Лев, глотающий солнце

17

«24 июля.

Вчера днем, в три часа, наш директор, Карачаров, делал нам сообщение о влиянии одной клетки на другую. Даже разделенные непроницаемой стеной, родственные клетки реагируют одинаково: если гибнет одна — погибает и другая… Доклад его был любопытен, хотя мне показалось, что все, что он говорил, я знаю давным-давно: разве непонятно, что существуют какие-то (неважно как их назвать) частицы — переносчики информации от одного организма к другому или от одной клетки к другой. Эти частицы приводят в действие пусковой механизм болезни. Например, шаман имел дело именно с этими невидимыми частицами — как бы блокировал их — а с вирусом человеческий организм может существовать всегда — и не заболеть.

Но все равно я слушала внимательно. Пока не почувствовала чей-то взгляд: я повернулась — из дальнего угла зала на меня смотрел Филиппов Надо же. я даже не заметила, что он тоже здесь! И вновь его глаза показались мне огненно-черными. Через минут пять он встал и вышел. Карачаров, надо признать, либеральный руководитель, он не давит на сотрудников и, если они во время его речи, выходят покурить или еще зачем-либо, не делает из этого никакой служебной проблемы.

Рабочий день подошел к концу, я собрала в сумку свои бумаги и вышла из института. Было очень жарко: по раскаленному асфальту не постукивали каблуки — они легко вдавливались в него и, казалось, сейчас совсем застрянут. Мои белые джинсы и рубашка прилипали к телу… Домой! Под освежающий душ! Скорее! Но скорее не получилось: Филиппов догнал меня возле кромки леса. Мы работаем в научном городке, где сохранили все деревья: сосны смотрят нам в окна, а иногда белки прыгают на ветках, словно дразнящие рыжие язычки.

— Домой?

Я кивнула. Сейчас, когда я была в босоножках на высоких каблуках, он был меня значительно ниже. Стареющий и невысокий. Мне почудились насмешливые взгляды прохожих. Вообще я такая: даже гулять с бабушкой своей стеснялась, хотя, сейчас помнимая, что выглядела она очень респектабельно — в легкой соломенной шляпке в красивых шелковых, пусть и не новых, костюмах… Но она сама всю жизнь считала себя некрасивой, и, возможно, ее неуверенность, сохранившаяся до старости передавалась мне. Может быть, и Филлитов комплектует?»

На этом месте я оборвала чтение и задумалась. Значит, сестра так же была способна чувствовать чужое состояние как свое собственное? Помню, когда я читала воспоминания Мессинга, именно это его свойство, такое близкое мне, вызывало у меня наибольший интерес. Все, что я читаю, откровенно говоря, я пропускаю через себя: если похоже на меня, я увлекаюсь чтением, если далеко от моего характера — пропускаю целые страницы. Плохо? Возможно. Мессинг рассказывал, что ему было сначала сложно выделить в хоре мысленных голосов нужный ему голос и он специально ходил на рынок, чтобы тренировать свои телепатические способности. А главное, на первом этапе работы у него были большие трудности с отделением своих чувств от чувств другого человека, которые он принял телепатически и воспринимал как свои… Я снова взяла в руки тетрадку, но зазвонил телефон.

— Вас беспокоят из агентства недвижимости, — сказал женский голос, — когда можно посмотреть вашу квартиру?

— Когда вам удобнее

— Сегодня вечером, в семь, вас устроит? — Темно уже, подумала я, страшно. Мало что за покупатель…

— А если в пять?

— Минуточку, я свяжусь с клиентом.

— Я подождала у телефона

— Хорошо, в пять. Вы будете там или подождете нас в другом месте, а потом покажете квартиру?

— Я буду в соседней квартире, двадцать пятой.

— Всего доброго.

Я дала Василию Поликарповичу телефон гостиницы, и он позвонил мне сегодня рано утром. Сказал, что у него ко мне просьба и просил зайти. Вот и отлично, решила я: совмещу два дела.

И вернулась к запискам сестры.

«— Погуляем по лесу, предложил Филиппов. Только сначала купим минеральной воды. Все внутри горит.

Мы завернули в ближайший магазин, взяли две бутылки воды и, перейдя через шоссе, углубились в лес. Но даже в лесу не веяло прохладой: сосновые иглы душно пахли и от папоротников и цветов шел дурманящий запах. По тропинке мы шли медленно, он часто наклонялся и называл имена цветов, которые я, дитя современного города, конечно, не знала.

— Вот, гляди, Анна, — он присел на корточки, — это Аронник. Такой невинный с виду цветок, а сам, как паук. заманивает в ловушку мух — и они его опыляют Страшно ядовит. — Мы пошли дальше и вскоре он опять наклонился, сорвал другой цветок и подал мне — А это фиалка!

— Разве? Совсем не такая!

— Это, так называемая, собачья фиалка, видишь, у нее каждый листик в форме сердца. — Наверное, ему нравилось объяснять мне то, что он знал и от цветов он перешел к институту и стал учить меня, как себя вести на первых порах. Мы вышли на тенистую поляну и сели на бурый ствол срубленного дерева

— Не отказывайся ни от какой общественной работы, — учил он, — и начинай сразу писать диссертацию Выбери ходовую тему, к примеру «Синдром психоэмоционального напряжения в условиях Крайнего Севера…»— и быстро нашлепай.

— Мне это неинтересно, мне бы что-нибудь другое. Например, о контагиозности психических заболеваний.

— Не пойдет

— Почему?

— Долго объяснять

— Но, по-моему, Карачаров — человек нестандартных подходов и взглядов. Ему разве не будет интересен такой аспект?

— Анна, что позволено Карачарову, не позволено его сотрудникам.

— По-моему, вы не правы.

