Мертвая тишина

4

Когда ЛИНА подходит к «Авроре» вплотную, от громадности лайнера становится немного не по себе. Наш миниатюрный анализатор выглядит жалким клещом, ползущим по лоснящемуся серебристому зверю, который то ли не замечает паразита, то ли еще не разозлился настолько, чтобы его стряхнуть.

Мы облетаем гигантский корабль, и лучи прожекторов скользят по его гладкой обшивке. Вот они выхватывают один из иллюминаторов, стекло которого немедленно отзывается вспышкой, и сердце у меня так и екает.

Но изнутри никто не сигналит. Какие бы то ни было признаки жизни отсутствуют. Зато есть свидетельства кое-чего гораздо худшего.

На корме отсутствует с десяток спасательных капсул, и их пустующие внешние доки темнеют гнилью в грозди здоровых и блестящих ягод, все еще облепляющих стебель.

Еще несколько капсул, похоже, не удалось запустить — они слегка перекошены, однако по-прежнему присоединены к корпусу корабля. Судя по их почерневшим бортам, кто-то пытался эвакуироваться без расстыковки. Управляемые автоматикой двигатели запустились, но зажимы удерживали капсулы на месте.

Возможно, вследствие паники. И неопытности. Видимо, пассажиры пытались покинуть корабль самостоятельно, без руководства экипажа.

А над спасательными капсулами на корме, под одним из двух огромных стеклянных куполов, нас встречает ошеломительная зеленая лужайка.

У меня так и перехватывает дыхание. Трава? Если им удалось вырастить здесь траву, тогда, возможно, они и пищу выращивают, а значит…

Увы, почти одновременно с этой мыслью я замечаю и другие детали, возвращающие в суровую реальность.

Трава чересчур уж зеленая. На противоположном конце лужайки все еще высится жизнерадостный красный флажок, воткнутый в имитацию почвы. Привинченные по периметру столики и кресла придают зеленому полю вид элитного загородного клуба.

— Лужайка для гольфа, — сообщает по внутренней связи Нис. — Согласно описанию, под стеклянным куполом на другом конце лайнера располагается бассейн.

Мы облетаем внешний край купола, и я замечаю вспышки отраженного света. Это над площадкой лениво плавают крошечные изогнутые клюшки для гольфа, сталкиваясь друг с дружкой и стенками. Среди них в бесконечной петле кружится огнетушитель с вмятым днищем.

— Генератор гравитации отключен, — констатирую я.

Перед входом во внутренний коридор трава искромсана и изборождена, как будто по ней что-то волокли. Или кого-то. Металлическая дверь в коридор искорежена и почти сорвана с петель. Да что здесь такое творилось?

Лурдес рядом тоже не сводит глаз с мониторов. Вдруг она подступает ближе и сжимает мне руку холодными пальцами.

На мгновение я сохраняю контакт, а затем меня захлестывает знакомая волна паники — слишком близко, это уже чересчур! — и отдергиваю руку.

Девушка бросает на меня уязвленный взгляд, а я притворяюсь, будто не замечаю его.

Но я вовсе не хочу ранить ее чувства. Должность капитана порой подразумевает сочетание функций родителя, вожатого и строгого, но доброжелательного директора школы. Вот только некоторые вещи мне просто… не под силу. Люди могут рассчитывать на меня лишь до тех пор, пока во мне не срабатывает некое реле, отталкивая меня от них. Я же не могу позволить себе рассчитывать на кого-либо вообще. Разумеется, не в прямом смысле — например, я физически не могу управлять ЛИНА самостоятельно. Могла бы, так пилотировала бы.

— Здесь тоже не вижу никаких повреждений, — небрежно констатирует Воллер, когда мы огибаем корму и выходим на левый борт. — Уж точно ничего похожего на взрыв. Или на катастрофический отказ двигателя. — Пилот, однако, отнюдь не является специалистом в данной области, чтобы позволять себе подобную уверенность. Он всего лишь вернулся в режим задиристого говнюка.

