Крым, я люблю тебя. 42 рассказа о Крыме [Сборник]

Мидии, устрицы и шайтан

Он давно не бывал в этих краях, почти четверть века. Зачем душу бередить? Вот прямо здесь все и случилось. Не думал, что она уйдет навсегда, надеялся — перебесится, если судьба даст шанс. Не дала.

Прямо вот на этой коктебельской набережной произошла их первая и последняя ссора. Она бросила под ноги его подарок — колечко с маленькой бледной жемчужиной — и затоптала в пыль. Запомнил почему-то ее нервно приподнятые загорелые плечи, выгоревшую прядь в короткой челке и потемневшие до бутылочно-зеленых серые глаза.

Звали ее Лиля. Это имя подходило ей невероятно. Что-то цветочное, хрупкое было в этой девочке. Невеста, почти жена. Так случилось, что медовый месяц в Крыму затеяли перед свадьбой, а не наоборот. В сентябре надо было возвращаться к занятиям, а в заявлении, поданном в ЗАГС, стояла дата 30 августа. Она бредила Коктебелем, рвалась туда, как в паломничество, носилась с переписанными в тетрадку стихами Волошина и Цветаевой. Взяла в поездку книжку «Легенды Крыма», которую не выпускала из рук. Оранжевый цвет обложки и уродливое черное дерево на фоне похожего на желток солнца оскорбляли вкус студента художественного училища, каковым он тогда являлся. Лиля постоянно, одну за другой, читала вслух, как ему казалось, нелепые сказки и старалась найти на карте Крыма места, о которых шла речь, намереваясь срочно туда отправиться. А ему хотелось лежать на пляже или заниматься с ней любовью в «шкапу» — так они прозвали свое койко-место в убогой комнатушке. Кроме узкой, скрипучей кровати, придвинутой к стене, в ней еще помещалась одна тумбочка. Чемодан и рюкзак пришлось свалить у двери и перепрыгивать через них, чтобы добраться до кровати. Не всегда получалось, особенно после «красненького» на разлив. Тогда только ползком — через твердо-кирпичные бока чемодана и сдувшуюся, как распаренный баклажан, рюкзачную торбу, по ходу натыкаясь на скользкие, вечно мокрые вьетнамки, шляпы, ласты, трусы. Главное было добраться до кровати, а наутро — удержать в ней подольше любознательную Лильку и не допустить очередного похода по жаркому, пыльному Планерскому с восхождением на очередную гору или скалу. Лиля не сдавалась, упорно сличая путеводитель с книгой легенд, и готовилась к большому походу. Масло в огонь подлила парочка друзей-художников с параллельного курса, приехавших сюда без своих «самоваров». Они беззастенчиво клеили Лилю, не выпуская угольков из рук, перенося на бумагу целиком и частями ее красоту. Один из них, Костя, был рисовальщик отменный. Лилька выходила у него как живая — тонкая, прозрачная, летящая. Уловил, гад, ее балетную сущность, а вот мозги не прощелкал. А кто бы мог? Он и сам не сразу врубился, что они набекрень, но по-хорошему, как у ребенка, верящего сказкам. Это сейчас он понимает, что Лиля была только с виду женщина. Ей до взрослости женской было еще далеко, а до бабьего, как до Луны. Бабье — это не про таких. И не в возрасте тут дело. Его друзья-художники, как ни вертелись, никак не могли добиться от нее хотя бы кокетства. Знали бы они, как безудержно страстно она может любить и ненавидеть!

Сейчас он шел по набережной и вспоминал, с чего все началось. Мобильник булькнул сообщением от заказчиков, с которыми должен был встретиться вечером. Они ждали от него — известного дизайнера — какого-то умопомрачительного и неожиданного интерьерного решения нового гостиничного комплекса. Встречу назначили в ресторане, где подают самые лучшие устрицы. Конечно же, устрицы! Только тогда устриц не нюхали, вылавливали мидии, жарили тут же на пляже. Глаза ее с перламутровыми створками век, плотно сжатые во сне, распахивались поутру не во всю ширь. Так и ходила, как в полусне. Задурили ей тогда художники голову, почувствовав благодатную почву. Рассказали очередную легенду про мидии и жемчуг. Может, придумали сами или где услышали, будто в полнолуние мидии отрываются от камней и всплывают наверх, открывая створки, чтобы поймать каплю лунного света. Эта капля потом и превращается внутри раковины в жемчужину. С того дня Лиля ждала полнолуния, но до него было далеко. Отпуск заканчивался раньше. Вытащить из воды ее было невозможно, она все ныряла за мидиями, надеясь найти хоть одну с жемчужиной. Чуть не захлебнулась в прибое. После этого он запретил ей плавать одной, но и самому это дело тоже порядком надоело. Захотелось поскорее увезти ее отсюда, где впечатлительным натурам небезопасно. Их буйная фантазия ищет под каждым камнем и кустом доказательства мистической природы этой земли, да еще и Костик доставал не слабо. Это сейчас понятно, что они просто друг другу завидовали: он — таланту Костика, а тот — тому, что Лилька не с ним и никогда не будет.

Ничего умнее, как разозлить ее и чуть припугнуть, в голову тогда не пришло. Пока невеста спала, нарисовал на обложке книги страшного черта, сидящего на ветке. Получилось очень органично, словно так и было. Наутро, не сразу заметив новое художественное решение, Лиля раскрыла книгу. Ей очень хотелось прочесть вслух очередную дивную историю про шайтана и кизил-ягоду, а ему все не терпелось обратить внимание на свое художество. Обхватив ее руки, он захлопнул книгу. Распахнутые страницы сложились, как крылья бабочки.