— А кроме того, — тут Филиппов повернул ко мне лицо, секунду смотрел на меня. не отрываясь, потом опустил глаза и закончил, — эта тема не в ключе моей лаборатории, и я не смогу тебе ничем помочь.

Я помолчала, глядя на сосны. Солнце, уже медленно начинало садиться и струилось сквозь ветки, точно сыпался их опрокинутой чаши июльского неба прозрачный золотой песок.

— У меня осенью защита докторской, — сказал он, — и я могу стать твоим руководителем. Бери любую тему, хоть каким-то боком выходящую на исследования здоровья человека на Севере. Соглашайся, Анна, — Он прищурился и мне почудилось, что из потемневших его зрачков вылетели две черных стрелы.

— Нет. Я хочу заниматься другим, — сказала я твердо. — Спасибо вам, конечно. Но я никогда не смогу написать то, что мне скучно

— Самое скучное — это жизнь, — пробормотал он, — ты это еще поймешь. Надо попытаться себя преодолеть. Я стал кандидатом в двадцать восемь. А тебя сделаем самым молодым кандидатом наук в нашем институте. Есть еще вариант, — он немного подумал, — «Течение психических заболеваний в условиях Крайнего Севера. Психологический аспект». Такая тема тебе ближе?

— Нет. — Сказала я. это все, как у всех. Таких работ полно. А я хочу заниматься тем, что еще совсем неизведанно, что находится на грани с парапсихологией… — Я встала со ствола дерева, улыбнулась. — И я буду т а к жить всегда.

— Пообломаем и в порошок сотрем, — то ли шутя, то ли вполне серьезно пробормотал он, тоже поднялся и мы пошли обратно

— Я тебя довезу!

Он поймал на шоссе такси.

— Выпьем у тебя чая, и я поеду загород. Надо навестить своих.

Расплачиваясь, он дал таксисту крупную купюру и махнул рукой, выходя «Сдачи не надо!». Мне показалось, что он хотел продемонстрировать мне широту своей натуры.

У нас в подъезде было прохладно, как всегда. У почтовых ящиков стояли подростки — два парня и девушка. Я вспомнила о сестре. Как-то она там? Отцу она совсем безразлична, а мачеха занимается, конечно, своим сыном… Отчего я веду дневник? Только от того, наверное, что мне недостает близких. С матерью ничем делиться нельзя, она так обостренно на все реагирует. И в ее положении это неудивительно. Если скажешь ей что-нибудь в резком тоне — а что, греха таить, я иногда срываюсь, она начинает рыдать и кричать, что я хочу ее смерти. Если бы не тетка — просто ангел, а не человек, не знаю, как бы я вообще жила. Сегодня она у нас до окончания моего рабочего дня; иногда она дожидается меня, иногда нет. Я открыла дверь и сразу поняла, что в квартире кроме спящей матери, никого. Присутствие другого человека, даже спрячься он от меня, я всегда ощущаю сразу: его незримое, но улавливаемое мной поле, заполняет квартиру. Когда у нас дома тетя Саша — будто над полом летает небольшое горячее облако — так становится мне уютно и тепло.

— Только тихо, — предупредила я, — не разбудите маму. Если не шуметь, она может проспать до утра. А разбудим — промается бессонницей всю ночь.

Он кивнул и на цыпочках прошел ко мне в комнату. Я принесла чай и негромко поставила музыку.

— Любите ли вы Брамса? — Улыбнувшись, сказал он. — Когда я был студентом, все читали. Это был стиль жизни.

— А вы Вивальди? «Времена года»«Лето». Мне нравится именно эта часть

— Я люблю работать под музыку тридцатых годов, — и он, довольно приятным голосом пропел: «О, Кэролайна, О, Кэролайна!»— и прокомментировал: «Усталый ковбой возвращается к своей девушке по прерии.»

Я засмеялась. Мы опять долго пили чай и разговаривали. Точнее, как в прошлый раз, говорил он, а я слушала Он признался мне, что охладел к жене, хотя она — чудесная и прекрасно рисует, и вспомнил зачем-то, что, когда он привез ее знакомиться к отцу, тому она сразу приглянулась. Отец у него умер несколько лет назад от инфаркта, а к матери он собирается поехать в конце отпуска. Сегодня на лекцию я пришел, чтобы увидеть тебя, вдруг признался он, а я покраснела.]Потом он стал хвалить сестру жены, назвал ее удивительной красавицей, а я тут же приревновала. Те тридцать сантиметров, что отделяли сейчас меня от Филиппова, вдруг показались мне заполненными кипящей ртутью… Кипящая ртуть. Что получается потом? Священный брак. И в конце концов он вдруг показал рукой на место рядом с собой на диване и предложил: ну чего мы тратим время на разговоры, давай ляжем. И я поразилась его простоте, и у меня с языка сорвалось.

— А зачем?

Конечно, у нас с ним ничего не было, и он вскоре поднялся и ушел. Обиделся ли он, не знаю…»Дура ты, сестра, дочитав до этого места, подумала я, ты за один день отказала ему дважды и решила, что он уйдет, ничего не затаив против тебя. Наивная глупышка. А он-то каков! Отвратительный тип! Хотя… Я остудила свое раздражение. Таких— миллионы. Говорил ей о жене, чтобы объяснить любовные намеренья своим охлаждением, о сестре, чтобы вызвать ревность. Ему нужен банальный служебный роман: он — шеф, она — диссертантка… Как пошло.

Уже четыре часа, вдруг, посмотрев на часы, вспомнила я о времени, пора идти. Навела кой-какой марафет, надела черные джинсы и черный джемпер, накинула полушубок — и уже, закрывая дверь, подумала: не денег ли хочет у меня занять старик, надо захватить на всякий случай…