Мертвая тишина

7

Я жадно хватаю ртом воздух и не в состоянии издать ни звука. Инстинкт берет верх над годами тренировок и опыта — я пытаюсь бежать, но руки и ноги лишь бесполезно дергаются в невесомости.

Толку от судорожных движений никакого — тело продолжает двигаться по траектории, заданной изначальным толчком при выходе из ЛИНА. Мне не увернуться. Я что рыба в пустом ведре. Птица без крыльев.

— Ковалик, что случилось? — доносится до меня голос Кейна. — Клэр! Отвечай! Ты что-то увидела? — Затем он, по-видимому, обращается к Лурдес. — Дай увеличение, я хочу посмотреть, что она видит.

«Что она видит».

После этих слов я осознаю, что глаза у меня накрепко зажмурены. И потому я не могу ничего видеть, кроме черноты под собственными веками. Что в данной ситуации крайне опасно.

Вот только если я открою глаза и увижу ее снова, будет еще хуже.

— Это не настоящее, это не может быть настоящим, — шепчу я, уговаривая себя взглянуть.

— Кэп, не понимаем, — отзывается Нис. — Повтори.

— У тебя пульс зашкаливает, — добавляет Кейн. — Дыши ровнее.

Я бы рассмеялась, если бы не боялась сорваться на крик.

— Сейчас вернусь и подцеплю ее, — неохотно предлагает Воллер.

— Оставайся на месте, пока не разберемся, в чем дело, — приказывает Кейн.

— Клэр? — голос Лурдес звенит от напряжения и ощущается чересчур громким.

Мне необходимо взять себя в руки. И немедленно.

Однако веки у меня в конце концов дергаются вверх от легкого толчка в плечо. Из-за слез все плывет перед глазами, и я моргаю, с ужасом ожидая увидеть вцепившиеся в скафандр костлявые пальцы. Вместо них, однако, обнаруживаю контейнер — из тех, что свободно плавают по трюму. Его разбитый заостренный край трется о мое плечо.

Не слишком сильно, чтобы порвать скафандр, но риск все же есть. Легонько отталкиваю контейнер и разворачиваюсь вправо, отчаянно пытаясь отдышаться.

В свете моего фонаря отсвечивает белым загнутый край полотна прозрачного полиэтилена, над которым болтаются черные нити основательно истрепанного страховочного ремня.

Я наконец-то выдыхаю, разражаясь смехом на грани истеричного.

— Черт возьми!

— Что такое? — вскидывается Кейн. — Там кто-то есть?

Я качаю головой, хотя увидеть этого он, разумеется, не может.

— Нет-нет. Просто увидела движение, кусок полиэтилена, и запаниковала. — Добавить к этому подсознательный страх оказаться на «Авроре» в ловушке, предупреждение Кейна о возможных пассажирах-каннибалах, кровь на стене прямо за головой Воллера — и странно даже, что в отсеке мне не померещилась целая орава призраков.

— Нет, ты это серьезно? — причитает пилот.

— Заткнись, — выпаливаем мы с механиком одновременно.

Вот только… Почему именно мама? И почему я вообразила ее кричащей? Она всегда была очень спокойной и сдержанной, даже в самом конце.

«А после конца?» — словно нашептывает кто-то у меня в голове. Я стискиваю зубы, пока их скрежет не заглушает нудящий голосок.

Ничего этого не было. Всего лишь стресс и разыгравшееся в критической ситуации воображение. Таково было официальное заключение психотерапевта «Верукса», и по-другому никак. Все, конец истории.

— В следующий раз, когда соберешься слетать с катушек из-за плавающего мусора, может, предупредишь? — бурчит Воллер. Тем не менее, держась одной рукой за край шлюза, второй он хватает меня за перчатку, когда я подплываю достаточно близко, и тянет следом. А потом толкает в шлюз впереди себя.

Совместными усилиями, упираясь ногами в стену, мы закрываем за собой шлюз. Без электричества штурвал приходится вращать вручную, но в конце концов давление выравнивается, срабатывает реле, и дверь в коридор беззвучно распахивается.

