Крым, я люблю тебя. 42 рассказа о Крыме [Сборник]

Морская соль

Поначалу это был не поселок, а дорожная станция. Устраивали такие на тракте километрах в тридцати-пятидесяти друг от друга, и старинные, с цепями на клыках «ЗИСы», «ГАЗы», «МАЗы», «КрАЗы» переползали по узкой, с крутыми подъемами и спусками ленточке дороги от одной станции до другой; шофера отдыхали, отсыпались и ползли на своих громоздких, но маломощных машинах дальше… Четыреста километров от одного города до другого, которые сейчас пролетают часов за пять-шесть, тогда, полвека назад, занимали три-четыре дня, а то и больше. Смотря по тому, какая погода, какой груз, есть ли горючее на заправках… Да и редко без поломки обходилось…

На станциях были заежки, чайные, дежурили грейдеры, ремонтные бригады, стояли камнедробилки, чтоб в гололед посыпать дорогу щебнем.

Возле станций селились люди, и постепенно станции превращались в поселки. Иногда крупные, жителей по триста-пятьсот.

Со временем автомобили становились совершеннее, дорогу выравнивали, покрывали асфальтом, и нужда в таком количестве станций стала пропадать. Закрывали их, и уходили люди. На новых картах возле кружочков с названиями появлялась в скобочках пометка «(нежил.)». И вот теперь осталась одна жилая — поселок Арадан.

Расположен он почти посреди тракта: до одного города — без малого двести километров тайги и перевалов, и до другого — двести с лишним километров перевалов, тайги и холмистой степи.

Вытянулся Арадан вдоль трассы в высокогорном ущелье. Долгих восходов и закатов здесь не бывает: утром солнце быстро выкатывается из-за одной вершины, а вечером так же быстро закатывается за другую. Склоны гор покрыты хилыми, кривыми лиственницами. Сейчас, в середине сентября, они еще зеленоватые, веселые, но скоро станут рыжими, а потом, когда выпадет снег, будут пепельно-серыми, словно опаленными. Тоскливо тогда на них смотреть, будет казаться, что весь мир такой — умерший. А оживет ли весной — неизвестно…

Ирина Антоновна, учительница русского языка и литературы, медленно шла к школе по единственной улице Арадана. Это был тот же тракт, благодаря которому и возник поселок, но здесь, на этих двух километрах, он именовался — улица Шоссейная. Не будешь же на почтовом конверте писать: такой-то край, такой-то район, поселок Арадан, Федеральная автодорога М54, дом такой-то…

Сейчас, в девятом часу утра, на тракте пусто. Машины пойдут ближе к обеду — одни с юга, другие с севера. Из одного города в другой… Ребятишки после уроков встанут на обочине, наблюдая за пролетающими мимо их поселка грузовиками, легковушками, называя марки автомобилей, иногда, увидев незнакомую, споря, что это — «Тойота» какая-нибудь новая или «Ниссан»… Так же стояли пацанята и полвека назад, и тридцать лет назад… Иногда замрет старшеклассница, провожая быструю красивую машину, и в ее глазах будет такая тоска, что лучше не видеть…

Большинство, окончив школу, уезжают из поселка, находят свое место там, за перевалами, в большом мире. На родине появляются редко. Случается, забирают родителей отсюда, и дом пустеет.

Да, население Арадана постепенно уменьшается. И через несколько десятилетий он наверняка исчезнет. Люди держатся вокруг асфальтового заводика, который пока необходим для подновления тракта. Но изменятся технологии, заводик в конце концов закроется, и народ разъедется…

«Что ж, пусть, но хоть не при мне», — думает с каким-то облегчением Ирина Антоновна.