На какое-то время на мостике повисает тишина. Затем со щелчком оживает интерком.

— Отказ двигателя вовсе не обязательно приводит к взрыву, — с явной неохотой возражает Кейн. Он все же наблюдает w происходящим на другом мониторе — скорее всего из своей каюты. Стало быть, механик хоть и зол на меня, но все же не настолько. — Снаружи может быть не заметно.

— Конечно-конечно, — отмахивается Воллер, не отрываясь от экранов.

И все же левый борт действительно такой же гладкий и неповрежденный, как и правый. Ни закрученных листов обшивки, указывающих на внезапную разгерметизацию, ни зияющих дыр от столкновения с метеороидом. Что, впрочем, не исключает микрометеоритов, но, чтобы пробить корпус, их потребовался бы целый шквал, и остались бы следы.

В общем, «Аврора» выглядит совершенно целым… брошенным кораблем.

— Охренеть! — вырывается вдруг у Воллера. — Гляньте-ка сюда.

По мере нашего приближения к носовой части передний купол сверкает в лучах прожекторов все ярче, поскольку здесь стекло подернуто инеем.

Воллер подводит ЛИНА к верхушке купола, откуда можно заглянуть внутрь.

Огромный бассейн прямоугольной формы сделан панорамным, чтобы у пассажиров возникало ощущение купания среди звезд. Вот только вода из него выплыла — скорее всего, после отказа генератора гравитации — и затем замерзла в воздухе и на стеклах. Деревянные шезлонги, почему-то не прикрепленные к палубе, подобно зубочисткам торчат изо льда под невообразимыми углами.

Итак, климатическая установка тоже не функционирует. Ни тепла, ни воздуха, никакого жизнеобеспечения.

— Если что-то произошло с климатической системой, возможно, это и стало первой костяшкой домино, — говорю я, прикидывая сценарий катастрофы. Разумеется, в данном случае причина не может сводиться к единственной. Корабль вроде этого по определению напичкан предохранительными и резервными устройствами. Чтобы дала сбой столь сложная система, обеспечивающая безопасность столь большого количества людей, нужно сочетание непредвиденных факторов.

…Например, некий ранее неизвестный вирус, пребывавший в спячке в образце почвы, вследствие небрежной санобработки регенерируется под воздействием кислорода. Затем этот вирус размножается, отчасти по причине отсроченной модернизации системы фильтрации воздуха — как всегда, из-за урезанного бюджета. А если к этому добавить одинокую одиннадцатилетнюю девочку, которая, вообще-то, понимает карантинные процедуры, вот только…

— Кэп! — Лурдес хватает меня за запястье, отвлекая от воспоминаний о станции Феррис. — Что это? — Она указывает на группу причудливых форм под коркой льда, эдаких замороженных теней в ярких тканях.

Какое-то время я только щурюсь на монитор, пока мозг неохотно интерпретирует увиденное. Вот нечто длинное и тонкое с чем-то вроде морской звезды на одном конце… да это же рука с растопыренными пальцами, застывшая словно в призыве! Правда, она резко обрывается — не видно ни плеча, ни вообще тела…

Это люди. Люди, скованные льдом. Где-то с десяток. Или… или только части тел.

— Что за хрень? — шепчет Воллер.

Я невольно отшатываюсь, и девушка бросает на меня озадаченный взгляд, а потом снова вглядывается на изображение на мониторе. На этот раз до нее доходит, и она судорожно ахает:

— О боже. О боже! Они мертвы!

— Успокойся, — говорю я ей. — Ничего страшного. Мы же предполагали, что будут погибшие, помнишь?

— Но не в таком же виде! — возмущается Лурдес.

