Мертвая тишина

5 Сейчас

— Итак, вы признаете, что взяли на борт плазменный бур? — уточняет Рид, подаваясь вперед. — И, согласно вашему собственному отчету, Кайл Воллер умер из-за ранений, нанесенных именно этим буром.

От ярости я стискиваю зубы. Вот только если не изображать готовность помочь следствию, необходимую информацию мне не видать как собственных ушей. Тем не менее отвечаю я, обращаясь к Максу:

— Еще я сказала, что он покончил с собой.

— Да, сказали, — кивает мужчина.

Словно по команде, откуда-то из недр здания доносится хриплый мужской вопль. Рид вздрагивает от неожиданности, но быстро берет себя в руки.

Ему еще нет тридцати — то есть он лет на десять младше меня. Костюм на нем сидит идеально по фигуре, почти щегольски. Сразу видно, что ему уже и так все ясно и никакие другие ответы он не примет. С другой стороны, откуда младшему следователю отдела контроля качества одной из крупнейших корпораций на Земле набраться альтернативного опыта? Он живет в аккуратно очерченных рамках, без каких бы то ни было оттенков и неопределенностей.

А Башня и ее обитатели как раз и есть такие вот опенки и неопределенности.

Например, Вера — женщина, которая кричит по ночам в соседней палате. В данный момент она ежится в дальнем углу комнаты отдыха возле настенного экрана, играющего роль окна с зимним пейзажем. Сегодня это нью-йоркский Центральный парк — вековой давности, судя по мелькающему транспорту на ископаемых видах топлива. Но женщина либо этого не замечает, либо ей все равно. Она дышит на экран и водит пальцами по несуществующему конденсату на несуществующем стекле.

Рид с отвращением кривится.

— У вас, посмотрю, на все готов ответ.

— Если вам не нравятся ответы, задавайте другие вопросы, — огрызаюсь я и вдруг ощущаю, что гул у меня в ушах усиливается. Значит, вот-вот кто-то появится. Руки начинают трястись, и я сжимаю кулаки на коленях. Может, Воллер или, упаси боже, Лурдес. Похоже, они преследуют меня по очереди. Кейн, Воллер и Лурдес. Все, кроме Ниса. Не знаю почему.

Врачи говорят, что это галлюцинации, обусловленные «тяжелой психической и физической травмой». Однако я так не думаю. Скорее уж, призраки. Мстительные фантомы наведываются предупредить меня о моих грехах — как Джейкоб Марли явился к Скруджу в «Рождественской песни» Диккенса. А еще обвиняют меня в своей смерти. И я заслуживаю это.

Стараюсь не отрывать взгляда от приколотого к лацкану пиджака Рида блестящего значка «Верукса». Большую часть своей жизни я носила такую же эмблему на плече, в той или иной ее разновидности, хотя чаше всего с указанием корабля и вышитую на ткани, а не изготовленную из драгоценных металлов.

Символ на значке Рида — агрессивно заостренная золотая «V», с одной чертой длиннее другой, из-за чего буква больше похожа на галочку. На длинной черточке поблескивают три бриллианта, что, впрочем, только привлекает больше внимания к двум пока еще пустым углублениям на короткой. Почему-то охрана на входе не обратила внимания на острый предмет у визитера и не изъяла его. Впрочем, Рид, скорее всего, использовал служебное положение, чтобы ему оставили значок. Так и вижу, как он качает права.

Младший следователь явно гордится своим статусом корпоративной семьи. Три бриллианта означают представителя третьего поколения. И отсюда следует, что Рид готов из кожи вон лезть, лишь бы доказать собственную ценность. Интересно, когда он избрал меня в качестве подходящего для этого объекта.

Над его левым плечом возникает мерцающий образ Лурдес, и гул в ушах временно пропадает. Веки девушки моргают над багровыми пустыми глазницами, а губы шевелятся, но так слабо, что мне понадобилось несколько недель после ее первого появления, чтобы разобрать слова: «Не понимаю».

Ноги у меня дергаются в порыве вскочить и броситься ей на помощь.

Вот только ей, как и всем нам, уже не помочь.

— Клэр? — Макс оборачивается, но, естественно, ничего не видит. Никто не видит. Впрочем, мгновение спустя Лурдес исчезнет. Надолго она никогда не появляется. В отличие от Кейна. В том числе и поэтому мне хочется схватить призрак девушки, чтобы удержать ее здесь подольше.