— Мы вошли, — сообщаю я.

Какую-то секунду меня так и подмывает протереть глаза, чтобы убедиться в реальности происходящего. Я столько мечтала попасть на этот лайнер, стать членом команды — до его исчезновения. А после? Сколько сотен, если не тысяч людей потратили месяцы и годы своих жизней на его поиски? Сколько стремились добраться до этого самого места — входа на знаменитый исчезнувший корабль, где до разрешения загадки всего пара шагов?

Однако вместо всех них здесь оказались мы.

Меня охватывает дрожь благоговения — и, быть может, преждевременного ужаса.

Темный и узкий коридор забит плавающей мебелью, пляжными полотенцами, сервировочными тележками и страховочными ремнями. Полоса препятствий из кошмара клаустрофоба.

— Вы в жилом отсеке команды, — сообщает Нис. — Пока тесновато, но станет посвободнее, как подниметесь.

— Да что ты говоришь! — фыркает Воллер, протискиваясь мимо горы стульев, заклиненной между полом и потолком и почти полностью блокирующей проход.

— Такое впечатление, что они пытались забаррикадироваться, — комментирую я, цепляясь за дверные проемы и продвигаясь вдоль стены перед Воллером. Сами же деревянные двери, по большей части закрытые, испещрены вмятинами и даже зияют дырами, словно по ним лупили чем-то увесистым.

— Охренеть. Да уж, весело, — отзывается пилот.

— Я так не думаю, — внезапно произносит по связи Нис.

— Ты о чем? — удивляюсь я.

— Если они пытались забаррикадироваться, почему вся мебель здесь? — поясняет свою мысль системщик.

— Чтобы заблокировать коридор, — как само собой разумеющееся, указывает Воллер.

— А разве не легче было подпереть дверь внутри каюты? — настаивает Нис. — И посмотри на дверь, кэп, что сейчас рядом с тобой.

Я останавливаюсь. Как и соседние, дверь издырявлена снаружи, однако от ее ручки к хаотичной груде мебели перед ней тянется черный шнур. Вот он обвивает подлокотник кресла, ножку стола и в конце концов исчезает в глубине свалки. Будто снаружи пытались не допустить, чтобы каюту открыли. Изнутри.

Где-то глубоко внутри меня зарождается волна паники. Да что здесь творилось?

— Двигаемся дальше, — твердо произношу я. Здесь мне совсем не нравится. От ощущения, будто из уголков и теней за нами тихонько наблюдают — следят, — по коже пробегают мурашки, даже тепло скафандра не спасает.

— Согласен, — отзывается Воллер, поравнявшись со мной на другой стороне коридора. — Как-то здесь жутковато, нахрен.

Нис прав, на следующем уровне действительно становится легче. Коридор здесь немного пошире, и продвигаться по нему проще. Это самый нижний уровень пассажирских кают — самое дешевое платное жилье на «Авроре», в основном отводившееся ассистентам, собачьим няням, помощникам собачьих нянь, костюмершам, стилисткам и, в качестве последнего штриха, операторской группе, снимавшей сестер Данливи на борту.

— Было такое реалити-шоу, «Живи в стиле Данливи», — объясняет системщик. — Или просто «Стиль Данливи». Сестры рекламировали круизную линию, а киношники записывали их впечатления и отправляли обратно на Землю. До того, как «Сити-Футура» потеряла связь с лайнером, вышло пять серий.

В наушниках раздается щелчок, и я слышу звуковую дорожку.

— О боже, это просто отпад! Видела бассейн? — пищит девица на фоне приглушенного гула голосов, по-видимому, других пассажиров.

— Уймись, Кэтти, не занудствуй, — сквозь шуршание ткани воркует другая девушка. У этой голос поприятнее. — Я иду в спа. Говорят, Линкс тоже здесь.