Она любит этот поселок, этих людей, эти горы, воздух — чистый, таежный, но временами с легкой, приятной даже, примесью горячего асфальта. А когда ветер тянет с реки — кажется, задохнешься обилием кислорода, легким становится тесно, хочется вдыхать и вдыхать… Река рядом, на задах поселка. Широкий, но бешеный, в пене, рвущийся по камням вперед Ус. Вечно над ним водяная дымка; даже в самые лютые морозы лед не может сковать его полностью, вода то и дело пробивает полыньи, вырывается на поверхность, создавая ледяные горы, напоминающие башни замка… Несмотря на запреты, пацанята тоже, поколение за поколением, убегают туда играть в войнушку, в рыцарей…

Заморозки уже били, но до настоящей зимы еще с месяц. Сейчас тепло, в тайге брусника, грибы, на болотах клюква, в логах облепиха, на курумниках кызырган — вкуснейшая ягода, которую больше людей любят змеи: висят на кустах и сосут мякоть, и часто бывает — с одного края куст обирает человек, а на другом хозяйничает гадюка… До позапрошлого года Ирина Антоновна ходила за кызырганом, но теперь не может. В шестьдесят восемь лет тяжело по камням скакать. Спасибо, ученики дарят баночку-другую…

Для школы в семидесятые годы, когда в Арадане жило под тысячу человек, выстроили двухэтажное здание. Но отапливать его оказалось дорого, — дровами не натопишь, а уголь привозной, — да и классы стали маленькие, человек по пять-семь, и в начале девяностых школу перевели в одноэтажный, длинный бревенчатый дом. Там уютней, теплей. А двухэтажка стоит до сих пор, правда, обобранная до предела — остался один кирпичный скелет. Применению ей, слишком роскошной, не нашли. Всё у них тут упрощается, скукоживается. Тоже, как повсюду, — оптимизация.

Ирина Антоновна прошла мимо закусочной «Перевал», навесов простенького рыночка. Под навесами никого; ближе к обеду займут здесь места торгующие целебными травами, грибами и ягодами, медом; если кто спросит, и запрещенные панты продадут, хариуса… «Перевал» же открыт круглосуточно: и ночью может подъехать проголодавшийся, а каждая копейка девочкам из «Перевала» важна. Закрыть грозится закусочную владелец, живущий далеко отсюда, в городе Абакане. Убыточно держать ее, на налоги больше тратится, чем выручки получает.

А готовят девочки вкусно. Пельмени настоящие, котлеты, иногда из лосятины, борщ, плов. А бигус какой!.. Ирина Антоновна иногда покупает у них что-нибудь на ужин. И чтоб поддержать сотенкой рублей, и чтоб самой не готовить. Одной-то что?..

Давно одна Ирина Антоновна, очень давно… Сорок девять лет назад они приехали сюда с мужем. Выпускники педагогического училища. По распределению, но с удовольствием. Особенно муж радовался — он любил волю, туризм, костер, по рекам на байдарке сплавлялся. Носил такую узкую бородку, по моде шестидесятых, не выпускал из рук томик рассказов Глеба Горышина, где герои бросали города и укрывались в природе… Ирина Антоновна была тогда беременной на первых месяцах, могла бы при желании настоять не на таком глухом месте, но решилась ехать, и как-то по-настоящему решилась, как оказалось — навсегда…

Хватило мужа на несколько лет. Сначала молча тосковал, сидел часами на берегу с удочкой, а потом и просто так. Курил и курил. Стал заводить разговоры о том, что жизнь идет, уже к тридцати возраст, надо расти. «Гошке, — кивал на сына, — через пару лет в школу. Чему он тут научится?.. Нет, — спохватывался, — коллектив хороший у нас, но ведь это все равно — тайга».

И чем настоятельней он давал понять, что надо переезжать, тем тверже Ирина Антоновна хотела остаться. Непонятно даже, из-за чего хотела. Придумывала: из-за природы, из-за учеников, которых, уехав, как бы предаст… Но именно придумывала — головой. А сердце просто знало: нельзя уезжать.

Разрыв с мужем происходил долго и тяжело. Уволившись, вернувшись на их общую родину, на Урал, он несколько раз возвращался, уговаривал, требовал задуматься о будущем сына… В конце концов официально развелись, и он исчез. А потом исчез и подросший Георгий. Окончил восемь классов, поступил в райцентре в училище, но после неполного года учебы (побывал дома раза три за это время) бросил, написал, что едет на какую-то стройку, — на какую, не уточнил, — и больше ни слуху ни духу.