Против воли я осматриваю помещение. Да. Кейн вернулся. Выглядит он таким же плотным и реальным, как и все остальные здесь — что, вообще-то, не ахти какое описание, — за тем лишь исключением, что его туловище резко и пугающе обрывается в спинке обшарпанного серого диванчика, а когда он говорит, никаких звуков не слышно.

Это как зацикленный видеоролик. Он настойчиво жестикулирует, проводит ладонью по коротко остриженным волосам — характерное для Кейна выражение досады, — а затем со встревоженным выражением лица подается вперед и что-то кричит, зовя меня к себе.

По завершении пантомима начинается снова. А потом еще раз, и еще.

— Опять галлюцинации? Как кстати, — ухмыляется Рид. — Не могу не признать, у вас получается весьма убедительно…

— Какой курс? — перебиваю я его, с трудом удерживая мысль. Меня обволакивает туманом от препаратов, и так хочется послать все к чертям.

— Курс?.. — рассеянно моргает Рид, наконец-то подавшись назад.

Я поворачиваюсь к Максу:

— Корабль. Вы сказали, что он движется. Куда?

Мужчина скорбно поджимает губы, затем отвечает:

— Давайте лучше сосредоточимся на том, что известно вам.

Двадцать три года назад Макс Донован возглавлял следственную группу отдела контроля качества «Верукса» по инциденту на станции Феррис, и я нисколько не сомневаюсь, что корпорация прислала его сюда именно поэтому. Тогда он приносил мне газировку в банках, коробки с настоящими шоколадными конфетами, а однажды даже подарил дочкину куклу, наверняка ей уже ненужную. Ерунда, что мне шел двенадцатый год и я выросла в колонии, так что идея играть в дочки-матери представлялась мне совершенно чуждой. С какой стати играть в то, что потом так и так придется делать?

И все же благонамеренная нескладность Макса, как видно, не помешала его восхождению по карьерной лестнице «Верукса». Быть может, потому что эта самая его нескладность означает, что в нем нет ничего напускного. И такой поймет уродливость и несовершенство человеческого существования. И как это порой выходит боком.

Ему уже наверняка осталось немного до выхода на пенсию, и все же «гусиные лапки» в уголках глаз и глубокие морщины на лбу по-прежнему удивляют меня, когда бы я на него ни смотрела. Мысленно я все еще вижу Макса молодым.

Тогда он был добр ко мне, безымянной сироте из выпусков новостей, без родственников, готовых взять ее под опеку. Несколько раз, уже после завершения карантина, Макс навещал меня в интернате проверить, как я обживаюсь. И почти наверняка много лет назад он замолвил за меня словечко, когда я подала заявку на обучение на ремонтника комсети «Верукса». Пытается помочь он мне и сейчас, хотя это и не заметно.

Макс думает, что я сделала это. Считает меня виновной. Виновна ли я?

Я тру ладонями лицо, словно бы пытаясь вытянуть себя из трясины, в которую добровольно погружаюсь последние несколько месяцев.

Рид задумчиво меня разглядывает.

— Может, вы и вправду не убивали всю команду. Оставили одного человека сторожить добычу. Заодно подтвердить вашу историю. Как-никак на кону миллионы долларов.

Его слова воспламеняют во мне огонек неуверенности. Я не помню, как покинула лайнер. Возможно ли, чтобы кому-то удалось продержаться так долго?

Я вздрагиваю, но движение ощущается ужасающе медленным, словно под водой.

— Вам лучше надеяться, что его курс лежит во тьму, что о нем больше никогда не услышат, — отзываюсь я, четко проговаривая каждое слово.

— Мы не позволим ему уйти, Клэр. И вы это знаете, — мягко возражает Макс. — Мы отправляем корабль на перехват, основываясь на вашей рекомендации.

Под «мы», по-видимому, подразумевается «Верукс». Я щурюсь на него и выдавливаю:

— Это не моя рекомендация.

Лучше всего им держаться подальше от «Авроры».

— Что ж, после того шума, что подняла пресса по поводу вашего внезапного прибытия, никакое другое решение невозможно, — объясняет Макс, проявляя первые признаки раздражения.

Я качаю головой.

— Что бы ни находилось на борту «Авроры», пускать это сюда ни в коем случае…

— Вы ссылаетесь на «присутствие», которое якобы ощущали на корабле во время исследований, на проведение которых у вас не было права, — не скрывая скепсиса, снова заговаривает Рид.