— Но ты не должна с ним общаться! — беспокоится Кэтти. — Согласно судебному запрету…

— В космосе не считается, ясно? — Вторая девушка нетерпеливо фыркает, следом доносится шум захлопываемой двери.

Запись обрывается.

— По слухам, было снято еще несколько серий, однако в эфир их так и не выпустили. В то время отец сестер работал юрисконсультом президента Соединенных Штатов, а они постоянно оказывались в центре внимания. То вляпывались в очередной скандал, то рекламировали новую линию… — Нис запинается. — Блеска для губ. Это типа… А что это такое?

— Погоди, так ты про «Данливи косметикс»? Значит, это их компания… была? — оживляется Лурдес. — Она, кстати, все еще существует. Мои сестры пользуются, — добавляет она несколько ошеломленно.

— Да, та самая, — подтверждает системщик. — После исчезновения сестер компанию взяла под контроль их родня. Пассажиры «Авроры» были из высшего общества.

Кроме, пожалуй, этого уровня, обитатели которого располагались в буквальном смысле слова ниже знаменитостей — и за их счет.

Тем не менее того хаоса, что встретил нас на палубе экипажа, здесь нет и в помине. Мы с Воллером беспрепятственно следуем указателям к лестницам и лифтам. По обеим сторонам коридора тянутся двери, эдакие молчаливые солдаты в длинных стройных шеренгах, ожидающие дальнейших приказов.

По пути пилот дергает одну из ручек.

— Эй! — осаживаю я его.

— Да просто проверяю, кэп, — пожимает он плечами. — Заперто.

Однако вмятин и дырок желавшие попасть внутрь — или выбраться наружу — на дверях не оставили. И никаких нагромождений из плавающих стульев или тележек в качестве потенциальных баррикад.

Попадается лишь случайный, вполне уместный хлам — туфля-другая, пара чемоданов, сервировочный поднос в ореоле стеклянной посуды и столовых приборов.

Самым необычным предметом оказывается парящий посреди прохода какой-то длинный шнурок, так и переливающийся в лучах наших фонарей. Только вблизи мы понимаем, что это собачий поводок, и на свету играют бриллианты, украшающие натуральную кожу.

Воллер останавливается, деловито скручивает поводок и запихивает его в медицинский мешок.

— Прекрати, — рявкаю я.

— В чем дело? Не похоже, что он кому-то нужен.

Я качаю головой.

— Вытащи обратно!

— Да что такое? Ты же сама опасаешься, что нас могут кинуть на нашу долю, — так почему бы не запастись кое-чем для себя? Просто на всякий случай.

— Потому что это разграбление могил, тупица! — шипит Лурдес по каналу связи.

В ярости скрежещу зубами. Так и знала, что из-за него начнутся проблемы.

— Воллер…

Но осекаюсь, стоит нам поравняться с одной из последних кают.

На двери и стене выдыхающимся маркером нацарапана неровная надпись. Скругления и черточки букв прерываются, словно радиопередача статическими помехами.

— Ох ты ж, блин, — бормочет Воллер.

Слова сами по себе жутковатые, однако под ними эдаким зловещим восклицательным знаком еще и оставлен кровавый отпечаток ладони. В скафандре жарко, и все равно я снова ощущаю, как по коже бегут мурашки.

Надпись старая. И адресована явно не нам. После отключения климатической установки кровь замерзла бы слишком быстро, чтобы успеть оставить послание.

И тем не менее…

Воллер вытряхивает поводок из мешка.

— Поторапливайтесь и возвращайтесь, — раздается в наушниках сдавленный голос Кейна.

В конце коридора мы обнаруживаем парадную лестницу.

— Так, ваша задача — подняться в атриум Бриллиантового уровня, — наставляет Нис. — По этой лестнице доберетесь до центральной галереи, оттуда другая выведет к люксам Платинового уровня и дальше. Думаю, там-то попадется что-нибудь подходящее для нашей заявки. Мостик тоже в ту сторону.

— Две разные лестницы? — уточняю я.

— Э-э… Да. На Форуме пишут, что так хотели ненавязчиво обособить первый класс от остальных.

