Мертвая тишина

32

Все в Максе такое знакомое — измятый костюм, потертые туфли, невозмутимое и серьезное выражение лица, — что моя первая реакция, как ни абсурдно это звучит, оказывается облегчением. Как будто на основании предыдущего опыта общения с Донованом мой мозг определил его союзником. Другом. И вопреки всему, что с тех пор я узнала и пережила, первоначальная оценка так и не изменилась.

Или же какая-то часть меня полагает, будто против Макса мои шансы выше, нежели против Рида.

Донован замечает меня и вздрагивает от неожиданности, но в следующее мгновение растягивается в улыбке, весьма убедительно выражающей облегчение. И все же оружие — такую же автоматическую винтовку, которыми вооружены и безопасники, только в его руках она выглядит комично гигантской — он направляет на меня.

— Я поражен. — В голосе мужчины и вправду звучит некоторая нотка восхищения. — Так и подумал, что без постороннего вмешательства ситуация не могла ухудшиться столь стремительно.

Я автоматически испытываю некоторую гордость от его похвалы. Испытывая к самой себе отвращение, стараюсь игнорировать это чувство. Надо полагать, это всего лишь… годы привычки, свидетельство той роли, что когда-то Макс сыграл в моей жизни.

Я сжимаю руку на подобранном пистолете покрепче, не сводя прицела с его груди.

— Как ты выбралась? — интересуется Макс и оглядывается по сторонам, словно бы ожидая увидеть переметнувшихся на мою сторону Диас с подчиненными.

Проблема заключается в том, что если я выстрелю и попаду в него, «Арес» просто-напросто отведет мост и оставит нас умирать. Нисколько не сомневаюсь, что за нами сейчас оттуда наблюдают.

С другой стороны, если я выстрелю и промахнусь, велика вероятность, что в шлюзовом мосту или в чертовски хрупком уплотнителе образуется дыра. В итоге снова побеждает смерть.

Я словно переворачиваю одну карту за другой при игре в покер — хоть никогда и не присоединялась к этому развлечению своей команды — и неизменно получаю джокера.

Макс делает пару шагов в мою сторону, на вид совершенно не опасаясь направленного на него пистолета. В свою очередь, его поведение лишь еще больше распаляет во мне желание нажать на крючок.

— Стоять! — кричу я. Руки дрожат от напряжения, а голова буквально раскалывается, особенно по линии сросшегося перелома. От боли на глаза наворачиваются слезы.

«Он не остановится. Он убьет тебя», — нашептывает паранойя внутри меня. И шепот ее такой ясный, такой близкий, что меня так и подмывает оглядеться по сторонам в поисках говорящего.

«Превратит тебя в ничто. Станешь еще одним куском мертвого мяса в скафандре, как и все остальные. Как все бедолаги-пассажиры на этом корабле».

Звучит паранойя совсем не так, как мне ранее представлялось. Никакой паники и злости. Напротив, спокойный и ровный голос, самонадеянный и убедительный.

«Ты умрешь, если не убьешь его первой…»

Макс, однако, останавливается, на самом стыке моста с «Авророй». Не впустить ли его? Если я прикончу Донована в грузовом трюме, может так статься, команда «Ареса» сразу этого и не поймет.

Вот только, позволь я ему приблизиться, у него будет больше шансов подстрелить меня, если — и когда — он нажмет на спусковой крючок.

И в этом отношении, кстати, я вообще не понимаю, чего Макс ждет. Ближе не подходит, стрелять как будто тоже не собирается.

— А где мистер Беренс? — спрашивает мужчина.

— Мертв. — Ложь вырывает кусок из моего сердца. И, боюсь, это может обернуться вовсе и не ложью. Тем не менее Доновану незачем знать правду. Для него Кейн стал бы лишь дополнительным рычагом воздействия на меня. Или еще одним кандидатом на занесение в список мертвых.

— Мне очень жаль, — вздыхает он почти искренне.

— Уж не сомневаюсь, — с отвращением фыркаю я. Краем глаза замечаю какое-то движение. Но чтобы разглядеть, мне придется повернуть голову, вместе с фонарем на шлеме. Бекка? Мама? Или Рид?

— Ты принимаешь происходящее на свой счет, и совершенно напрасно. Это всего лишь бизнес, никаких претензий к тебе лично. На самом деле, мне всегда нравилось проводить с тобой время. Я восхищался твоей волей к жизни. И, сложись обстоятельства иначе, ты наверняка бы построила новую жизнь, в которой…

— Заткнись! — рявкаю я. — Я была тебе полезна. Только и всего.

