P.S. Я тебя ненавижу

Глава 12

С тех пор как я вернулась домой из Алабамы, каждый раз, когда пытаюсь сесть и почитать книгу, стою в очереди в супермаркете или просто пытаюсь уснуть, мой разум использует эти моменты покоя, чтобы выкапывать воспоминания о времени, которое я была уверена, что оставила в прошлом навсегда.

Воспоминания о том лете. О лете после моего первого года в колледже.

Оно было совершенно во всех смыслах.

Пока не стало таковым.

Я виню в этих частых путешествиях в прошлое избыток общения с Домом и возобновленную переписку с близнецами.

В начале июня я не ждала теплых месяцев с нетерпением. У Джоша была стажировка в Нью-Йорке, Дом собирался работать полный день, и я думала, что в свободное время он будет проводить с Розалин. Мама снова уехала в какое-то путешествие, которое, по ее словам, должно было «восстановить ее ауру». Мне хотелось вернуться в университет, подальше от Флоренс, которая всегда обвиняла меня в том, что ее собственной дочери нет рядом, вместо того чтобы винить женщину, которая оставляла меня снова и снова.

Авария мамы Дома изменила все. Автомобильная катастрофа, которая отправила миссис Перри в больницу, а затем — месяцы ограниченной подвижности и физиотерапии.

Я не желала ей боли, но их семье была нужна помощь. И наконец-то я получила шанс начать отплачивать Перри за годы заботы. Я перестала быть просто тихой соседской девочкой, которая едва могла дышать и жила с матерью и бабушкой, которым было бы все равно, если бы я вдруг исчезла. Тем летом я стала ответственной девушкой, которая следила за близнецами, покупала продукты и вытирала посуду, пока Дом ее мыл после ужина. Ужина, на который меня с радостью приглашал каждый член их семьи.

Мы вошли в комфортный ритм. Я приезжала утром, чтобы отвезти Адама и Картера на тренировку по плаванию. Пока они наматывали круги по бассейну, я заезжала в библиотеку за книгой на день. Потом возвращалась к бассейну к моменту его открытия для публики. Устраиваясь под зонтом, намазанная толстым слоем солнцезащитного крема, я проводила большую часть дня на шезлонге с книгой в руках, используя палец как закладку, когда Адам отделялся от компании друзей-подростков, чтобы попросить меня оценить его прыжки «бомбочкой».

За обедом мальчишки запрыгивали на заднее сиденье моей старенькой Хонды Цивик, заполняя салон запахом хлорки и солнцезащитного крема — которым я заставляла их пользоваться, даже если их кожа не была такой же бледной, как у меня. Мы спорили, в какой фастфуд заехать сегодня. Мистер Перри каждое утро давал мне деньги, когда я забирала близнецов. Думаю, он считал это платой за няню. Но мне не нужны были их деньги.

Мне нужна была их семья.

Особенно, когда Джош все лето был за сотни миль.

Без Перри меня ждало бы три месяца наедине с Флоренс. Мама улетела в Калифорнию на «очищающий ретрит», который должен был продлиться несколько месяцев. Она всегда так делала. Сколько себя помню, она уезжала — от нас, от самой себя. Я не скучала по своей эгоистичной матери. Но всякий раз, когда она исчезала, Флоренс напоминала мне, почему. Говорила, что мама вынуждена была убегать из собственной жизни, потому что она несчастна. Несчастна из-за того, что мужа больше нет. Несчастна из-за того, что ее сын не проявлял к ней и к Флоренс должного уважения. Несчастна из-за того, что я ее дочь. А кто бы этого хотел?

Так что многие девятнадцатилетние, возможно, ненавидели бы тратить лето, присматривая за двумя тринадцатилетками.

Но я обожала это.

Обожала, как Адам страстно убеждал нас заезжать в марсианский фастфуд каждый божий день, а Картер закатывал глаза и бросал на меня многозначительный взгляд, когда мы, в конце концов, сдавались и шли у него на поводу. Обожала их синхронные улыбки, когда я сворачивала на их подъездную дорожку. Обожала, как Адам рассказывал дурацкие анекдоты, а Картер пел со мной мюзиклы в машине. Обожала, как миссис Перри, сидя на диване, распахивала руки, встречая нас после бассейна.

— Вот и мои маленькие монстры. И укротительница монстров.

Но больше всего я обожала, как Дом откладывал ноутбук, вставал с кресла с тихим стоном и хрустом позвоночника, а потом подходил ко мне и обнимал.