Я фыркаю. С этой задачей вполне справились бы пухлые кошельки, ну да ладно.

Мы с Воллером подтягиваемся по перилам лестницы. Мы проникаем в лайнер все глубже и глубже, словно карабкаемся по пищеводу некоего гигантского существа, еще не решившего, переварить нас или же выплюнуть наружу.

По мере подъема пролеты становятся шире и роскошнее. На Сапфировом уровне большую часть пространства занимает, судя по всему, театр. Двойные двери из отсвечивающего полированного дерева — настоящего! — распахнуты, и мы заглядываем в зал: море красных мягких кресел и красный же бархатный занавес, по обеим сторонам от самой настоящей сцены.

Ввиду отсутствия гравитации, однако, портьеры теперь реют над сценой, как будто невидимые руки в свободных бархатных рукавах пытаются ухватить что-то недосягаемое.

На Золотом уровне нам попадается ресторан под названием «Ля фантази». Нис сообщает, что здесь их несколько.

— Предназначался для пассажиров Платинового уровня, которые решили отказаться от обслуживания в номере.

— Ну естественно. Персональное обслуживание, такой геморрой, — хмыкает Воллер.

Зал ресторанчика маленький, но изящный, с внушительной стойкой метрдотеля возле самого входа. Почти все пространство занято привинченными столиками и изогнутыми диванами неброских, однако дорогих на вид оттенков пурпурного, синего и серебряного. Проглядывающие меж картинами в позолоченных рамах обои в кремово-серебряную полоску отражают свет наших фонарей. Колонны с каннелюрами явно не выполняют несущую функцию, поскольку даже не достигают потолка, зато лишний раз подчеркивают фешенебельность заведения. Еще они отмечают границы каждого столика, создавая иллюзию личного обеденного кабинета. Да уж, пассажирам Платинового уровня не приходилось пообщаться даже в общественном месте. Ресторан и вправду напоминает несколько расширенную версию столовой в богатом доме — как я ее себе представляю, поскольку сама никогда не бывала.

Из общей картины, однако, выбивается дверь из черного металла, оторванная от потолка, но все еще прикрепленная к полу. Она исцарапана и загнута внутрь, так что даже придавливает стойку метрдотеля. Как будто кто-то — или что-то — огромное пыталось вломиться в ресторанчик. Я невольно проверяю, пристегнут ли плазменный бур к скафандру, и говорю:

— Двигаемся дальше.

Наконец, мы преодолеваем последний пролет лестницы и оказываемся на верхнем открытом уровне.

— Ух ты! — вырывается у Воллера.

Не могу с ним не согласиться. Атриум Бриллиантового уровня — обширное многоярусное пространство под исчезающим во мраке куполообразным потолком. Пол вымощен белым мрамором, к нему привинчены расставленные для компанейских бесед диванчики и кресла — на вид тоже дорогие, из настоящей кожи. Из встроенных кадок вокруг покачивают зелеными ветвями — уже тронутыми, впрочем, коричневыми пятнами — заледеневшие растения, навечно замерзшие в увядании. Место напоминает сад, видимо, здесь была имитация солнечного света.

Даже в своем нынешнем состоянии атриум куда роскошнее любого места, где мне когда-либо доводилось бывать. Не говоря о дорогущих и дефицитных материалах вроде кожи и мрамора, все здесь такое чистое. Нет ничего темнее бледно-серого и темно-кремового — цветов, ни за что не выдержавших бы интенсивного использования. Если, конечно, нет целого штата работников, прибирающих за каждым посетителем.

Я вспоминаю липкие почерневшие остатки клея на затертом кафеле в одном из интернатов, где мне довелось обитать. Ковровое покрытие, державшееся на этом клее, отодрали за несколько лет до моего появления там.

По внешнему периметру атриума располагаются магазинчики и прочие заведения, видны указатели на Хрустальный зал, Звездный бассейн и Лужайку. Последние два, несомненно, мы разглядывали при облете лайнера.