Я смотрю на Макса, надеясь на его поддержку, но он лишь вскидывает руки, уступая инициативу коллеге.

— Вы же понимаете, как удобно все складывается в вашей истории, — продолжает тот. — Вам и вашей команде попадается самая крупная и самая скандальная находка за всю историю пилотируемых космических полетов, как раз перед самым вашим увольнением с должности капитана. — Следователь загибает один палец. — Остальные обзавелись работой на других кораблях, но вот вашу заявку на получение кредита для открытия собственной транспортной компании отклонили. — Второй палец. — У вас не было ни денег, ни будущего, кроме бесперспективной канцелярской работы, этой брошенной вам административной косточки. И вдруг из всей вашей команды, чтобы рассказать об этой величайшей находке, спасаетесь только одна вы. — Еще два пальца. — Что означает, что лайнер целиком принадлежит вам одной. — Он загибает последний палец, после чего разжимает получившийся кулак.

Вот только моей изначальной доли — пятой части из десяти процентов за найденный корабль — для осуществления моих целей оказалось бы более чем достаточно. И с практической точки зрения убийство команды ради получения всего вознаграждения — да еще возложение вины за это на некую загадочную сущность — было бы не только излишним, но и невероятно усложнило бы ситуацию, раз уж я очутилась в Башне. Однако это не тот ответ, что желает услышать Рид Дэрроу. Поставить галочку напротив моей фамилии ему определенно хочется в другой графе.

— А вы когда-нибудь видели, как человек совершает самоубийство плазменным буром? Или выдавливает себе глаза? — спрашиваю я. — И то и другое удобным при всем желании не назовешь.

— И все же вам самой каким-то чудом удалось спастись. Причем «единственная выжившая» стоит радом с вашим именем не в первый раз, не так ли? — Вопрос, надо полагать, Рид считает риторическим.

Меня пронзает ощущение предательства — холодное и острое, словно нож в глотку. Я-то думала, что все это позади. Мой взгляд устремляется на Макса, однако мужчина лишь сосредоточенно разглядывает свои руки.

— На станции Феррис вы нарушили режим карантина, объяснив свое поведение тем, что вас якобы позвал из-за ограждения в закрытый сектор кто-то из детей колонистов, — зачитывает по имплантированному коммуникатору следователь.

Бекка. Она так и стоит у меня перед глазами. Маленькая, бледная, в мешковатой белой ночной сорочке в синий цветочек. И босая, со взмокшими от пота темными волосами. Однако глаза ее лукаво поблескивали, когда она манила меня из-за ленты в модуль, где проживала ее семья.

Помню, на меня произвело впечатление, как быстро и бесшумно подружка проскользнула через шлюз. Как будто даже и не открывала его.

Однако Рид прав. Я пошла за девочкой. Я уже несколько дней не видела ее ни на работах, ни в нашей импровизированной школе. Все на станции переживали за ее семью — и остальных из того отсека. Они там умирали. Вот я и обрадовалась, увидев, что с Беккой все в порядке. И решила, что опасность миновала, раз она выбралась из постели и подошла к ленточному ограждению.

— Правда, к тому времени девочка уже была мертва. Более суток, — продолжает Рид.

Я крепко зажмуриваюсь, чтобы унять поднимающуюся внутри дрожь.

— Мне было одиннадцать, и я провела одна в этом модуле целый месяц. Мои воспоминания…

— После спасения? Возможно. На ваших воспоминаниях вполне мог сказаться шок или посттравматический… что-то там. — Рид машет рукой, разом отметая годы терапии, многочисленные экспертные заключения и планы лечения. — Вот только вы рассказали об этом еще до того, как все умерли. Ваша мать занесла в свой журнал обстоятельства нарушения карантина.

Я так и застываю при упоминании матери. Совершенно не помню, что говорила ей про Ребекку. События последних дней на Феррисе для меня словно в тумане.

— Когда вас обнаружили спасатели, вы сказали им, будто подать сигнал вам помогла мать. Вы сами должны прекрасно понимать, почему это невозможно.

Потому что я наблюдала, как мама умирает, еще за несколько недель до прибытия спасателей. Ее легкие наполнялись жидкостью, пока она не захлебнулась.

Вот только… Я помню, как она нашептывала мне на ухо. Как ласково гладила по голове. И то и другое гораздо позже того, как я оставила ее тело в медицинском модуле.

«Спутанные воспоминания и выдумки травмированного ребенка ради собственного утешения». Вот что это было. Все медицинские заключения сводились к этому.

