Мертвая тишина

14

2,5 часа на «Авроре», 69 часов до зоны действия комсети

— Эй, кто взял последний пакет рыбы с жареной картошкой? — вопит у меня за спиной Воллер, копаясь возле входа на мостик в контейнере с припасами с ЛИНА.

Поворачиваюсь к нему в капитанском сверхкомфортном кресле с роскошной мягкой обивкой, к которому до сих пор не могу привыкнуть — в особенности с учетом относительной близости останков капитана Джерард.

— Можешь не мешать, а?

— Но я жрать хочу!

Я закатываю глаза и разворачиваюсь обратно.

После всех трудов — порой довольно нервных, надо заметить, — по обустройству в спасательной секции и подготовке к старту, непосредственное начало путешествия на «Авроре» проходит гладко. Без затруднений. До одури скучно.

Столь гладко, что я даже ловлю Лурдес за зевком. Она сидит за пока еще бесполезным пультом связи на мостике, праздно подперев подбородок ладонью.

Зато Кейн вовсю погружен в изучение документации и систем «Авроры», немного ему помогает Нис. Немного, потому что большей частью сосредоточен на просмотре отснятых, но так и не вышедших в эфир серий «Живи в стиле Данливи», которые ему удалось запустить на одном из заново заряженных планшетов. То и дело системщик восторженно посмеивается.

Сами по себе космические путешествия — скука полнейшая. Как ремонтная команда комсети мы к этому привыкли. Скучный день — хороший день. Именно к скуке мы и стремимся. Потому как, когда дела принимают захватывающий оборот, обычно кто-то погибает каким-нибудь новым и ужасным способом.

Вот только неизменно существует опасность слишком расслабиться. В то время как в данных обстоятельствах имеет смысл оставаться настороже. Проявлять повышенную бдительность.

— Слушай, кэп, раз уж мы не взорвались за первый час, по статистике, вряд ли это произойдет теперь, — заявляет пилот, возвращаясь на свое место с пакетом в руке. Он плюхается в кресло и разрывает зубами упаковку.

— Ты где такого нахватался? — скептически отзываюсь я, размышляя о системах двадцатилетней давности, выведенных на предельный режим функционирования после десятилетий заморозки.

— Эй, шеф, поддержи меня, — взывает Воллер к Кейну.

Тот отрывается от приборной панели и с явной неохотой признает:

— Вероятность ниже.

— Видишь? Самое трудное позади, — с набитым ртом вещает пилот. — Так что самое время праздновать!

Внутренне я морщусь. Капитан я отнюдь не суеверный, уж точно не из тех, кто отказывается летать без заветных талисманов — например, мой первый капитан истово бренчал целой коллекцией символов на шейной цепочке, — и тем не менее.

На краткий миг мы с Кейном встречаемся взглядами, разделяя злость на Воллера — по крайней мере, при других обстоятельствах именно так бы и было, — но он сразу снова погружается в работу, будто меня здесь нет.

Краткое ощущение нормальности миновало, и Кейн опять держится прохладно, чуть более профессионально, чем требуется. И меня это злит.

Не могу его винить, но на этот раз — то ли из-за обеспокоенности, то ли из-за нерастраченного адреналина — пренебрегать сложившимся положением я больше не в силах. Необходимо попытаться наладить наши отношения.

— Кейн, можно с тобой поговорить? Наедине.

Воллер хмыкает. Лурдес тоже наблюдает с интересом. Механик встает и спокойно отвечает:

— Конечно.

Скрестив руки на груди, я поспешно устремляюсь с мостика в коридор по правому борту, Кейн чуть отстает.

Я отхожу на достаточное расстояние, с которого остальная команда уже ничего не услышит, и останавливаюсь.

Он приближается с некоторой опаской, и меня охватывает острое чувство неловкости. Мне стоит значительных усилий, чтобы не отвести взгляд.

— Прости, я облажалась по полной, — произношу я, сжав кулаки. — Не надо было мне… тебя целовать. Это недопустимо, тем более я капитан. — Для меня мы равны, однако во всех других отношениях, включая юридические и официальные, я являюсь его начальником. И от одной мысли об этом хочется забиться в какой-нибудь темный угол. Мне казалось, что я выше этого. Получается, нет.