— Фррр! Смотри сюда. Шайтан на ветке сидит. Откуда он там взялся? Может, из книжки вылетел? Ты не заметила?

Лиля, испугавшись, взвизгнула, в изумлении уставившись на картинку. Потом, догадавшись о происхождении рисунка, отвела глаза.

— Зачем ты это сделал? — тихо спросила. — Зачем его вызвал? Теперь он от нас не отстанет. Тут в книге, правда, есть легенда про чертову баню, я примерно знаю, где эти скала и грот. Там источник из-под земли бьет. Поедем! Если его водой умоемся, может, и пронесет.

Не пронесло. К источнику он тогда отказался ехать из-за простого упрямства. Какой, на фиг, шайтан? Вместо восхищения его рисунком в ее глазах застыл суеверный страх. На Костины рисунки она смотрела совсем по-другому. Она ли это — воздушная балеринка Лилька, веселая подружка и почти жена? Хотелось назло пугать и прикалываться, а потом и сам не заметил, как шутки превратились в колкости, как унижал и смеялся над ее страхами. Последней каплей, даже, скорее, последним камешком, брошенным в ее огород, стал прозрачный, похожий на жемчужную соплю, переливчатый халцедон. Она выловила его среди гальки на пляже и пристроила в ямку пупка. Солнце обрадовалось этой красоте и, казалось, пронзило лучом ее тело, сфокусировавшись на полупрозрачной каменной капле. Когда Лилечку разморило, он осторожно подобрался и вынул из ее пупка маленький халцедон, заменив его на черный кусочек чего-то неопределенного — то ли камня, то ли уголька, который подобрал неподалеку. Она ничего не почувствовала, а когда, очнувшись, провела рукой по животу, то измазалась гадко пахнувшей, расплавленной на солнце смолой. Ничего не говоря, пошла к морю, чтобы хоть как-то отмыться. Натянула сарафан и побрела по направлению к набережной. Книжку забыла на пляже. Он решил, что это хороший повод, не теряя лица, пойти следом, отдать дурацкую книгу, заодно поговорить. Нагнал ее скоро, но не извинился, а опять что-то понес про злых шайтанов, превращающих халцедоны в уголь. Тогда все и произошло. Детская глупость: она психанула, растоптала кольцо с жемчужиной, собрала вещи и уехала на такси в Симферополь, чтобы оттуда улететь домой. Что происходило потом, после ее отъезда, сейчас уже не помнит, кажется, квасил с друзьями-художниками и крепко задружился с Костей. А вот ту страшную ночь он не забудет никогда. Днем, пока они ссорились, небо наливалось грозой, как в плохих фильмах про влюбленных. С гневным ударом захлопнувшейся за Лилей двери совпал первый удар грома. Пошел сильный ливень. Он помнит, как промелькнула злорадная мысль: промокнет и вернется. Не вернулась. Такси занесло на повороте. Удар о скалу был чудовищным. Никто не выжил — ни водитель, ни пассажиры. То, что осталось от Лили, извлекали из машины частями.

Если бы не заказчики, он никогда сюда не вернулся бы. Вот приходится сидеть тут с ними, заглатывая устрицы одну за другой. Под прохладное шардоне, в приятной компании это дело хорошее, но не в этом месте. За дальним столиком сидит девушка в сарафане с открытыми плечами. Похожи, но не такие. У Лили они были острее и беззащитнее. Девушка качает на пальце ноги почти слетевшую босоножку. Перехватило горло. Пришлось по-рыбьи судорожно вздохнуть. Большой глоток вина восстановил дыхание и отогнал промелькнувший в сознании набросок дивной линии породистых щиколоток и стремительный подъем к бедру почти по прямой, без лишних изгибов и округлений.

У этой слишком мягко, рельефно, а у той были росчерки и разрывы. Ее, почти невесомую, отрывало от земли, он не удержал. Черт! Почему так тяжело дышать?

Заказали новую порцию устриц. Ковырнув вилочкой, он нехотя отправлял в рот тугие комочки слизи. На тарелке осталась одна неоткрытая устрица. Она лежала, мутно светясь, сжав плотно створки. Это был недосмотр официанта, и устрицу следовало заменить. Его партнер хотел распорядиться, но он, придвинув тарелку, взял в руки ракушку.

Лезвие ножа соскакивало, не находя щелочки, в которую можно было бы вонзиться. Сидящие за столом с интересом и недоумением наблюдали за его тщетными попытками расправиться с моллюском. Наконец створки упрямой устрицы были сломаны, и он, довольный, втянул в себя содержимое раковины. Гримаса удовлетворения неожиданно сменилась мучительной беспомощностью и страхом. Схватившись за горло, он старался вытолкнуть из себя скользкое чудовище, но даже не мог кашлянуть. Партнеры подскочили, забарабанили по спине, кто-то перехватил поперек туловища и наклонил вперед, но все было тщетно, счет пошел на минуты. Официант уже вызвал «Скорую».

Машина приехала быстро, и это спасло. Врач разглядывал сгустки слизи, извлеченные из дыхательных путей пострадавшего. Взяв пинцет, он осторожно вытянул матово светящуюся, довольно большую горошину.

— Жемчуг, идеальной формы. Надо же, какая редкость! А ведь она могла вас убить, эта устрица, — сказал доктор.

— Но зато как красиво, — ответил он врачу и крепко сжал в кулаке жемчужину, спрятав ее в темноту кармана. Он знал, что сделает завтра: поищет в Интернете ту книгу, с которой носилась Лилька, прочтет ее, найдет источник и грот, о котором она говорила, и обязательно туда поедет. Времени почти не осталось, но можно задержаться на день или дольше. Да, задержаться… Хорошо бы.