Я не сдаюсь и поворачиваюсь к Максу.

— На том гребаном корабле что-то есть. Если он движется сюда, «Верукс» должен его уничтожить.

— Вместе со всеми уликами ваших преступлений, — огрызается Рид. — Неужто вы вправду пытаетесь нас убедить, будто некая форма инопланетной жизни…

— Где сейчас «Аврора»? — упорствую я, игнорируя младшего следователя. — Она следует какому-то курсу или просто дрейфует после начального ускорения? Курс корректировался? — Последнее подразумевало бы участие человека или навигационного компьютера. Если нет, космолайнер, возможно, просто идет по курсу, заданному Воллером. Еще до того, как… — Вы пытались установить связь?

Макс ерзает на стуле, и пластик под его весом жалобно скрипит.

— Сначала нам необходимо дослушать ваш рассказ, Клэр. — Выглядит он усталым. Или же смирившимся с чем-то мне неизвестным.

— Но я уже рассказала все, что помню! Я не убивала свою команду! — срываюсь я на крик. Медсестра немедленно поднимается из-за стойки, чтобы направиться к нам.

Макс, однако, жестом велит ей оставаться на месте.

— В том-то и дело, Ковалик, — живо подается вперед Рид. — Откуда вам знать, если вы ничего не помните? Вы утверждаете, будто из-за этого существа на борту все посходили с ума — но с чего вы решили, что сами-то не рехнулись?

Я открываю рот, однако произнести что-либо не в силах.

— Вы и без того представляетесь крайне склонной к… неуравновешенному поведению, скажем так, — указывает Рид.

Где-то у меня разболтался винтик. Вот что он говорит. Я невольно разражаюсь истеричным смехом. Смехом отчаяния.

Проблема в том, осознаю я с возрастающим ужасом, что следователь может быть прав. Ведь мне никак не доказать, что мои воспоминания соответствуют действительности. А вдруг даже те немногие, что у меня сохранились, — ложные? Вдруг я просто вообразила все разговоры и события? Всех людей? Подобное прежде случалось. Не только с Беккой.

Из-за препаратов в организме все кажется мне размытым, подернутым дымкой, а значит, рациональное мышление запросто может меня подвести. Помещение внезапно пускается в пляс, и меня куда-то несет. Словно корабль стремительно падает на скалы. Я подтягиваю колени к груди, пытаясь удержать себя в руках. Я не могу дышать, не могу…

Легкие словно заклинивает, и я слышу свои судорожные вдохи. Вот только это не помогает.

— Клэр, — доносится вдруг до меня спокойный голос Макса. Затем чуть резче. — Клэр!

Я с усилием поднимаю на него взгляд.

— Закончите свой отчет, — говорит он.

Но я уже качаю головой. Меня всю трясет, я только и хочу, что вернуться в палату.

— Закончите отчет, — повторяет он, — и я расскажу о курсе «Авроры» и что нам известно на данный момент.

Рид удивленно раскрывает рот, готовый возразить, однако Макс бросает на него предостерегающий взгляд. Младший следователь крякает от досады, но дальше этого его протест не идет.

Даже в состоянии абсолютной паники я смутно осознаю важность их беззвучного диалога. Им что-то известно. Что-то, что они — по крайней мере, Рид — хотели бы утаить от меня.

— Макс, — затем осторожно начинает младший следователь. Его голос что потрескивание льда в нашем холодильнике, когда он начинает оттаивать. — Вы уверены, что это хорошая…

Тот перебивает его нетерпеливым хмыканьем и обращает взгляд на меня, ожидая ответа.

Мне требуется пара секунд, чтобы сосредоточиться. Страх постепенно сменяется любопытством. Либо я сумасшедшая, либо нет. Выяснить это можно лишь одним способом.

— Хорошо, — выдавливаю я, восстанавливая дыхание.

Макс откидывается на спинку стула — еще один зачарованный слушатель печальной повести.

Раскрываю рот и тут же закрываю снова. Думается с трудом, но кое-что все же приходит мне в голову, и я добавляю:

— И про попытки связаться тоже.

Рид, похоже, уже готов оттащить Макса в сторону, чтобы я не слышала его разъяренной отповеди.

Однако Макс лишь пожимает плечами. Расследование явно возглавляет он, что бы там Рид ни наплел, когда представлялся мне.

— Договорились, про попытки связаться с «Авророй» я тоже расскажу.

Вот и славно.