Довольно странно, но несколько тел — целых, во всяком случае, — даже не одеты для купания. Например, женщина в обтягивающем вечернем платье медно-красного цвета с воланами над голыми ступнями. Вроде такой фасон называется «русалка», как бы иронично это ни казалось. Или мужчина в смокинге, даже галстук-бабочка по-прежнему при нем. Зато другой как будто в пижаме, в парных штанах и куртке из глянцевой темно-синей ткани. Не похоже, что в момент катастрофы они плавали в бассейне или собирались плавать, но погибли достаточно близко от него, чтобы после отказа генератора гравитации их затянуло в воду. Впрочем, трудно сказать, в какой последовательности разворачивались события.

Голова мужчины в пижаме окружена красным — расплывшийся в воде кровавый нимб теперь навечно заключен в лед.

Эти люди умерли не от голода. И не из-за поломки климатической установки. Их смерть была насильственной и, судя по всему, внезапной.

…Маленькие черные пятнышки расползаются по маминой щеке, словно плесень на ломтике хлеба. А я пытаюсь смыть их, вот только кожа у нее такая холодная…

Я крепко зажмуриваюсь и яростно мотаю головой, чтобы стряхнуть неожиданно нахлынувший образ.

— Бунт? — предполагает Нис.

— На люксовом лайнере? — фыркает Воллер. — Типа эти говнюки подняли мятеж из-за недостаточно мягких простыней? Они же заплатили за билеты!

— Взбунтоваться могла команда, — возражает Нис.

— Ага, ну конечно. «Нас не пускают наравне с остальными в космический бассейн! Все за пожарные топоры, оттяпаем вон тому мужику руку!» — Пилот с отвращением качает головой. — Не, братан, ты бредишь. За свою работу они получали реальные бабки. Я помню репортажи. Каюты вдвое, а то и втрое больше наших каморок. Плюс настоящая еда.

Системщик продолжает выдвигать версии:

— В случае сбоя климатической системы люди могли испытывать кислородное голодание или…

— С каких это пор гипоксия превращает человека в маньяка-убийцу? — парирует Воллер.

— Никто не знает, что произошло, — холодно отвечает Нис, явно задетый вопросом. — «Сити-Футура» свернула поиски через год после исчезновения, а никаких официальных заявлений не было. Вот, смотрите.

На одном из мониторов вместо «Авроры» появляется текст, несомненно, обнаруженный системщиком в сокровищнице Форума:

Комментарии под статьей, сохранившиеся с самой даты публикации, вполне отвечают ожиданиям: плач по двум сестрам-знаменитостям на борту, сумасбродные конспирологические теории, подразумевающие в том числе и вмешательство инопланетян, и препирательства о состоятельности упомянутых теорий.

— Несчастные семьи, — шепчет Лурдес. Она бессильно опускается в свое кресло и хватается за край приборной панели перед собой, словно без опоры ей не удержаться на месте. — Но теперь-то мы можем улететь отсюда? Установим флаг, отправим сообщение или что там еще нужно сделать, чтобы заявить о своих правах, и улетим, а? Пожалуйста!

И в очередной раз на мостике воцаряется тишина. Девушка понятия не имеет, как работает Закон находки, вот только никто не горит желанием объяснять ей.

Воллер поворачивается в кресле ко мне:

— Улетаем? — Буквально в каждом слоге читается вызов.

…Пищевой принтер почти выдохся. Остается лишь три упаковки протеина. А у воды появляется странный привкус. Металлический. Мама говорит, значит, пора менять фильтр. Еще она говорит, что мне нужно выбираться отсюда, иначе я останусь здесь навсегда, мертвой, как все остальные, как она сама…

Снова отмахиваюсь от воспоминаний. Это не одно и то же. Даже рядом не стояло. На этот раз я не одна. И я не маленькая девочка на отдаленной станции. Я — капитан, в моем подчинении ЛИНА. Я могу убраться отсюда, когда захочу.

Хоть прямо сейчас, и плевать на заявку.