Склонив голову набок, Кейн не сводит с меня пристального взгляда.

— Клэр… — начинает он. — Что ты…

— Ты должен подать жалобу, как только мы уладим с «Авророй».

«Когда, типа, прокрутим шантаж нашего нанимателя», — добавляю я мысленно. Молодец, Клэр! Отлично!

— Я понимаю, что не имею права просить тебя об этом, но в данный момент я не могу позволить тебе работать в две смены, чтобы избегать меня. Мне необходима твоя поддержка. — Голос у меня дрожит, я себе отвратительна. Из-за слабости, из-за этой просьбы — после того, что произошло.

И сейчас он в полном праве просто молча уйти. Или наорать на меня.

Кейн, однако, удрученно вздыхает и качает головой.

— Слушай, я же пытался поговорить с тобой, — напоминает он.

Меня заливает краской. Что ему отвечать, понятия не имею.

— Если бы ты дала мне объясниться, — продолжает он, делая шаг ко мне, — я бы тебе сказал, что ты всего лишь застала меня врасплох.

Это же еще ничего не значит, верно?

— И я вовсе не избегаю тебя. Всего лишь хотел оставить тебя одну — мне казалось, ты именно этого и хотела. — Следует многозначительный взгляд. — Порой с тобой не так-то легко иметь дело, Клэр Ковалик.

Ничего удивительного, хотя Кейн, как мне всегда казалось, лучше других понимает мои мысли — иногда даже лучше меня самой.

Смущенно переминаюсь с ноги на ногу, все еще не понимая, куда он клонит.

— И я не хочу, чтобы ты меня жалел, — уточняю на всякий случай.

Кейн легонько дергает прядь моих волос, выбившуюся из старательно собранного хвоста, и убирает за ухо.

— Если ты считаешь это жалостью, пожалуй, нам и вправду необходим разговор посерьезнее, прямо сейчас.

Уголки его рта дергаются вверх, и он нагибается ко мне.

Мое сердце заходится в бешеном темпе. Это происходит на самом деле?

Его губы замирают над моими, ясные голубые глаза, несмотря на усталость, полны теплоты. Кончик его носа касается моей щеки, и я инстинктивно запрокидываю голову. А руки сами собой взлетают ему на плечи, словно бы для сохранения равновесия, и пальцы тонут в мягком тепле футболки.

Но, прежде чем наши губы успевают соединиться, где-то позади раздается вздох.

— О, простите! — громко, слишком громко извиняется Лурдес.

Вздрогнув, я отшатываюсь от Кейна, и он неохотно меня отпускает. Его руки зависают в воздухе, словно я еще могу вернуться к нему, и только затем бессильно падают по бокам.

Я откашливаюсь и окликаю уже обратившуюся в бегство девушку.

— В чем дело, Лурдес?

Она осторожно оборачивается, и взгляд ее мечется между мной и Кейном. Ее явно распирает от желания поговорить об увиденном, я прямо вижу трепыхающиеся мультяшные сердечки у нее над головой. «Даже не думай!» — отвечаю я взглядом.

— Э-э… Нис кое-что нашел и хочет показать. — Рот Лурдес растягивается до ушей, и ей, по-видимому, требуются значительные усилия, чтобы не ляпнуть что-нибудь лишнее.

— Хорошо. Уже идем, — отвечаю я.

Девушка кивает и направляется обратно на мостик.

Идет она, однако, неспешно, да еще то и дело оглядываясь через плечо, так что продолжить разговор — или что-либо еще — у нас с Кейном никак не получится.

Я вздыхаю.

— Наверно, обнаружил тайную третью сестру Данливи, — бормочет Кейн, а меня так и подмывает вцепиться ему в футболку и утащить в один из номеров.

— Шокирующий поворот в последней серии, — вторю я, стараясь придать голосу твердости. Как будто все это обычно, совершенно обычно. А не предел моих тайных мечтаний.

Кейн хотел меня поцеловать. И поцеловал бы. Адреналин у меня зашкаливает.

