«29 сентября…
Филиппов резко раскритиковал мою статью. Но, возможно, он и прав, я совсем в себе не уверена, и мои мысли кажутся мне какими-то несерьезными, не такими. как мысли настоящих ученых, пусть и молодых, как я. Обидно, конечно, что статью не напечатают. Но Филиппов сказал, что он хочет, чтобы между нами была абсолютная искренность и чтобы он мог мне высказываться обо мне и о моей работе (хотя разве можно всю мою завираловку назвать работой?) только честно. Кстати, неделю назад он переехал в городок, уже звонил мне оттуда вечером. Встретила я его сегодня на остановке автобуса. Может быть и случайно, как мне он сказал. Хотя мне показалось, что он меня ждал.
Мне звонила Елена. Ребенок у них растет, но беда с Гошей — он стал страшно поддавать и пару раз уже не ночевал дома. Видимо, Елене по-настоящему плохо, иначе бы она мне не позвонила. Вообще, у меня насчет Георгия еще на их свадьбе были неважные предчувствия, мне тогда показалось, что он будет пить, но я, разумеется, не стала ей ничего такого говорить.
Заходил пару раз на прошлой неделе Сережка Дубровин. У меня всегда душа радуется, когда он вбегает к нам, начинает шуметь, болтать с матерью, с тетушкой. Но после того, как я рассказала ему о нас с Филипповым, а мне так хотелось хоть с кем-то поделиться, он стал на меня смотреть совсем иными глазами, а когда подвозил меня на дому три дня назад, вдруг наклонился и попытался поцеловать в губы. Я, конечно, рассердилась. Оттолкнула его. Хоть и не резко, но он, кажется, обиделся.
Он дал мне почитать Гессе «Степного волка». Сказал, что книга про него. Я прочитала за один вечер. Нет, мне не близка философия его главного героя — оставлять запасной выход — и такой! — нет, это не по мне.
Пожалуй, я никогда и не думала о суициде. Но сейчас, вспоминая дни юности, а они еще только успели скрыться за горизонтом, я вижу, какая во мне таилась хрупкость, она и сейчас есть, такая, что кажется достаточно было только посильнее сжать мое запястье и нитяной волосок, на котором пульсировала моя жизнь, мог бы порваться. Помню., я прочитала один страшный, но очень увлекательный роман, забыла автора, там была героиня, о на потом сошла с ума, которая боялась птиц. А мне нравились птицы, когда они летели надо мной в небе, когда сидели на ветках, но представление, что я могу взять перистое тельце в руки вызывало, да и вызывает до сих пор, у меня содрогание. Я бы упала в обморок \хотя только один раз на минуту потеряла сознания, возвращаясь в душном автобусе с пляжа/,если бы меня заставили взять живую птицу в руки. Но вот что странно, однажды мне приснилось, что в моих руках бьется птица, а я-то знаю, что это не птица — а время, мое время.
Порой, именно в такие как сейчас, высокие осенние дни, у меня возникает непонятное чувство, будто все уже прошло — что прошло? — жизнь? юность? Право, не знаю, а остальное, только снится, и этот сон прервется, но из него я вновь попаду только в сон. Впрочем, слово «сон» не совсем точно передает мои ощущения. Мое ослабленное чувство присутствия в реальной жизни, о котором так часто мне говорит Филиппов, я теперь приняла как одну из своих основных особенностей. Но я могу объяснять его и низким давлением, и астенией — то есть с помощью медицины. Но чем объяснить чувство присутствия в реальности иной, которую я с огромной натяжкой назвала «сном»? Иногда, проснувшись, я не сразу понимаю, где я. Часть моей души еще бродит по другим тропам, но где эти тропы пролегают и кто идет по ним вместе со мной, не одна ли я там, совсем одна — всего этого я не могу сказать: сторож-сознание, едва я намереваюсь вернуться сюда, к маме и тетушке, к работе, книгам и телевизору, предусмотрительно отбирает у меня ключи от ворот в другую реальность и дает мне выпить бокал напитка пробуждения — бокал забвения.
Но все последние ночи мне снятся тревожные сны — будто кто-то преследует меня, один фрагмент я запомнила: мой преследователь бежит по пустынной улице, я слышу все ближе его дыхание, но вдруг из-за угла появляется моя мама, она здорова, она идет ко мне навстречу — и преследователь исчезает…
Мне даже по лесной тропе, наверное, из-за этих снов стало страшно ходить до остановки: иду да озираясь, нет ли кого сзади…