Вот только это означало бы отказаться от единственного оставшегося шанса построить жизнь по своему вкусу — самостоятельную, без «Верукса». Именно корпорация отправила мою маму — вместе со мной — на Феррис. А после всего произошедшего на станции доставила меня обратно, определила в один из своих интернатов и содержала там, пока я не достигла трудоспособного возраста. Догадайтесь, кто был готов нанять меня, с моей-то биографией?

И вот теперь «Веруксу» я больше не нужна, разве что на формальной административной должности, которую бросили мне как кость. Вне зависимости от моего согласия.

Во мне с новой силой разгораются гнев и отчаяние.

Моя доля в этой находке — путь к свободе. «Верукс» больше не будет дергать за ниточки, а я останусь в космосе и буду заниматься тем, что нравится, не завися от их щедрости.

— Нет, — отвечаю я наконец пилоту. — Не улетаем.

Слишком многое стоит на кону.

Воллер издает торжествующий вопль.

— Нис, нам нужно попасть внутрь, — продолжаю я.

— Уже работаю, — немедленно отзывается системщик.

— Внутрь? — с нескрываемым ужасом переспрашивает Лурдес. — Что мы там забыли?

— Ковалик, — вдруг вмешивается Кейн, — нам нужно поговорить. Немедленно. — Связь со щелчком обрывается. Сейчас механик объявится на мостике. Только его здесь и не хватало.

— Воллер, двигай обратно на левый борт, — велит Нис. — Без доступа к комсети информации у меня немного, но там должен быть грузовой отсек для доставки пассажирского багажа и припасов. Я тут кое-что нашел, так что сможем попасть внутрь, если только выложенные спецификации не устарели из-за какой-нибудь модернизации в последнюю минуту. Отсек вроде как достаточно большой, чтобы просто влететь в него.

— Клэр? — продолжает волноваться Лурдес. — Что происходит?

Я не отвечаю. Она такая молодая и… неискушенная. Такой бы ей и оставаться. При обычной работе на комсети так бы и получилось. Да, несчастные случаи все еще происходят. Космос опасен. И Лурдес не дурочка, ей это известно. Разумеется, рутинная и порой мрачная реальность работы в космосе неизбежно наложит на нее свой отпечаток, вот только, похоже, сейчас она получит разом лет за десять.

— Лично я сомневаюсь насчет модернизации, мертвым это ни к чему, — со смешком отвечает Нису Воллер.

Девушка вздрагивает, переключает внимание на пульт связи и дрожащими руками запускает проверку системы, хотя связаться мы все равно ни с кем не сможем. Можно лишь отправить сообщение в надежде, что оно достигнет комсети, как до нас дошел сигнал бедствия «Авроры». И на этом все. А если послание дойдет до адресата, итогом будет лишь указание диспетчерской «Верукса» вернуться в исследованное пространство и ждать дальнейших распоряжений. Подчиняться чему… я и не подумаю.

Тем не менее рутинная работа успокаивает, поэтому я не собираюсь прерывать Лурдес. Она имеет право на страх. Естественная реакция. Если в этой дали остается хоть что-то естественное.

— Лурдес, — окликаю я ее и жду, пока она обернется.

Наконец, она смотрит на меня. Пальцы теребят свиток на цепочке, глаза блестят от влаги.

— По Закону находки, — объясняю я, — необходимо доставить документально подтвержденный артефакт и сделать публичную заявку.

Но я рисковать не собираюсь. От одного артефакта могут отмахнуться. Он даже может просто «исчезнуть», в зависимости от решимости бывших сотрудников «Сити-Футуры», теперь работающих на «Верукс», скрыть произошедшее и уйти от возможных обвинений.

— Но люди… — начинает Лурдес.

— Мы не тронем ни их, ни их вещи, — перебиваю я.

— Кэп, говори за себя, — возражает Воллер, разворачиваясь к нам вместе с креслом.

Я отвечаю ему испепеляющим взглядом.