Много лет искала его Ирина Антоновна, писала в разные инстанции. Наслушалась и от мужа упреков, и от своих родителей, и от мужниных. А потом словно отрезало ту прежнюю жизнь, прежних людей. Остался этот поселок со школой, «Перевалом», двумя сотнями людей… Даже когда болела, в район не ехала, лечилась сама, или фельдшер уколы ставила. Не хотелось видеть другого; телевизор или радио включала раз, два в неделю. Знала, ничего там хорошего не увидит. В свободное время читала любимые книги, и, как в детстве, словно утопала в этом книжном мире, на много часов забывалась.

Очнувшись, вынырнув, часто ругала себя за слабость, за неправильно прожитую жизнь, за то, что сына упустила… А потом начинала вспоминать, и видела, что было много хорошего, было там счастье, особенно в первые годы, да и позже, даже после Георгия. Такое вот утро, тихое, осеннее… Это ведь счастье по такому утру неспешно идти в школу, чтобы учить детей, открывать для них новое. И большинство местных, тех, кто остался, чувствуют себя счастливыми. Нет у них здесь таких пьяниц, бичар, каких полно в городах и в деревнях вокруг городов, нет нищих, жалких… Как-то надежно живут, хоть и небогато, зато со смыслом…

А сегодня в школе особенный день. Не совсем по программе будет рассказывать ребятам, не то, что рассказывала в середине сентября все эти годы.

Еще в августе, перед началом учебного года, директор, Ольга Борисовна, сообщила ей:

— Нужно провести уроки о Крыме, о русских писателях, писавших о Крыме. Вы понимаете… О Пушкине, Лермонтове…

— Лермонтов, по-моему, там не был.

— Да? — Ольга Борисовна на мгновение вспыхнула. — Ну, других там… Там же многие бывали… Чехов?

— Чехов, Цветаева, — кивнула Ирина Антоновна, — Бунин.

— Отлично… Не впрямую желательно, а так… показать, что это часть России, источник вдохновения русских писателей. Понимаете?

— Конечно-конечно! — Ирина Антоновна уже выстраивала в голове урок для пятиклассников, шестиклассников…

— Только попросили: «Остров Крым» не надо упоминать. Вы не читали?

— Нет.

— Ну и хорошо…

И вот сегодня у Ирины Антоновны два урока литературы. Сначала восьмой класс, потом пятый. Для восьмого — отрывки из «Бахчисарайского фонтана», лирика Цветаевой и, конечно, «Севастопольские рассказы» Толстого. Но сначала — вступление о значении Крыма в русской литературе…

Вошла в класс, привычно обвела глазами стены с портретами классиков, парты со стоящими на них стульями… Сняла плащ, повесила на крючок у двери, достала из сумки тетрадь с конспектами уроков, книги с закладками в нужных местах. Открыла одну. Закладкой было отмечено стихотворение Евдокии Ростопчиной о героях Севастополя во время Крымской войны. Ирина Антоновна поневоле зачиталась:

Ура, защитники России!..

Добро пожаловать в Москву!

У ней вы гости дорогие,

Про ваши подвиги святые

Давно уж чтит она молву.

Герои верности и веры, –

Вы, наши чудо-молодцы,

Затмили удалью без меры

Всех древних доблестей примеры,

Все бранной славы образцы.

Что Данциг, Сарагоса, Троя

Пред Севастополем родным?

Нет битв страшней, нет жарче боя…

Дыша в огне, вы гибли стоя

Под славным знаменем своим!..

Да, нужно поменьше говорить от себя, а больше цитировать. Никакие свои слова не сравнятся с художественным словом. А ведь это чудо… По крайней мере — на слух:

Двенадцать раз луна менялась,

Луна всходила в небесах, –

А все осада продолжалась,

И поле смерти расширялось

В облитых кровию стенах.