Впрочем, стоит мне увидеть лицо Ниса, бледное и сосредоточенное, легкомысленность улетучивается, как воздух из лопнувшего шарика. Он явно откопал что-то серьезное. И неприятное.

Нис подзывает меня с Кейном к себе и ждет, пока Лурдес вернется на свое место. А вот это действительно плохо.

— Судя по всему, камеры были запрограммированы автоматически перекачивать весь отснятый материал, — тихо говорит системщик. — После готовых серий на планшете записаны отдельные видеофайлы, и последние два… — Он осекается. — Вот. Сами посмотрите. — Он сует мне планшет с подсоединенными наушниками.

Внутренне холодея от ужаса, прижимаю один наушник к уху и запускаю воспроизведение. Кейн смотрит запись из-за моего плеча.

Начало абсолютно невнятное. Камера мечется из стороны в сторону, так что все сливается в яркие разноцветные вспышки, лишь иногда узнается ковер или деревянная отделка стен.

Кто-то бежит по коридору Платинового уровня.

— Снимаешь? — звучит со стороны задыхающийся мужской голос.

— Думаю, это продюсер, Тай Рубин, — поясняет Нис.

— Разумеется, снимаю, нахрен. И не надо меня учить, как делать мою гребаную работу, — огрызается второй мужчина. Он определенно ближе к микрофону, так что наверняка это оператор.

— Ш-ш, — по-змеиному шипит первый. — Просто заткнись. Нам нужна эта сцена.

Вау, да тут обстановка явно накаляется.

Киношники замедляются, и картинка постепенно стабилизируется. Они подходят к приоткрытой двери одного из люксовых номеров. Оттуда доносится перепалка двух женщин — одна громко хнычет, вторая пытается ее успокоить, хотя, судя по всему, сквозь стиснутые зубы.

— Ты все испортила! — заходится первая.

— Опал, милая, ты меня не слушаешь, — отвечает ей миротворица.

Камера проскальзывает через дверь, и нашим взорам предстает Опал Данливи. Скрестив руки на груди, она сверлит взглядом женщину в возрасте, но очень на нее похожую, за исключением лиловых волос.

Я кошусь на Ниса.

— Вай Данливи, — сообщает тот. — Мамаша Данливи.

И вот за этим ее пригласили в сериал? Мне хочется закатить глаза, однако от вида разгневанной Опал в безупречно белом халатике — в том же самом халатике, что на ней и сейчас, только без ножа — меня вдруг бросает в озноб. Должно быть, сцена снята незадолго до конца, незадолго до… что бы там ни произошло.

Выглядит Опал измотанной и дерганой, и даже косметика плохо скрывает фиолетовые круги под глазами. Она буквально парализована яростью. Ее мать тоже отнюдь не картинка для рекламного проспекта. Пряди коротких волос взъерошены, а тушь на глазе со стороны камеры размазана, как если бы женщина спала и не успела подкраситься. Вид у нее растрепанный — как физически, так и психически.

Обе как будто и не замечают камеры. Или же просто играют на нее.

— Если нарушишь судебный запрет, милочка, лишишься поддержки зрителей, — продолжает Вай.

— Да ты ничего не понимаешь! — ухмыляется Опал. — Я просто соответствую бренду. И бренд — это я!

Данливи-старшая натянуто улыбается, и на щеках у нее впервые заметны морщины.

— Золотце, кажется, ты недооцениваешь популярность остальной семьи. Твоя сестра и я…

— Заткнись, заткнись, заткнись! — Девушка прижимает ладони к ушам. — У меня от твоего трепа уже голова раскалывается! — Она слегка покачивается — глаза зажмурены, рот все еще открыт после воплей.

Вай реагирует стремительно, и я едва улавливаю ее бросок перед звонкой пощечиной дочери.

— А теперь слушай меня, шлюшка! — С безупречно очерченных губ разлетаются брызги слюны. — Я не позволю тебе разрушить все, над чем я столько трудилась!

Опал отшатывается, задыхаясь от возмущения и держась за ударенную щеку.

— Насколько понимаю, для них это ненормально, — делюсь я своим впечатлением с Нисом. Удовольствия просмотр не доставляет, однако ничего пугающего в происходящем нет.