— При всем уважении, — быстро добавляет он, — у нас будет только один шанс. Надо хватать все, что попадется под руку, не разглядывая, кому что принадлежит. Технически это все наше. На нашем месте так поступил бы любой.

К сожалению, он прав. Пускай заявку сделаем мы, но другие корабли — спасатели, сборщики металлолома, торговцы, наемники всех мастей — ринутся сюда, едва лишь прослышав о нашей находке, и похватают все, что только смогут продать. Семьям погибших или же иным заинтересованным лицам, желающим приобщиться к истории. Заявка по Закону находки не дает никакой защиты, если ты сам не готов ее обеспечить, а поскольку «Веруксу» сначала придется отправить к «Авроре» свою команду для проверки наших притязаний, у прочих желающих поживиться будет еще уйма времени порыскать здесь.

— Мы не любые, — отвечаю я.

Лицо пилота багровеет от гнева, однако он с некоторым усилием плотно сжимает губы и снова отворачивается к пульту управления.

— Мы быстро, — обещаю я Лурдес. — Нам только и надо, что взять несколько вещей, — да хоть смеситель этот золотой, — чтобы были доказательства. Ничего опасного.

В этот момент на мостике появляется Кейн. Стиснув зубы, он качает головой.

Я не обращаю на него внимания.

— Взгляни на это с другой стороны. Родные всех этих людей на «Авроре»… — Я указываю на мониторы с изображениями лайнера. — Они ведь двадцать лет не знали, что случилось с их близкими. А мы им поможем. Поможем им наконец обрести покой.

Лурдес тяжко вздыхает.

— Согласна. Хорошо.

Она расправляет плечи.

Я не говорю о том, что, как подсказывает мой опыт, вряд ли родные обрадуются той информации, которую мы сейчас получим.

— Ты понятия не имеешь, что тебя там встретит, — говорит Кейн. Скрестив руки, он наблюдает, как я натягиваю скафандр перед шлюзом. Под ногами у меня высится кучка полиэтиленовых мешков для медицинских отходов, что я вытащила из лежанки, служащей нам «медицинским отсеком». Все трофеи с лайнера необходимо будет изолировать. Просто на всякий случай.

— Зато я знаю, что, если это был отказ системы искусственного климата, меня защитит скафандр, — парирую я. — Если пробоина — тоже он. В случае же какого-нибудь вируса или бактерий… — От одной лишь мысли об этом у меня вдруг потеют ладони, а звон в ухе усиливается. — Фильтры…

— Я вовсе не это имею в виду, — перебивает механик, сама серьезность. Под его взглядом мне приходится отвести глаза, сосредоточившись на возне с непослушными перчатками.

— Обстановка там как пить дать мерзкая, — продолжает он. — После выхода из строя климатической установки разложение прекратилось, но приятного все равно мало. Судя по тому, что мы успели разглядеть.

Он говорит спокойно, даже деловито, однако не без участия. Ко мне.

Стараюсь игнорировать его заботу.

— Ты не обязана идти, — настаивает Кейн, делая шаг ко мне. — После всего, что тебе довелось пережить, никто не станет ожидать этого от тебя.

Поскольку я была несовершеннолетней, мое имя не разглашалось, однако Кейн, как единственный медик на борту ЛИНА, обладает доступом ко всей актуальной информации. В данный момент актуальной как никогда.

Вот только штука в том, что никто из моей команды больше не знает, чего от меня можно ожидать, поскольку о той давней трагедии им неизвестно. Никто из них не в курсе, что когда-то я была «ребенком № 1». Единственной выжившей на станции Феррис.

Порой я задаюсь вопросом, не испытываю ли тягу к Кейну в том числе и по этой причине. Он знает слишком много, но почему-то не винит меня, хотя и следовало бы.

Я отступаю на шаг, хотя что-то внутри настоятельно требует совсем другого.