Моя зависимость — безразличная и послушная зависимость — от «Верукса» теперь меня нервирует. Хотя я и была всего лишь ребенком, сиротой без семьи, когда все это началось. Что я могла тогда поделать? Образно выражаясь, «Верукс» стал моей семьей, и эти отношения оказались столь же несостоятельными, как и любые другие, построенные на крови, тайнах и лжи.

Или же, быть может, наша кровь, тайны и ложь просто другого сорта. Кровь проливали посторонние. Тайны подходят под определение электронного шпионажа и саботажа. Ложь — шоу для прессы и общественности.

И все равно я оставалась с ними.

— Но разве не этого мы все и хотим? — эдак задумчиво произносит Макс. — Быть полезными, ценными. Привносить достойный вклад. Создавать наследие, которое останется даже после нас.

— Избавь меня от своей ахинеи «я-уже-старик-и-так-далее», — огрызаюсь я. — Твое наследие — станция Феррис и вот это. — Свободной рукой я обвожу трюм «Авроры». — Загубленные жизни, смерти, убийства. — Даже если об этом наследии никто и не узнает.

Донован хмурится, но затем лицо его снова проясняется.

— Я не создавал прибор, не принимал решения разместить его на борту. Моя задача — исправить ситуацию. Распутать этот трагический узел, который вызвал бы лишь…

— Для кого исправить ситуацию? — перебиваю я его. — Ты скрываешь правду от людей, которые имеют на нее право, и покрываешь тех, кто должен понести наказание за содеянное!

Он виновен ровно в той же степени, что и неизвестные руководители «Верукса», двадцать лет назад разработавшие гнусный преступный план.

Вдруг откуда-то из-за пределов грузового отсека доносится грохот падения. Просто обрушилась одна из покосившихся баррикад? Или подбирается Рид?

Мне стоит усилий, чтобы не обернуться в сторону шума.

Донован, однако, и бровью не ведет. То ли не слышит, то ли ему плевать. Да и все равно, наверняка он в любом случае планирует нас убить, так что какая разница?

По его лицу пробегает тень раздражения.

— «Верукс» больше сделал миру добра, чем причинил вреда. Даже ты это знаешь. Только подумай о проделанных нами исследованиях, о колонизации планет. Одни лишь достижения медицины, которых мы достигли благодаря узнанному на Феррисе…

— Расскажи это пассажирам и их семьям. Расскажи безопасникам, которых ты послал сюда на смерть. Расскажи это Лурдес, Воллеру, Нису и Кейн, — чеканю я, отчаянно пытаясь сдержать гнев. В груди у меня клокочет лава ярости, стремящаяся выплеснуться на него расплавленной ненавистью.

Макс улыбается мне столь миролюбиво, что по коже у меня бегут мурашки.

— И все же, дорогая моя, — мурлычет он. — это не я послал сюда твою команду. И не я подбивал их загерметизироваться на мертвом корабле ради славы, богатства и лучшей жизни.

Его слова как удар под дых, да такой, что оставляет после себя сквозную дыру в теле. У меня перехватывает дыхание.

— Весьма сомневаюсь, что в данном случае у тебя есть хоть какое-то моральное превосходство, — сухо добавляет Макс.

И он прав. Как он выложил, так все и было. Неважно, сколь благими были мои намерения. Неважно, как отчаянно я пыталась запоздало исправить ошибку. Они все равно мертвы. Из-за меня. Из-за моих желаний.

У «Верукса» и меня гораздо больше общего, чем мне казалось. Похоже, каков корпоративный приемный отец, такова и дочь.

Моя дрожащая рука с пистолетом медленно опускается. Прямо сейчас мне только и хочется, что свернуться клубком на полу грузового отсека и просто… прекратить. Все.

Внезапно рация в моем шлеме разражается треском, и я вздрагиваю от неожиданности.

— Нашел, — раздается изнуренный мужской голос, или скорее даже хрип. Затем слышится натужное и неровное дыхание.

Кто-то все еще жив? Это только и может быть, что безопасник. Голос мне незнаком, но я уверена, что отделение Шина здесь, в этом зале, в полном составе. Хоть и по частям.

Макс касается ком-импланта возле уха.

— Отличная работа, Монтгомери. Отсоедините и несите в грузовой трюм.

Монтгомери? Я поставила крест на нем и всем его отделении в ту же секунду, как увидела Диас и ее подчиненных. С уменьшением расстояния воздействие прибора, несомненно, усиливается.

Справедливости ради, Монтгомери и звучит прескверно. Мужчина заходится мокрым кашлем и хрипит:

— Подтверждаю.