Спа «Грезы наяву» предлагает массаж и косметические консультации — согласно объявлению на витрине, «записи не требуется». Но сейчас стеклянная дверь салона закрыта и заблокирована металлической решеткой. В помещении за ней плавают, кувыркаясь, цветастые склянки, тюбики и прочие емкости.

В дальнем конце галереи размещается ныне умолкнувшее казино, где на игорном столе возле самого входа впопыхах прилажена табличка «Закрыто». Не одна, а целых три ювелирные лавки горделиво посматривают из-за защитных экранов, и в их запечатанных витринах парят драгоценности, поблескивая в свете наших фонарей. Рядом с казино курительная комната зазывает обещанием настоящих — и противозаконных — табачных изделий. А в кафешке в парижском стиле над столиками по-прежнему стоят зонтики, благодаря металлическому каркасу сохранившие форму, хотя и завалившиеся под всевозможными углами.

Но вот стойка с выпечкой у фасада разбита. Вокруг нее в воздухе переливаются на свету осколки стекла, а из растрескавшейся пробитой витрины торчит стул из кафешки, застрявший в ней от мощного удара.

Насколько я могу разглядеть, стойка пуста. Всю еду вычистили.

— Похоже, что-то произошло ночью, когда всё было закрыто, — заключаю я. — Закончили работу по расписанию и уже не открылись.

Или же выпечку расхватали через несколько дней после катастрофы, когда выживших охватило отчаяние. Одной из обещанных привилегий работы и путешествия на «Авроре» была настоящая еда от профессиональных поваров. Тем не менее на случай чрезвычайной ситуации на лайнере должны были иметься стандартные пищевые принтеры. И ко времени, когда в этих устройствах иссякнет сырье, любая выпечка уже должна превратиться в труху или плесень.

Бессмыслица какая-то.

— Мятеж, как предполагал Нис? — заговаривает Кейн. — Или беспорядки?

Воллер рядом переворачивается, меняя руку, которой держится за стенку на входе в атриум.

— Все может быть, — соглашается он. — Вот только где, нахрен, люди-то? Даже если все отчалившие спасательные капсулы были забиты под завязку, все равно где-то должны оставаться… сколько же, сотни две тел?

Я морщусь, однако замечание верное, как ни досадно это признать. Можно допустить, что пассажиры на нижних уровнях укрылись (и впоследствии погибли) в каютах. Но здесь? Атриум можно было изолировать — однако этого не сделали. Какова вероятность, что в момент неизвестного катастрофического события здесь никого не было?

Осматриваюсь повнимательнее и замечаю менее очевидные признаки беспорядка. В нескольких местах мраморные плиты расколоты и пробиты, словно по ним стучали чем-то тяжелым. На одном из светлых кожаных диванов красуется какое-то темное пятно — может, еще один кровавый отпечаток, либо же просто кровь. Поодаль плавает электрический провод, завязанный петлей, а рядом с ним вдребезги разбитый деревянный стул и клюшка для гольфа, сломанная пополам и с торчащим подобно заточке металлическим концом.

— Мы здесь не для того, чтобы расследовать, — заявляю я, напоминая об этом и себе, и остальным. Конечно же, трудно не выдвигать версии и предположения, находясь прямо посреди величайшей нераскрытой загадки столетия, которая, вопреки близости, отнюдь не становится хоть сколько-то яснее. — Этим пускай занимается «Верукс», когда получит корабль обратно.

— Чушь, — бурчит пилот. — Он наш.

— Идем дальше, — игнорирую я его.

— Кэп, подожди. Стойте, — возбужденно вмешивается Нис. — Посмотрите налево. На лестницу.

Только тогда я обращаю внимание на лестницу почти по центру атриума — безукоризненную бело-золотую спираль, ведущую на верхние уровни. Она словно плавает в пространстве — разумеется, это лишь оптическая иллюзия, однако в невесомости еще более впечатляющая.

— Ну и что я должна… — начинаю я.

— Скульптуры Траторелли, — говорит системщик.