— Хочешь помочь — помогай. А нет, так убирайся. Пересиди у себя в каюте.

Механик потрясенно отшатывается.

— Клэр, так я и пытаюсь помочь!

— Нет, ты пытаешься меня отговорить.

Я вытягиваю из воротника скафандра подшлемник и убираю в него волосы.

Пару секунд Кейн молчит, а затем издает отрывистый смешок.

Звук застигает меня врасплох, и я поднимаю на него глаза и впервые встречаюсь с ним взглядом. Он наблюдает за мной со смешанным выражением досады и восхищения.

— А кому-нибудь хоть раз удавалось отговорить тебя от чего-либо? — спрашивает Кейн.

Против воли я улыбаюсь — лишь самыми уголками рта.

— Нет.

Он делает шаг ко мне, поднимает руку и прячет в подшлемник выбившуюся прядь. Кончик его большого пальца загрубел от работы в машинном отделении и постоянного мытья жестким мылом, но прикосновение мягкое и теплое. Вопреки звучащим в голове предостережениям, я подаюсь головой к этому прикосновению, словно тянущаяся к солнышку кошка.

— Ты хороший капитан и сильная личность. Тебе не надо ничего доказывать, — говорит Кейн, проводя ладонью по моей щеке.

Предостережения в голове сменяются завыванием сирены. Это опасно. Позволять себе чувствовать. Чувств назад не вернуть, а потом будет больно. Именно такую боль я отчаянно стараюсь избегать большую часть своей жизни.

— А кто говорит, будто я пытаюсь что-то доказать? — спрашиваю я.

— Ты. Каждый чертов день. Как будто тебе приходится доказывать, что ты заслужила жизнь. — Он умолкает на пару секунд, словно бы что-то отыскивая взглядом на моем лице. — Или как будто обязана дать судьбе второй шанс отобрать ее у тебя, раз уж в первый раз не вышло.

Его слова с шокирующей точностью воспроизводят мои депрессивные внутренние монологи, которые я затолкала столь глубоко, что теперь даже нашептываний практически не слышу.

Кожу обжигает жаром стыда. Откуда он так хорошо меня знает? Что именно говорится в этом чертовом досье? Я чувствую себя беззащитной, словно стою перед ним голая. Вот только не в интимном смысле, о котором едва ли позволяю себе фантазировать, а словно под бездушными лампами в медицинском кабинете.

Уязвленная, я отшатываюсь.

— Благодарю за характеристику, док. — Сердце мое вот-вот пробьет скафандр, не то что грудную клетку, и я заставляю себя сделать глубокий вздох, чтобы показатели жизнедеятельности не инициировали сигнал тревоги еще до моего выхода из ЛИНА.

Против ожиданий, Кейн вовсе не принимается изводить меня насчет моей мифической жажды смерти — с чего это все решили, будто мне действительно не хочется жить? — но скрещивает руки на груди и многозначительно смотрит на меня.

— Одной слишком рискованно. Да ты сама бы никого без напарника не отпустила.

Я пожимаю плечами, насколько только это возможно в обтягивающем скафандре.

— Потому что я несу ответственность за безопасность своей команды.

— Включая и себя саму, — возражает механик. — Страховочным тросом в такой вылазке воспользоваться нельзя, и в случае чего втянуть тебя обратно мы не сможем. — Он запускает пятерню в шевелюру. — А внутри лайнера наверняка одна сплошная потенциальная опасность. Ты можешь застрять в обломках или порвать скафандр… — Тут Кейн смолкает и становится еще мрачнее. — Или что похуже.

— Похуже? Например? — Задохнуться от микроскопического разрыва в скафандре, прежде чем я успею вернуться, уже достаточно скверно. Не то чтобы это обязательно случится. Я только и делаю, что выхожу с уймой заплаток на скафандре. Как и все остальные. У Кейна просто приступ паранойи.