Системщик кивает головой на изображение и отвечает:

— Нет, нет. Но станет… — Он нервно сглатывает. — Станет еще хуже.

До оператора явно доходит, что стычка отнюдь не устроена на потеху публике, и он начинает пятиться обратно в коридор.

— Не-не, — восторженно нашептывает продюсер. — Давай-давай, крути ручку!

Какой-то архаичный термин, но смысл понятен.

Оператор продолжает снимать — ровно столько, чтобы мы увидели, как Опал расправляет плечи, а затем сует руку в глубокий карман халата и извлекает оттуда здоровенный нож. Лезвие зловеще поблескивает на свету, когда девушка эдаким финальным росчерком фокусника вскидывает свое орудие.

Вай Данливи судорожно ахает.

Внутри у меня все обрывается от страха перед следующей сценой, однако экран темнеет.

— Мы нашли мать во время осмотра номеров? — тихонько спрашивает у меня Кейн.

— Нет, — качаю я головой. Стало быть, женщина где-то в другом месте на корабле. Или же попала в число «счастливчиков», нашедших временное укрытие в спасательной капсуле.

Планшет оживает, и начинается следующая запись.

Снова толкотня и беготня, снова тяжелое дыхание. Но на этот раз место действия определить я затрудняюсь. В чем точно можно не сомневаться, так это в воплях. Множество голосов одновременно заходятся в ярости, боли и ужасе. Внезапно бег прекращается, и сперва объектив фокусируется на полу. Знакомый белый мрамор. Атриум.

Затем камера резко смещается вверх, однако охватить картину происходящего целиком не так-то просто. Вокруг царит полнейший хаос. Вот сжавшись в комок на полу сидит женщина в темно-синем платье, веером раскинувшемся вокруг нее. Она раскачивается взад и вперед и рыдает. Рядом двое распластавшихся мужчин в форме команды «Авроры». Окровавленные. Мертвые. Заколотые, судя по торчащей из груди одного из них рукоятке клюшки для гольфа.

Напротив них в отдалении груда людей — вправду не могу описать по-другому эту колышущуюся человеческую свалку. Они буквально лезут друг на друга, пихаются локтями и лупят кулаками, чтобы добраться до чего-то или кого-то, скрытого от зрителя.

Камера снова взметается вверх. С внешней стороны перил лестницы на Платиновый уровень стоит мужчина в белой одежде шеф-повара. Он невозмутимо накидывает себе на шею петлю из провода и шагает вперед. Провод, однако, обрывается под его весом, и самоубийца летит вниз. Я зажмуриваюсь, чтобы не видеть его приземления.

Когда открываю глаза, пассажиры уже от чего-то удирают, пробегая перед объективом по одиночке или маленькими группками.

— …ты, что, не видишь? Я видел… Кажется, видел…

— …а ну-ка сюда! Я знаю, это был ты!

— Аллара, прости, прости… — хнычет девушка в блестящем бикини под просвечивающей накидкой светло-зеленого оттенка, прыгая на одной ноге, поскольку левая лодыжка у нее явно сломана.

— Что за хрень такая? — ахает Кейн.

Я только и качаю головой — откуда же мне знать, что за хрень.

Камера резко дергается в сторону и фокусируется на участке атриума перед одной из кадок.

— Лесли? — озадаченно вскрикивает оператор. — Ты что здесь делаешь?

Он кладет камеру на пол и проходит перед ней: на экране мелькают потертые подошвы его туфель.

— Лесли. Ты же должна быть дома! Я не…

Остальные его слова тонут в скрежете и шорохе, когда кто-то подхватывает камеру с плит.

— Моя, моя, моя… — Объектив задирается вверх на лицо человека, прижимающего добычу к груди. Это, оказывается, Энтони Лайтфут.

Баскетболист несется по атриуму, и дергающаяся камера запечатлевает мелькающую обстановку. Тело шеф-повара распростерто на мраморном полу — шея свернута под неестественным углом, вокруг прямо на глазах растекается лужа крови. Мужчина в бледно-лиловом смокинге, перепачканном грязью и запекшейся кровью, стискивает тоненькую шею женщины в платье такого же цвета.

Черт. Моя рука стискивает планшет, словно в моей власти отмотать время назад и остановить душителя.