— Чего-чего? — опять недоволен Воллер.

Нис вздыхает.

— Да Траторелли же, скульптор! «Сити-Футура» заказала ему две скульптуры специально для «Авроры». Вариации на тему эмблемы лайнера. — Он смолкает, затем уточняет: — Что-то вроде летящего ангела.

Описание пробуждает у меня смутные воспоминания, что-то из тогдашних новостей.

— Эмблему можно увидеть повсюду: на стенах, столовых приборах, — продолжает системщик, — но скульптуры уникальны и представляют собой комплект. «Грация» и «Скорость».

Для претензии и вправду лучше не придумать.

— Молодец, Нис, — отзываюсь я.

— И вскоре после изготовления скульптур Траторелли умер, а значит, их ценность возросла еще больше, — добавляет Нис.

— Еще лучше, — соглашается Воллер.

— И где же они? — спрашиваю я.

— Хм, а вот здесь закавыка. Вы пилу, часом, не прихватили?

— Не-а, — тяну я. — Навряд ли у нас даже… — Тут до меня доходит, и я осекаюсь. — А что такое?

— Эти скульптуры, они, э-э… вроде как приделаны к лестнице. Одна наверху, другая внизу. На таких высоких штуках… постаментах, что ли.

Основание лестницы находится вне поля нашего зрения, однако над нижним витком винтовой лестницы я замечаю нечто смахивающее на кончики крыльев ангела. Насчет «высоких» Нис не ошибается.

Черт.

Воллер смеется. Просто потому, что он козел.

— Прекрасно, — изрекаю я. Пилить в невесомости, с пилой или без, практически невозможно — ни веса, ни рычага.

— Плазменный бур, — напоминает мне Кейн.

— Ах да, точно, — соглашаюсь я. — Воллер, давай-ка посмотрим, что там можно сделать.

Мы вдвоем осторожно пробираемся по атриуму, отталкиваясь от диванов и кадок с растениями.

Скульптура Траторелли обнаруживается в указанном месте и в полной целости. Это изящная женская фигурка, стоящая на кончиках пальцев и изогнувшаяся назад, со сведенными за спиной крыльями, словно в полете. Обнаженное тело женщины свободно облегает ткань, нечто вроде тоги, однако одна грудь оголена. Ну еще бы, как же иначе-то.

Нис ахает и радостно смеется.

— В жизни она еще прекраснее!

Не могу не согласиться. Она, «Грация и Скорость» — или, возможно одна из них «Грация», а другая «Скорость» — выглядит невероятно, едва ли не пугающе правдоподобной. С такого расстояния я даже различаю очертания ее широких скул и каждый завиток развевающихся волос. А изгиб спины и отведенные для взмаха крылья передают напряжение убедительнее некуда, даже тонкая улыбка на лице кажется скорее вымученной гримасой. И еще эта морщинка на лбу, в остальном совершенно гладком…

Если имена отдельные, эта, пожалуй, «Скорость».

Скульптура приделана к деревянному основанию на балясине в начале лестницы. Кончики ее крыльев возвышаются примерно на метр над моей головой — а я даже не стою на полу.

Я нащупываю отвертку. Может, бур и не понадобится, если удастся отыскать крепеж основания. Очень не хотелось бы повредить скульптуру.

После минутного осмотра я обнаруживаю искусно скрытые винтовые отверстия, и еще пять минут уходит на удаление замазки над ними. Работа требует обеих рук, так что держаться мне нечем.

В какой-то момент я надавливаю слишком сильно, отвертка соскальзывает, и по инерции меня тут же начинает относить от постамента.

Ухватившись за балясину, Воллер цепляет меня за страховочную петлю на скафандре и подтягивает обратно.

— Спасибо.

Он только хмыкает в ответ.

— Все в порядке? — спрашивает Кейн.

— Не волнуйся, шеф, — отзывается пилот. — Со мной ничего не случилось.