Четыре смены вражьей силы,

Четыре войска там легло, –

И безполезныя могилы

В волнах морских, в степи унылой,

В борьбе безвыходной нашло…

Стали входить ученики, здоровались. Аня Маркова, Денис Мельников, Настя Попова… Их было пять человек в восьмом классе. В младших есть и по двенадцать — больше стали рожать в последний десяток лет. То ли деньги по материнскому капиталу побуждают, то ли какое-то самоосознание включилось, что можем вымереть, если так будет продолжаться, как в девяностые…

Вот бы еще одиннадцатилетку восстановить, тогда поселок стал бы по-настоящему полноценным. А так — доучатся до девятого, а потом что? Единицы устраиваются в райцентре или дальше, получают полное среднее, большинство же идет или в ПТУ (теперь они благозвучнее называются — колледжами), или болтается так, недоучками. Из уехавших возвращаются единицы, почти нечем здесь им заняться, негде приложить силы, зарабатывать… А что бы не жить…

Задребезжал алюминиевый звонок в коридоре. Ирина Антоновна встряхнулась, освобождаясь от ненужных сейчас мыслей, и поднялась. И ученики тут же вскочили. Ирина Антоновна оглядела их, сказала громко и приветливо:

— Здравствуйте, ребята! Садитесь. Начнем урок. — Выждала, когда они усядутся, объявила: — Сегодня у нас урок необычный. Отклонимся на время от учебника.

— Блин, а я всю «Повесть о разорении Рязани Батыем» прочитал, — пробурчал с досадой Дима Губин. — Зря, что ли…

— Ну, за два дня не забудешь, а в четверг с тебя и начнем разговор о «Повести…». Я твое желание запомню, Дима, даже пометку в журнале сделаю.

Губин втянул голову в плечи, остальные ученики коротко посмеялись.

— Так, а сейчас поговорим о том влиянии, которое оказал Крым, Крымская земля на творчество русских писателей. Многих поколений русских писателей, начиная с Пушкина и до нашего времени… О Крыме писали такие выдающие, великие писатели и поэты, как Лев Толстой и Чехов, Бунин и Цветаева, Александр Грин и Горький, Максимилиан Волошин и Юлия Друнина, замечательная поэтесса военного поколения…

Ирина Антоновна сделала паузу… Нужно было объяснить, почему она решила поговорить на эту тему.

— Вы, конечно, знаете, что Крым вновь стал частью России. Когда-то, шестьдесят лет назад, он был включен в состав Украины, и в то время этому не придали значения: тогда и Россия и Украина были частью одного государства — Советского Союза. Но потом произошел распад, и Крым стал заграницей. Но эта земля, этот полуостров с восемнадцатого века был частью именно России… — «Нет, надо про более раннее сказать». — Вообще Русь и Крым были связаны с древнейших времен. Из уроков истории вы, наверное, знаете, но я напомню. В Крыму жил просветитель Кирилл, один из создателей кириллицы, прообраза нашего алфавита, здесь принял крещение князь Владимир. Часть Крыма входила в состав Тмутараканского княжества — самого южного русского княжества… На полуострове останавливался по пути из Индии тверской путешественник Афанасий Никитин… Крым стремились присоединить к России Иван Грозный, царевна Софья, Петр Первый. И это удалось только Екатерине Великой…

Снова пауза. Теперь — о том, что влекло писателей, поэтов в Крым.

— Природа Крыма поразительно красива, здесь находятся уникальные творения архитектуры, здесь удивительно целебный климат. Полуостров омывает теплое и чистое Черное море. Во многом благодаря этому сюда приезжали многие русские литераторы, которые воспевали его в своих прекрасных произведениях, а Лев Николаевич Толстой, например, описал в «Севастопольских рассказах» героизм защитников Севастополя во время Крымской войны. И сегодня мы с вами познакомимся с некоторыми из этих произведений.

— А вы-то сами там были? — спросил Денис Мельников; нехорошо спросил, как-то с вызовом.

Ирина Антоновна на мгновение оторопела. Потом кашлянула, сказала:

— Нет, Денис, не бывала. Но в этом ли дело?

— Ну а как… Может, его вообще нет на самом деле.