Энтони мчится вверх по винтовой лестнице, от картинки на экране даже кружится голова. Вероятно, направляется в свой номер.

И почти добирается до него.

— Эй! Ты шпионишь за мной, что ли? — Я узнаю хриплый голос, пускай даже и звенящий от злости. Джейсен Уаймен.

Самого актера мне не видно, но слышно отчетливо. От внимания Энтони окрик не ускользает тоже.

Камера стремительно разворачивается, и коридор Платинового уровня на мгновение размазывается в сплошное пятно цвета деревянных панелей.

— Я же вижу камеру, ты ее от меня не спрячешь! — заходится Уаймен, наступая на баскетболиста. Он одет в пижаму, дверь в номер позади него распахнута. Седые волосы взлохмачены, а морщинистое лицо еще и помято после сна, но вот сощуренные глаза горят ненавистью.

— Моя! — заявляет Энтони, поднимая камеру над головой. — Отвали, старикашка!

Теперь почти весь вид на экране занимает перспектива коридора, только в нижнем углу мелькают седые волосы.

Они внезапно исчезают, Энтони крякает, и камера падает на пол.

Похоже, семидесятилетний старик только что набросился на профессионального спортсмена в отместку за… подглядывание за ним?

Уаймен тянется к камере, и в кадр крупным планом попадает один знаменитый голубой глаз — надо полагать, это его последний кадр крупным планом. Потом он поднимает камеру.

Я поспешно выключаю воспроизведение. Не хочу смотреть дальше. Мы и без того знаем, чем закончится эпизод — двумя изувеченными телами в номере Энтони.

Возвращаю планшет Нису. Видеозаписи не открыли нам ничего, о чем бы мы уже не догадались сами после обнаружения свидетельств — трупов. Однако сами убийства, самоубийства и полнейший хаос по-прежнему остаются необъясненными и беспричинными.

Но увидеть все это… Я вздрагиваю. Затем интересуюсь у системщика:

— Так что же это?

— Не знаю, — беспомощно пожимает он плечами.

— Это не бунт, — заявляет Кейн. — Ни в коем случае.

— Эй! О чем вы там шепчетесь? — окликает нас Воллер.

— Да, что вы нашли? — любопытствует и Лурдес.

Я делаю глубокий вдох. Люди уверены, будто мне известно, что нужно делать. Потому что это я притащила их сюда.

«Все, кто тебе дорог, погибают. Из-за тебя».

Поднимаю взгляд на Лурдес и Воллера и чувствую, как меня заливает краска жгучего стыда. Девушка в нетерпении подается вперед в кресле, а пилот сидит, развернувшись в нашу сторону, и разглядывает нас с подозрительным прищуром.

— Ничего нового, чего бы мы не знали, — отвечает им Кейн. — Вот только смотреть, как все это происходило… — Он мрачно качает головой.

И почему мне кажется, будто механик врет? Ведь все так и есть.

— А вы увидели что-нибудь, из-за чего это произошло? — продолжает допытываться Лурдес, нервно теребя капсулу на шее.

— Нет, — затравленно отзывается Нис.

Я откашливаюсь.

— Итак, план такой. Мы в полном порядке, и именно так и будем держаться дальше. Еда и питье только наши, и больше никаких праздничных возлияний — даже из закупоренных бутылок!

Вопреки моим ожиданиям, Воллер не протестует, а лишь пожимает плечами:

— Да все равно на вкус дерьмо.

— Мы все слишком долго обходились без сна. А сейчас все должны быть в форме, — добавляю я. Только недосыпа еще и не хватало. — Две группы. Смены по шесть часов. Начинаем прямо сейчас. Я и Воллер первые.

— Кэп! — возмущается пилот.

— Клэр, — одновременно с ним выражает недовольство и Кейн.

— Все в порядке, — невозмутимо говорю я ему. — Все равно мне сейчас не заснуть. — Кроме того, какая-то часть меня убеждена, что, пока я буду бодрствовать, ничего не произойдет.

— А я бы поспал, — громко бурчит Воллер, насупившись.

— Я заступлю в первую смену, — объявляет Лурдес. — Составлю компанию кэпу.