— Готово, — объявляю я, вытаскивая последний винт и высвобождая скульптуру вместе с основанием. «Скорость» порывается отправиться в настоящий полет, и Воллер помогает мне открыть медицинский мешок и затолкать статую внутрь.

— Так, пошло дело, — констатирую я, в то время как пилот запечатывает наш трофей.

Скручиваю конец мешка и затем привязываю его одним из своих свободных тросиков для инструментов к перилам. Не лучшее решение, крепление слабовато, но пока сойдет.

Подниматься вдоль винтовой лестницы, цепляясь за перила снаружи, гораздо легче, недели перемешаться внутри узкой спирали, и мы уверенно продвигаемся к следующему уровню.

А там…

Вот блин, — вырывается у меня.

Постамент — хотя назвать его колонной было бы гораздо уместнее — «Грации» существенно выше своего собрата внизу. Основание статуи располагается почти в двух метрах от пола, и держаться там совершенно не за что.

Если руки соскользнут здесь, как это произошло при работе со «Скоростью», меня может понести через весь атриум без всякой возможности остановиться. Если повезет, то ударюсь в противоположную стену. А если нет, могу зависнуть где-то под куполом. Спуститься будет та еще задачка, а запасы кислорода ограничены.

— Клэр, одной более чем достаточно, — понимает ситуацию Кейн. — Просто забудь.

— В паре статуи значительно дороже, — отзывается Нис. — Но рисковать действительно не стоит.

— Давайте, возвращайтесь, — подключается Лурдес. — Не нравится мне все это. Совсем.

Воллер пихает меня в плечо, чтобы привлечь внимание.

— Мостик там, — указывает он на неброскую табличку на стене Платинового уровня впереди. — Можно пойти туда и взять «черный ящик».

С каких это пор его беспокоит моя безопасность?

— Все равно для них он более ценный, — настаивает пилот.

Ах, вот оно что!

— И это безопаснее, — добавляет он.

— Мы не будем шантажировать их «черным ящиком», — отрезаю я.

— Да почему, блин? Как-никак рискуем-то мы. Вся эта посудина по праву принадлежит нам!

— Просто… Заткнись на секунду. — Снова принимаюсь разглядывать статую. — Я смогу ее снять. — Вот только ни один из моих страховочных тросов не дотянется до начала перил.

Значит, необходимо быть очень и очень осторожной.

«Грация» воплощена в образе другой женщины, но поза похожа. Кудри облегают голову, руки воздеты вверх, а крылья распростерты строго перпендикулярно телу, слегка изогнутому, будто она собирается нырнуть. Ее тоже едва прикрывают складки ткани, но на этот раз обошлось без обнаженных грудей.

Я подтягиваюсь к основанию скульптуры и приступаю к поискам винтов.

Воллер нетерпеливо хмыкает:

— Да брось!

Он отталкивается от постамента и случайно задевает рукой мою ногу, и мне приходится вцепиться в основание, чтобы не унесло по инерции. Меня охватывает паника, и я кричу:

— Воллер!

Пилот не отвечает, а когда мне удается выпрямиться и обернуться, глазам моим предстает лишь его спина: Воллер уже двигается по коридору к мостику. Вот же сукин сын.

— Я иду, — немедленно заявляет Кейн.

— Нет, не идешь, — отрезаю я. — Ты остаешься на ЛИНА, и это приказ. А я собираюсь закончить со статуей и надрать задницу Воллеру.

— Прости, кэп, — бормочет Нис. — Это была моя идея.

— Ты не виноват. — Делаю глубокий вдох. — А теперь дайте мне сосредоточиться.

Первых два винта поддаются легко, третий немного сопротивляется, но вот четвертый выходить отказывается категорически. Я берусь за плазменный бур, как вдруг буквально со всех сторон раздается тихий рокот. Даже ощущается, как подрагивает основание «Грации».

— Кейн? — И голос у меня тоже дрожит. — Вы слышите?

— Да, слышим! — отзывается механик. — Немедленно возвращайся!

Прежде чем я успеваю ответить, шум усиливается. Вот только это нечто большее, чем просто шум — это звук и ощущение движения. Гигант пробуждается от сна.