Или гиперопеки. Даже не пойму своего отношения к проявлению его чувств. Стрелка замерла на шкале где-то между раздражением и ностальгической признательностью. Давненько обо мне так не беспокоились.

Кейн раскрывает было рот, но тут в коридоре появляется Воллер и энергично топает к нам.

— Капитан одна не пойдет, — заявляет он.

Механик колеблется, но быстро решает, что даже такой союзник лучше, чем никакой.

— Вот видишь? — разводит он руками. — Даже Воллер считает, что это слишком…

Однако пилот устремляется мимо нас и, бросив на пол возле кучки моих мешков еще парочку, снимает с крючка скафандр.

— Парная работа, верно?

Мне требуется лишняя секунда, чтобы переварить смысл его слов. Просто потому, что я поверить в это не могу, несмотря на подтверждение прямо перед носом.

— Нет, — наконец произношу я сухо. — Ни в коем случае. Никуда ты не пойдешь.

Кейн встает перед Воллером.

— Если кто и пойдет с ней, то только медик. А ты — пилот. Ну что ты будешь делать, если что-нибудь случится?

Меня охватывает раздражение.

— Я прекрасно справлюсь сама! Случись что или нет!

В ответном взгляде механика читается досада.

— Ты же капитан, должна хоть сколько-то соображать! Нельзя соваться в потенциально опасную ситуацию без напарника.

— Значит, ты помнишь, что я здесь главная?

— Вот-вот. — поддакивает Воллер.

— О нет! Только не ты! — огрызается на него Кейн.

Мне уже кажется, что пилот ответит ему ударом, однако тот лишь изображает милую улыбку. Что немедленно приводит меня в ярость. Воллер явно что-то затеял.

— Она — капитан, а ты — заместитель. Вдвоем вам нельзя, — заявляет он, сама рассудительность. Хотя всякий раз, когда поднималась тема иерархии командования на ЛИНА, Воллер неизменно указывал, что «технически» пилот является заместителем капитана. При том что двух заместителей быть не может, хоть бы и «технически». В противном случае получается не командная вертикаль, а какой-то круг. — Лурдес боится, а Нис и вовсе с катушек слетает, когда ему приходится выбираться из своей компьютерной пещеры.

Тут он прав.

— Значит, остаюсь я, — подытоживает Воллер, после чего усаживается на вещевой контейнер и принимается натягивать скафандр.

— Мне не нужен сопровождающий, — рявкаю я синхронно со вздохом Кейна.

— А ты разве знаешь, как вытащить «черный ящик»? — осведомляется пилот, насмешливо вскинув брови.

«Черный ящик» — устаревший термин, сохранившийся еще со времен зари авиации. Это независимое регистрирующее устройство, копирующее данные с навигационного компьютера и вахтенного журнала, а также сохраняющее записи переговоров на мостике, данные с климатической установки и тому подобное.

Другими словами, это именно то устройство, которое расскажет «Веруксу», что же произошло на «Авроре».

Как я и обещала Лурдес.

Вот же, мать твою. Я раздраженно тру лоб, совершенно позабыв про подшлемник, в результате чего он безнадежно сбивается набок.

— Так. Ладно, — говорю я, пряча обратно волосы. «Черный ящик», по крайней мере, послужит прекрасным свидетельством для нашей заявки по Закону находки. — Кейн, ты за главного в мое отсутствие. Воллер…

— Эй, кэп! — доносится вдруг из интеркома голос Ниса. — Думаю, прежде чем ты отправишься на лайнер, нужно подобрать аварийный буй и отключить его. Он километрах в трех по носу.

— Я могу сделать это, — немедленно отзывается пилот, и снова мне не отделаться от ощущения, что он чересчур услужлив. И от этого становится немного не по себе.

— Зачем? Нис, это же просто чертов сувенир!

Вместо него отвечает Кейн.