Ксюша Кандаурова, девочка обычно тихая, старающаяся быть незаметной, хихикнула.

— Интересная логика… — Ирина Антоновна прошлась перед доской, искала сильный ответ. — По-твоему, на уроке географии нельзя рассказывать, скажем, об Африке, не побывав в Африке? А биологию не стоит преподавать, не увидев всех зверей, все растения? Да, Денис?

Денис молчал, смотрел на обложку учебника литературы.

— Чтобы поговорить о Крыме, достаточно знать, что он вдохновил писателей, художников на прекраснейшие произведения искусства. Он стал неотъемлемой частью русской культуры. Там чтут память Пушкина, Паустовского, Максимилиана Волошина, Александра Грина. Не так давно, я читала, в Феодосии открыли музей Марины Цветаевой… Кстати, а кто-то читал «Алые паруса» Грина?

Тишина. Лишь Настя Попова через какое-то время несмело сказала:

— Я фильм видела.

— Фильм замечательный. Но с книгой даже он не сравнится. Обязательно прочитайте, ребята. У нас в школьной библиотеке она есть. Можете и у меня взять на время… Итак, поговорим о Крыме в произведениях наших писателей.

— Ирина Антоновна, — не унимался Мельников, — а зачем нам это все-таки? Давайте по программе. Димка вон подготовился.

Ирина Антоновна редко сталкивалась с подобным. Обычно ученики вели себя тихо, с дисциплиной в их маленькой школе проблем почти не возникало. И Ирина Антоновна стала сердиться.

— А почему, Денис, — сделала голос сухим и строгим, — почему ты так против разговора о Крыме?

— А зачем? Что нам это даст вообще?.. Мы тут и скиснем, в этой дыре.

— Что? — Ирина Антоновна опешила. — Почему это скиснете? Как так можно говорить, Денис! Учитесь хорошо, и перед вами будут открыты все двери… И наш Арадан — это не дыра, кстати сказать. Знаете, что это слово означает?

Ребята мотнули головами.

— А означает оно — великий, могучий, большой. «Арадан» очень распространено в тюркоязычном мире. В Иране, например, есть селение Арадан. Там родился предыдущий президент этой страны — не очень хороший человек, но тем не менее… И еще, писатель Толкиен в своей саге упоминает «Арадан». — Об этом несколько лет назад ей сказала одна из учениц, и Ирина Антоновна запомнила. — Поэтому никакая мы не дыра, а наоборот… — Она улыбнулась и постаралась придать своему голосу шутливость: нужно было снять напряженность. — Мы живем на высоте почти двух тысяч метров над уровнем моря! Мы жители уникального населенного пункта в крае… Так, а сейчас вернемся к нашей теме, и начнем мы с Александра Сергеевича Пушкина. Он побывал в Крыму двадцатилетним молодым человеком во время Южной ссылки. Крыму, или, как его называли раньше, Тавриде, Пушкин посвятил немало лирических стихотворений, поэму «Бахчисарайский фонтан». Именно там Александр Сергеевич задумал роман в стихах «Евгений Онегин». В конце жизни он вспоминал: «Там колыбель моего Онегина…»

Урок удался. Ребята, поначалу напряженные после выходок Дениса Мельникова, расслабились, их глаза заблестели в ответ на читаемые Ириной Антоновной стихотворения. И даже Денис растерял свой скепсис, его душа сдалась…

Потом было два урока русского языка в шестом и седьмом классах, потом — литература в пятом. С пятиклассниками было легко — очень доверчивые, жадно впитывающие всё хорошее, светлое, прекрасное… Плохо, что и грязи в них вливается достаточно, особенно через телевизор…

По пути домой Ирина Антоновна заглянула в закусочную, купила две порции бигуса. Поужинает… Девочки-поварихи были невеселые: опять почти никто не останавливался, а наготовлено всего много. Придется самим есть, и не забесплатно, конечно. Покупать свое же…

Только вышла из «Перевала», столкнулась с Олесей, диспетчером с заправки. Давней ученицей.

— Здравствуйте, Ирина Антоновна, — сказала Олеся торопливо. — Как ваше здоровье?