От страха у меня пересыхает во рту, однако я нахожу в себе силы выдавить:

— Воллер, прием!

Спускаюсь по колонне, оставив «Грацию» болтаться на последнем винте.

— Отвечай, черт тебя возьми!

Молчание.

На борту «Авроры» мы никого не повстречали, да и условия на осмотренных участках лайнера для жизни представляются маловероятными, чтобы не сказать невозможными. И все равно меня охватывает тревога. Если кому-то удалось выжить здесь после стольких лет, на нормальную психику у него рассчитывать определенно не стоит.

— Нис, переключись на камеру Воллера! — приказываю я.

— Я пытаюсь, кэп, но она….

И тут без всякого предупреждения где-то под куполом вспыхивает теплое и мягкое свечение. Я машинально вскидываю руку, чтобы прикрыть глаза. По ощущениям все равно что из полуночи в мгновение ока переместиться в полдень.

Глаза постепенно привыкают к свету, и я медленно опускаю руку. И тогда с изумлением понимаю, что произошло.

— Освещение включено!

— Кэп, этот шум, похоже, был от двигателей, — выпаливает Нис, явно пребывающий на грани паники. — Кто-то их запустил!

— Но как… — начинаю я, однако осекаюсь: на пару секунд какая-то тень надо мной заслоняет свет. За ней следует еще одна, а потом еще. Словно по солнечному блику пробегают лопасти вентилятора, только неравномерно.

Из-за конструкции шлема запрокинуть голову в скафандре и взглянуть вверх практически невозможно, и я вынуждена ухватиться за постамент и откинуться назад, чтобы перевести взгляд и понять, в чем же дело.

Мне словно парализует легкие, и какое-то мгновение я не в состоянии ни пошевелиться, ни вздохнуть. Зажмуриваюсь в надежде, что зрелище исчезнет или же превратится обратно в привычные вещи, как это произошло, когда в грузовом отсеке мне померещилась мама.

Вот только… это не галлюцинация.

— О боже, — шепчет Кейн. — Вот они и нашлись!

От уровня смыкания огромного купола с корпусом корабля и до самой его слегка скругленной вершины, откуда исходит свет, в неуклюжем балете парят десятки — возможно, около сотни — тел.

Самых ближних мертвецов я могу разглядеть: глаза распахнуты, застывшие рты искажены ужасом. Одеты кто во что — вечерние платья, смокинги, халаты, кружевное белье, пижамы, плавки и, наконец, в темно-синюю форму команды «Авроры». Кожа покрыта тонким слоем инея, синевато-фиолетового оттенка, в особенности вокруг рта. Когда отказала климатическая установка, они явно были еще живы.

Совсем близко проплывает девушка с развевающимися длинными волосами бледно-лилового цвета — наверное, я без труда смогла бы до них достать, когда возилась с винтами наверху колонны. На покойнице туго затянутый на поясе грязный белый халат, с вышитым на левой стороне названием корабля.

Лишь по удачному стечению обстоятельств — и времени — ее волосы не задели меня.

Приглядевшись, однако, я замечаю, что девушка немного отличается от остальных.

Возле виска ее лиловые волосы окрашены в темно-бордовый, а по щеке сбегает заледеневшая струйка крови. Одна окровавленная ладонь прижата к макушке, словно девушка пыталась компенсировать исчезнувшую гравитацию и придавить себя к полу.

Другая же рука… В другой ее руке разделочный нож, наверняка позаимствованный на кухне лайнера. Блестящее лезвие выставлено вперед, но деревянная ручка скрыта не только уже безвольной кистью, но и бесчисленными витками скотча, лихорадочно обмотанного вокруг кулака.

Сам-то нож удивления не вызывает. Что бы ни произошло на «Авроре», легко вообразить, что некоторые пассажиры почувствовали необходимость защищаться. Но вот скотч, превращающий временное оружие в неотъемлемую принадлежность, — это уже нечто иное.