— Потому что, если кто-то еще поймает сигнал и решит его проверить, на борту «Авроры» ты ничего не сможешь сделать. — Он вскидывает руку, предупреждая мои возражения. — Знаю, маловероятно, и все же. Других анализаторов, допустим, здесь и нет, но утильщики шныряют повсюду.

Утильщики, которые обычно вооружены до зубов и куда больше озабочены возможностью безнаказан но поживиться, чем соблюдением приличий. С этих станется выпотрошить «Аврору», захватить ЛИНА, чтобы мы не донесли на них, и оставить здесь умирать. Или сразу же перебить нас.

Кейн прав, как бы мне ни хотелось обратного. Потому что если бы он ошибался насчет радиобуя, то мог бы ошибаться и во всем остальном. В том числе насчет нашей вылазки.

— Ладно, — вздыхаю я. — Сначала займемся буем.

Я ожидаю бурю негодования, хотя бы недовольного ворчания, однако после секундной заминки следуют утвердительные отклики. Затем Кейн принимается что-то искать в одном из шкафчиков вдоль стены, а Воллер — не исключаю, впервые в своей жизни — безропотно встает и в натянутом до пояса скафандре отправляется обратно на мостик. Их молчаливое согласие следовало бы считать победой — по крайней мере, никто не стал спорить с капитаном, — вот только с моей стороны это в лучшем случае вынужденная уступка.

— Вот, — говорит механик, протягивая мне черный пластмассовый кейс.

— Плазменный бур? — хмурюсь я. Этим инструментом мы пользуемся довольно редко, если требуется проделать отверстия в корпусе маяка комсети. — Зачем?

— Потому что другого оружия у нас нет, — отвечает Кейн и мрачно поджимает губы.

Я смотрю на него во все глаза.

— Ты думаешь, Воллер…

— Нет-нет, — мотает он головой. — Не Воллер.

— Да там же ни одной живой души не осталось! — Отпихиваю кейс, однако Кейн и не думает уступать.

— Этого мы не знаем. — Он откидывает крышку и вытягивает закрепленный на основании ручки бура ремешок, пристегиваемый к скафандру. — Климатическая система не функционирует в помещениях, которые нам удалось разглядеть, но это не значит, что она не работает повсюду.

— Что, протянула целых двадцать лет? — недоверчиво посмеиваюсь я. — Запасы воды и продовольствия на такой срок не…

— А для одного-двух человек, при тщательно вымеренных нормах? — Поколебавшись, Кейн добавляет: — Да еще с таким запасом протеина, если они совсем отчаялись?

Протеин. Наполненное новым и куда более зловещим смыслом, передо мной встает зрелище вмерзшей в лед отчлененной руки.

— Подобное порой случается, — напоминает Кейн.

Однако история Марса мне прекрасно известна — возможно, даже лучше, чем механику. Трагедия на Феррисе была отнюдь не первой.

— «Дедал», — киваю я.

Около восьмидесяти лет назад одни из первых марсианских колонистов — из состава научной экспедиции под названием «Дедал» — оказались в ловушке, когда из-за стычек развязавшейся первой Корпоративной войны остановились производство и поставки деталей шаттлов, которые требовались и без того испытывавшему трудности НАСА для доставки продовольствия. Несколько неурожаев в примитивных оранжереях «Дедала» неминуемо привели к голоду, а потом НАСА и вовсе потеряло с ними контакт. Когда же годом позже «Сити-Футура» и «Верукс», эти два победителя в том раунде раздувания цен и коррупции в авиакосмической промышленности, наконец-то прибыли на собственных кораблях на станцию… положение там было скверным. Скверным, как в старом добром Джеймстауне, первом поселении англичан в Северной Америке. Большинство колонистов умерли от голода. Несколько выживших ради спасения решились на отчаянные меры и питались всем, что могли найти.

В том числе и бывшими коллегами.

— Сомневаюсь, что здесь до этого дошло, — качаю я головой.

Однако все-таки беру бур и пристегиваю к скафандру. Просто на всякий случай.