыбавшийся Богдан.

— Да я вот подумал, — развел он руками, — такой день хороший, сестру давно не видел, про море уже и не говорю, все работа да работа…

Несмотря на логичные объяснения Богдана, Варвара понимала, что дело вовсе не в них, что иная причина привела его на этот берег, и от этого сердце ее начало тихонько звенеть. И она сделала шаг к берегу…