— Да так, Олесенька, ноги ломит. — Ноги действительно побаливали под коленями. — Наверно, к непогоде.

— Обещают снег… А вы знаете, что сегодня у меня приключилось?.. Сижу, подъезжает «жигулёнок». Суется человек в окошечко: «У меня бумажных нет при себе, возьмите вот это. Срочно заправиться надо». И показывает монету, два рубля, в таком… в целлофан заклеена. «Это, — говорит, — редкая монета, две тысячи третьего года. Она десять тысяч стоит. Срочно надо заправиться, а денег нет». Представляете? И так напористо, что пришлось участковым пугать. «Сейчас участкового вызову, — говорю, — пускай разбирается с вашей монетой». Ну, этот заматерился и уехал.

Где-то когда-то Ирина Антоновна слышала, что некоторые обычные вроде монеты стоят гораздо больше. Отчеканенные малым тиражом, с браком… Но говорить об этом Олесе не стала — не надо ей засорять голову лишней информацией. Начнет еще каждую монету изучать, искать ценную… Да и сил для объяснений не было. Устала. Согласно покачала головой:

— Да-а, мошенников нынче полно. Будь внимательней, Олеся.

— Спасибо! Я побегу…

Ирина Антоновна давно приучила себя не думать о постороннем на работе. И потому тот вопрос Дениса — бывала она в Крыму или нет, на несколько часов забылся. А теперь вернулся и заставил размышлять… Конечно, она правильно ему ответила, что учителю географии не обязательно побывать в Африке, а учителю биологии — увидеть своими глазами строение всех животных, чтобы о них рассказывать. Но все-таки… Все-таки…

А что бы и не съездить в Крым? До краевого центра пятьсот километров с небольшим. А там наверняка есть прямой рейс… На неделю… Увидеть дом-музей Чехова, домик Грина, Паустовского, Ласточкино гнездо, картины Айвазовского… Вдохнуть тот воздух.

Надо с директором, с Ольгой Борисовной, поговорить. Может, узнает насчет путевки. Как старейшему учителю… и сколько лет в профсоюзе состояла… А нет, так у нее есть сбережения. На поездку может себе позволить потратиться. Не сто же тысяч неделя в Крыму стоит… Тем более, если не в сезон поехать. Взять и на осенние каникулы…

Хорошо бы с ребятами поехать на следующее лето. Пусть увидят, какая страна большая и разная… Было время, она возила учеников в бывший уездный город, а нынче один из ближайших райцентров. Старинный по здешним меркам город, с двухсотлетней историей. Там театр, большой краеведческий музей, музей декабристов, единственная уцелевшая в округе церковь… Ходили на дневные спектакли для детей, на экскурсии в музеи, заходили в церковь, в библиотеку, находящуюся напротив церкви в старинном здании. И Ирина Антоновна замечала, как это всё облагораживает ребят… В городе почти все они бывали довольно часто, но как — по магазинам, в поликлинику, в парк на каруселях покататься. А здесь видели город другим… На обратном пути в автобусе было тихо-тихо, и прямо ощущалась происходящая в каждом из маленьких людей духовная работа…

Давно уже эти поездки прекратились — автобус стало заказывать тяжелее и дороже, да и со здоровьем у Ирины Антоновны было уже неважно… Целый день на ногах не выдержать…

Пришла домой. Прохладно. Включила обогреватель. Посидела в кресле, глядя на закрывавшие две стены в большой комнате стеллажи с книгами. В спальне тоже стеллаж. Это еще муж сделал из струганых досок, намертво приколотил здоровенными гвоздями к бревнам сруба под штукатуркой… В первое время на стеллажах вместо книг лежало белье, стояли вазочки, банки с нитками, пуговицами, утюг, еще разные нужные в быту вещи. А теперь — сплошь книги. Плотно, одна к другой. Из каждой поездки в райцентровское село, в город Ирина Антоновна привозила одну, две, пять книг.