Обожала, как он поднимал меня над полом, прижимал к себе, а затем, склонившись к самому уху, тихо шептал:

— Спасибо, мать твою, за Мэдди Сандерсон.

А потом я приходила в себя от этого нелепого сочетания ласки и неуместного ругательства, и Адам тут же возмущенно требовал, чтобы брат поставил меня на землю, пока не сломал пополам, а Картер начинал громко и совершенно нескрываемо издавать чмокающие звуки.

Это было нашей маленькой игрой. Повторяющейся, предсказуемой, моей любимой.

Потому что для меня это никогда не было игрой.

Я подсела на это.

Я боялась конца лета. Особенно когда осознала, что он наступит раньше, чем я ожидала.

В августе близнецы уезжали в летний лагерь. Две недели без них. Две недели без необходимости забирать их по утрам и проводить с ними дни. Без поездок в фастфуд, без глупых песен, без дурацких шуток.

Без благодарных объятий от Дома.

Тогда у меня не было проблем с тем, чтобы плакать, и большую часть последнего дня у бассейна я провела, прячась за огромными солнцезащитными очками, держа перед лицом книгу и прижимая полотенце к щекам, чтобы никто не заметил, как слезы текут по моему лицу непрерывным потоком.

Адам и Картер были тише обычного во время нашего последнего обеда, и я даже не спрашивала их, куда заехать, просто свернула за тако. Не то чтобы я почувствовала вкус кесадильи с курицей, даже после того как залила ее острым соусом.

Мы вернулись к бассейну, я снова спрятала лицо за книгой, но тут мой шезлонг внезапно просел под дополнительным весом. Опустив книгу, я увидела, что у моих ног устроился Адам с угрюмым выражением лица.

— Я не хочу в лагерь, — объявил он, удобно забыв, как еще пару недель назад не мог заткнуться, рассказывая, как ждет этого приключения.

Кемпинг! Походы! Разведение костров! Заплыв через все озеро, чтобы впечатлить спасателей!

— Там будет весело, — сказала я с таким убеждением, на какое только была способна, хотя сама не хотела, чтобы наше лето заканчивалось, и знала, что если бы мне пришлось поехать в подобный лагерь, я бы ненавидела каждую минуту.

Мэдди Сандерсон и ее хрупкие легкие не подходили для жизни на свежем воздухе. Тогда. Да и сейчас тоже.

Адам не ответил, только нахмурился и пожал худыми плечами, уставившись в бетон под ногами.

В тот момент я поняла, что пора засунуть свое нытье куда подальше и вести себя ответственно. Если бы Адам в последний момент отказался ехать в лагерь, это стало бы дополнительным стрессом для семьи Перри, а моя цель всегда была в том, чтобы облегчить им жизнь.

— Эй, — я вытянула ногу и ткнула его пальцем ноги. — Ты же знаешь, что я не могу участвовать в лагерных активностях, да? Из-за астмы.

Он едва заметно кивнул, с его мокрых волос капли хлорированной воды падали на мое полотенце.

— Ну, — продолжила я, переходя на заискивающий тон, — я с нетерпением жду твоих рассказов об этом лагере.

Адам поднял на меня свои огромные карие глаза, окруженные темными ресницами, которыми отличались все Перри. В тот момент он напоминал щенка — трогательного, восторженного.

— Правда?

— Правда, — я снова ткнула его пальцем ноги, на этот раз вызвав неуверенную улыбку. — Я собираюсь жить через тебя, Адам Перри. Так что отправляйся в лагерь, попадай в приключения, а потом возвращайся и рассказывай мне обо всем.

Его улыбка, медленно расползающаяся по лицу, была чем-то прекрасным.

— Ладно. Так и сделаю.

А потом он вскочил на ноги, наклонился ко мне и встряхнул головой, обдав меня брызгами воды, как мокрая собака. Я взвизгнула, запустила в него бутылку с солнцезащитным кремом, а он только рассмеялся — смех у него был почти такой же глубокий, как у его старшего брата. Потом он убежал обратно к друзьям, хорошее настроение к нему вернулось.

Картер наблюдал за нами с другого конца бассейна, с легкой грустью в улыбке. Этого было достаточно, чтобы понять, что он чувствует.

Я опустила очки на нос, чтобы тихий братец мог увидеть, как я закатываю глаза. Он усмехнулся и отвернулся обратно к своей компании.