— Идет! — соглашается пилот и выбирается из кресла.

Я могла бы проявить твердость, стукнуть по столу кулаком, но предпочитаю приберечь свой пыл до поры, когда в нем действительно возникнет необходимость.

— И по одиночке никто никуда не ходит! — не сдаюсь я просто так.

— Что-что? — замирает на месте Воллер.

— Я серьезно. Мне плевать, где захотите дрыхнуть. В одном из номеров или в кубрике, но чтоб все вместе. Точка.

— Может, еще и за руку будешь меня держать, когда я ссать буду? — огрызается пилот.

Кейн открывает рот, чтобы ответить ему, но я опережаю его.

— Если тебе это нужно, чтобы почувствовать себя большим мальчиком, то пожалуйста.

Лурдес прыскает со смеху, но тут же прикрывает рот ладонью.

Воллер демонстрирует мне средний палец, однако послушно дожидается остальных возле двери.

— Ты уверена? — голос механика даже мягче обычного. Он изучает мое лицо, и на секунду у меня возникает ощущение, будто мы снова одни в коридоре и он вот-вот прильнет ко мне.

— Ага, — киваю я. Голос у меня неестественно хриплый, и меня это злит.

— Хорошо.

Люблю, когда мне доверяют. Он доверяет мне даже больше, чем я доверяю сама себе.

Нет, только не «люблю»! Внутренне я морщусь. Никаких мыслей о любви! Не сейчас. И никогда. Соберись, Ковалик!

— Да брось, Нис, — оглядывается Кейн через плечо. — Оставь это здесь.

Я поворачиваюсь к Нису и вижу, что он старательно собирает подобранное нами видеооборудование.

— Но… — начинает системщик.

— Спать, Нис. Тебе нужно отдохнуть. Никуда твое добро не денется.

Он явно собирается спорить, однако его и без того бледная кожа теперь и вовсе выглядит серой, так что я настроена решительно. Возможно, на обнаруженных записях и содержатся какие-то полезные сведения, что-то пока нам неизвестное, но рисковать его здоровьем ради крупиц информации я не намерена.

— Отдать приказ?

— Нет… — сникает Нис.

— Ты нужен нам в отличной форме. Увидимся через шесть часов.

Системщик бросает последний тоскующий взгляд на видеоаппаратуру, затем двигается к двери, где все еще стоит Воллер.

Кейн смотрит на меня и кивает в сторону коридора.

Я иду с ним, полагая, что ему нужно что-то обсудить.

— Смены можно будет поменять, — заверяю я его. — Не обязательно именно в этом порядке.

Двое других мужчин видят, что механик тоже направляется к выходу, и покидают мостик. Как только мы с Кейном скрываемся из поля зрения Лурдес, он тянет меня за угол, в сторону от кубрика.

— Что… — начинаю я.

Его губы, теплые и мягкие, накрывают мои. А потом Кейн обхватывает меня за талию и крепко прижимает к себе.

Его пыл застигает меня врасплох, и на секунду я замираю с безвольно повисшими руками. Но только на секунду. А потом словно бы вспыхиваю изнутри. Словно в двигатель впрыснули топливо.

Вцепляюсь в его футболку, притягивая поближе. Как будто такое возможно. У него задирается футболка, и от гладкости его кожи кружится голова. Мне хочется вдохнуть его, забраться на него, затащить внутрь себя.

Когда он отступает от меня, в его голубых глазах светится любовь — и что-то еще.

— Не хотел ждать целых шесть часов, чтобы сделать это, — задыхаясь, говорит Кейн и нежно проводит кончиками пальцев по моей щеке.

А я стою, и голова у меня идет кругом и пухнет от множества мыслей. И четкая из них лишь одна-единственная: «Не надо этого».

Его губы, только что оторвавшиеся от моих, кривятся в улыбке. Он словно бы понимает, что у меня на уме. Наклоняется и целует меня в лоб, а потом разворачивается и уходит.

— Все будет хорошо, — напоследок бросает Кейн через плечо. — С нами все будет в порядке.

Даже в своем ошеломлении я морщусь, как от боли. Ну зачем говорить это так громко и уверенно! Нельзя так искушать судьбу.