Она завещала свою библиотеку школе, и директор растрогалась до слез, долго благодарила. Но где их там разместят? Места не так уж много. Хочется помечтать о том, что после ее смерти эти полдома — две комнаты и кухню — превратят в библиотеку, но не стоит. Не стоит…

Ноги под коленями ломило так, что хотелось тереть их, чесать… Поднялась медленно, добралась до кухни, включила электрочайник, достала из шкафа пакет с морской солью. Высыпая ее, рыжеватую, в таз, прочитала не замеченную раньше надпись на упаковке: «Изготовлено из солей Верхнекамского месторождения».

«Какое там море?» — удивилась Ирина Антоновна; ответ нашла тут же, на упаковке: «Живая сила природных кристаллов Древнего моря».

Ну да, могло быть там, в верховьях Камы, древнее море. В древности, как доказывают ученые, большая часть суши была покрыта водой…

Налила в таз нагревшейся воды из чайника, размешала соль ложкой. На дне осталось несколько крошечных камешков. Их приятно чувствовать подошвами… Отнесла таз в комнату, поставила перед креслом.

Сняла носки, теплые колготки, уселась, медленно опустила ноги в горячую воду. Выдохнула со стоном… Нет, хорошо. Морская соль всегда помогает, разгоняет кровь, успокаивает суставы…

Что ж, вполне можно попробовать… Тем более сейчас, когда про Крым много говорят, даже чуть не насильно посылают туда людей отдыхать… Свозить ребят, Дениса Мельникова, чтоб убедился… Каких действительно граждан страны можно воспитать, если они видят только этот клочок земли. Прекрасный, но все равно — клочок. И телевизор не поможет: по сути, они не воспринимают происходящее на экране как реальную жизнь. Им что мультик, что документальный фильм…

И на первый взгляд механически, а на самом деле, чтоб утвердиться в этой своей мысли, Ирина Антоновна взяла с этажерки пульт, включила громоздкий, но еще нестарый (лет десять ему) «Daewoo».

Экран еще был черный, а звук уже пошел. Быстрый, звонкий голос молодой журналистки:

— Необычная акция прошла сегодня в одной из московских гимназий. Ученики провели благотворительную ярмарку, чтобы собрать деньги для лечения своего товарища… — Журналистка шла по школьному коридору, спиной вперед, глядя в камеру. — Девятиклассник Саша Куликовских сейчас почти полностью парализован. Всё началось весной с обыкновенной мальчишеской травмы, но после операции началось заражение крови. Сепсис привел к поражению мозга и гибели большого количества клеток. Но клетки мозга имеют способность восстанавливаться, поэтому надежда есть. Для лечения в Германии, а именно там готовы Саше помочь, нужно одиннадцать миллионов рублей. Родителям Саши удалось собрать один миллион с небольшим. Благотворительные фонды в помощи отказали — дело в том, что на лечение за рубежом они выделять деньги не имеют права.

Журналистка вошла в актовый зал, заставленный столами. На столах пирожки, яблоки, стеклянные банки с вареньем, чем-то еще; корзинки, поделки. За столами — дети, зазывающие:

— Покупайте, покупайте! Саше нужна помощь!

— К поиску денег подключились учащиеся школы, — снова заговорила журналистка. — Они организовали благотворительную ярмарку. Кто-то принес выращенные на дачах фрукты и овощи, кто-то — глиняные фигурки, сделанные своими руками. Милена Гурова со своей мамой-дизайнером изготовили вот такие симпатичные закладки для книг. — Журналистка взяла в руки пестрые полоски бумаги. — Одна закладка стоит сто рублей. Не так уж много, когда речь идет о спасении жизни. — Она не глядя вынула из кармана сторублевую бумажку, положила на стол, пошла дальше. — Второго октября здесь же, в гимназии, состоится благотворительный концерт и еще одна ярмарка. Помочь Саше можно и в социальных сетях. Достаточно набрать в поисковике: «Спасите Сашу Куликовских».

Ирина Антоновна нажала красную кнопку на пульте. Экран погас, звук исчез. Море, дома-музеи, Ласточкино гнездо снова оказались далекими, почти не существующими… Вода в тазу остыла, ногам стало зябко.