И все же он справился. Нашел устройство и теперь несет его начальнику, словно послушная собака — палку.

У меня падает сердце. Все-таки Макс выйдет победителем. Получит прибор, вернется на «Арес» и взорвет нас. Все было напрасно.

Вдруг по коже у меня, несмотря на скафандр, пробегает волна озноба, вызывая мурашки. Вот только ощущение больше похоже на… откат, вроде океанского отлива от берега. Безжалостное давление в голове ослабевает — как будто вытягивают пробку из бутылки — а затем исчезает вовсе.

Прибор отключен. Его действие прекратилось.

Наблюдающий за мной Макс кивает. И затем входит в отсек, чтобы встретить Монтгомери.

И тут до меня доходит. Вот оно что! Этого-то Донован и дожидался.

Итак, он вернется и доложит «Веруксу» о своем финальном успехе. Будет победителем, героем, хоть и в последний раз, — а «Верукс» будет продолжать делать свои дела и дальше. Правды никто не узнает. Снова дети потеряют своих отцов. Та же Изабелла Беренс. Пускай вины в этом случае больше моей, нежели корпорации, но коли я ее продукт — дефектный, — тогда какая-то часть вины лежит и на ней. «Верукс» причиняет людям вред ради прогресса и, естественно, ради прибыли и притворяется, будто совесть его чиста.

Надо было застрелить Макса в ту самую секунду, что я его увидела. Все равно нам с Кейном уже не выбраться с «Авроры». Надежда на бегство была лишь очередной бредовой идеей. В которую мне просто хотелось верить.

Я сжимаю в потной ладони пистолет Диас и направляю его на приближающегося ко мне Донована.

— А вот этого не надо, — качает он головой. — Поверь, уж в этом-то опыта у меня побольше, чем у тебя.

Мужчина продолжает медленно наступать.

Я пячусь, сохраняя расстояние между нами. Можно только догадываться, что поручали молодому Максу в его ранних командировках по линии Отдела контроля качества.

— Маловероятно, что по твоим останкам будет возможно установить причину смерти, но если ты вынудишь меня стрелять, рисковать мы все же не станем, — невозмутимо продолжает мужчина. — Придется состряпать новую легенду. Согласно которой ты еще и напала на моих людей, и невинные поплатились своими жизнями.

— Значит, я либо просто помешанная, либо буйнопомешанная. — Слова даются мне с трудом, и не только из-за покушения Рида. В горле стоит ком невыплаканных слез. Я как будто всю свою жизнь отчаянно пыталась избежать этого ярлыка, но, вопреки всем усилиям, это клеймо, похоже, как раз и станет моим наследием.

Донован задумчиво наклоняет голову из стороны в сторону, затем отзывается:

— Да вроде так и есть. Разве нет? Но я предпочел бы избежать подобного исхода. Возникнет слишком много ненужных вопросов.

Ах, не приведи Господь, моя смерть еще и доставит им хлопот.

Вдруг я наталкиваюсь на что-то спиной и резко останавливаюсь. Бросаю взгляд вверх и вижу лебедку ЛИНА с болтающимся страховочным тросом. Оказывается, я подошла к задней части собственного корабля. Возможно, подсознательно ища укрытия.

Поддерживаю пистолет второй рукой, чтобы он не так дрожал. Уж как пить дать Макс застрелит меня еще до того, как я успею укрыться в ЛИНА. Он не пойдет даже на микроскопический риск, что во время взрыва «Авроры» я уцелею внутри своего анализатора. Сама же я отнюдь не уверена, что смогу уложить его с первого выстрела, прежде чем он откроет ответный огонь. Я практически бессильна что-либо поделать, разве что развернуться спиной к Доновану и попытаться удрать.

Принимаюсь лихорадочно обдумывать этот вариант. Грузовой отсек огромный, и если мне удастся отбежать достаточно далеко и выключить нашлемный фонарь, быть может…

— Ковалик! — раздается вдруг из темноты гортанный вопль, и я так и подскакиваю на месте от неожиданности.

Рид. На мгновение застываю. После отключения MAW у меня в голове прояснилось, однако непохоже, что и Дэрроу вернулся в адекватное состояние. И еще он явно очень близко. Прямо перед входом в грузовой отсек.

Меня охватывает паника. В данный момент от Рида меня закрывает ЛИНА, но, оказавшись внутри, он меня сразу же увидит. И после этого Максу уже не придется заботиться о новой легенде. Достаточно будет отойти в сторонку и наблюдать, как меня убивают. Разумеется, я вооружена, но у Дэрроу преимущество темноты, в которой я свечусь подобно маяку, к тому же мне приходится отвлекаться на Донована.

— Ковалик! — снова ревет Рид. По отсеку уже разносятся его шаркающие шаги.

Взгляд Макса перемещается с меня на шлюзовую камеру.

Ага, значит, не мне одной приходится отвлекаться.

И в этот момент мне приходит в голову мысль — столь же замечательная, сколь и ужасная.

Я ведь все равно умру. Это неизбежно, даже без всяких «практически». Но, быть может, у меня получится сделать нечто большее, чем предоставить «Веруксу» подходящую историю. И даже неподходящую.

Набираю в легкие воздух и ору:

— Я здесь!

Рид нетвердо входит в зал, натыкаясь на все подряд. Под ногами у него хлюпает кровь.

Донован смотрит на меня как на сумасшедшую. А что, сам же меня такой и называл. Он касается ком-импланта и произносит:

— Монтгомери, ожидаемое время прибытия?

Ах да, бедного Макса только и может защитить, что единственный командир-безопасник — явно не в лучшей форме и затерявшийся в недрах огромного лайнера. Да еще занятый переноской MAW.

Воспользовавшись его отвлечением, я дотягиваюсь до конца страховочного троса и пристегиваю его карабин к одной из подвесок на поясе своего скафандра. Мне остается только уповать, что эта штуковина столь же надежна, как и упрочненные подвески на скафандрах ЛИНА, служащие именно этой цели. Хм, ладно, не совсем этой.

Макс с подозрением смотрит на меня.

— Ты что затеяла?

И в этот момент из-за ЛИНА показывается Рид. Донован в буквальном смысле содрогается от его вида. Мне же разглядывать Дэрроу некогда, поскольку приходится следить за Максом и мостом.

— Это твоих рук дело! — вопит младший следователь предположительно мне, однако его внимание быстро переключается на старшего коллегу. — Хотел моей смерти, Донован? — спрашивает он скорее обиженно, чем рассерженно. В следующую секунду, однако, в его голосе вновь звучит презрение. — Всего лишь потому, что не выдерживал конкуренции. Ничего, я тебе покажу, где раки зимуют! Когда мы вернемся, и мой отец…

Не успеваю я и глазом моргнуть, как Макс стреляет.

От раскатов выстрелов я вся цепенею. Со столь близкого расстояния грохот просто оглушает, и когда оружие смолкает, у меня какое-то время звенит в ушах.

Рид не отшатывается, не оседает, схватившись за рану, как я видела в фильмах. Просто ломается пополам и падает на пол, словно внезапно лишившись опоры. Скорее всего, именно в этом причина и заключается.

Я смотрю в ужасе, в горле застревает крик.

Тем не менее глухой стук падения тела выводит меня из паралича. Макс подходит к своей жертве, словно бы желая убедиться в ее смерти. Сейчас ему определенно не до меня.

Делаю один болезненный вздох, затем второй. Поднимаю пистолет над головой Донована и нажимаю на спусковой крючок. От отдачи оружие подпрыгивает в руке, раз, другой. Пули врезаются в шлюзовой мост.

Какое-то ужасное мгновение ничего не происходит.

Макс машинально пригибается, но быстро понимает, что я промахнулась.

Если бы целилась в него.

Он довольно ухмыляется.

— Я же говорил…

Уплотнитель раскалывается и рушится кусками на стыковой порог «Авроры» и выдвижного моста. Откуда-то раздается частое пиканье тревоги, предупреждающее об аварии.

Донован оглядывается на мост и непонимающе хмурится. Но затем до него доходит, и он снова поворачивается ко мне — глаза округлившиеся, рот раскрыт от паники и ярости.

Однако уже слишком поздно.

Еще один кусок затвердевшего пенного уплотнителя отваливается на пол — и оказывается той самой метафорической последней каплей. Цельность конструкции бесповоротно нарушена.

Остальное довершает космический вакуум. Воздух в отсеке начинает вырываться наружу.

За какую-то долю секунды мост изгибается, и его, словно соломинку, смятую гигантским капризным ребенком, отбрасывает от «Авроры». Лавинная декомпрессия.

Макс, находящийся прямо у проема отсека, теперь открытого и незащищенного, исчезает в тот же миг. Я лишь успеваю заметить изумленное выражение его лица.

В глубине моей души зарождается скорбь по человеку, за которого я его некогда держала. Вот только человека этого никогда и не существовало, так что чувство немедленно угасает. У меня не оставалось выбора.

Пускай мне и не удастся привлечь «Верукс» к ответственности за их действия — двадцатилетней давности и нынешние, — но никто не вынесет с лайнера этот дьявольский прибор.