На следующий день я поехала вместе с Домом и миссис Перри, которая, наконец, могла ходить без посторонней помощи, чтобы отвезти близнецов к автобусу, который увозил их в лагерь. Мальчишки попрощались с мамой и братом, а потом по очереди обняли меня. Их волосы все еще пахли хлоркой, а когда они прижались ко мне, я с шоком поняла, что за это лето они оба вытянулись до моего роста.

Но это не помешало мне продолжить опекать их — я запихнула в их дорожные сумки дополнительные бутылки с солнцезащитным кремом, пока они изображали мучеников. Но они не знали, каково это, когда бабушка запирает тебя на улице в самый солнцепек, и ты так обгораешь, что потом несколько недель с твоих плеч сочится сукровица.

Нет, у них были люди, которые их любили.

И я была одним из этих людей.

Это был последний раз, когда я их видела. До похорон Джоша.

Когда мы отправили близнецов в лагерь, мне больше незачем было ходить к бассейну. Я думала, что остаток лета проведу в библиотеке, как и планировала в начале. Но когда мы вернулись на подъездную дорожку Перри, Дом пригласил меня внутрь.

Эмилия обняла меня, а потом исчезла в кабинете, который использовала летом, чтобы следить за работой — даже авария не смогла удержать ее от карьеры надолго.

Я все еще находилась в каком-то печальном оцепенении из-за отсутствия близнецов и не сразу заметила, что Дом завел меня на заднее крыльцо с застекленной верандой. Я всегда обожала это место — с мягкими креслами, скрытыми от прямых солнечных лучей, и лениво вращающимися потолочными вентиляторами, создающими прохладу.

— Наверное, рада, что у тебя появилось больше свободного времени, — сказал Дом, глядя в окно на задний двор, руки глубоко засунуты в карманы.

Я попыталась улыбнуться, но получилось скорее болезненное выражение.

— Я — злобный гений, который только что потерял двух первоклассных приспешников. «Рада» — не то слово.

Его непроницаемая маска дала трещину — уголок губ дернулся вверх.

— Значит, это ты испортила моих братьев.

— Конечно, — ухмыльнулась я. — Они были ангелочками до встречи со мной.

Дом хмыкнул, и мне пришлось сжать губы, чтобы не улыбнуться еще шире.

Раньше мне было сложно находить слова рядом с Домом. Он был пугающей, мрачной силой, и я так сильно хотела, чтобы он меня любил, но понятия не имела, как этого добиться. Я решила, что лучшее, что могу сделать, — это не досаждать ему разговорами и оставаться просто младшей сестрой его лучшего друга. Может быть, тогда какая-то часть его любви к Джошу достанется и мне.

Но стоя с ним на этом крыльце, я вдруг осознала, что что-то изменилось.

Что-то в нас.

Возможно, это была зрелость, которую я обрела, уехав в колледж. Возможно, то, что этим летом я помогала его семье, а не просто принимала их заботу.

А может, это были нелепые истории, которые Адам рассказывал о Доме, когда у него было игривое настроение.

Какова бы ни была причина, я больше не видела в Доме недосягаемого бога.

Конечно, я все еще безумно влюблена в него и хотела, чтобы он меня любил. Но желание преклоняться перед ним ушло.

— Что ты будешь делать без своих приспешников? — Его голос звучал насмешливо, легкомысленно, но реальность снова ударила меня. Я отвернула голову, быстро моргая, чтобы прогнать слезы, накатывающие от тоски по ним.

— Не знаю. До начала семестра еще несколько недель. Думаю, просто буду где-то зависать. — Но не у себя дома, где Флоренс будет придираться, ворчать и упрекать меня за то, что я не в силах изменить.

Дом прочистил горло.

— Адам говорит, ты читаешь целыми днями. — Он кивнул в сторону дальнего конца веранды. — Можешь читать здесь. Если хочешь. Тебе ведь нравится качающаяся скамья?

Больше, чем большинство мест на свете. Но мои глаза скользнули через его плечо к карточному столику у розетки. На нем стоял ноутбук, рядом лежали папки и стопки бумаг, прижатые пресс-папье.

Импровизированный офис Дома.

— Ты работаешь здесь. — заметила я, указывая на это.

Дом даже не удостоил стол взглядом.

— И что?

— И… разве я не буду тебя отвлекать?

Он продолжал смотреть прямо мне в глаза.

— Ты же просто будешь читать. Ты ведь не читаешь вслух, да?

Уголки моих губ дернулись вверх.

— Могу. С разными голосами для персонажей. Даже устроить целое представление.

Его зубы чуть прикусили нижнюю губу, в глазах мелькнуло веселье.

— Может, на обеде.

Обед. Я снова подумала об Адаме и Картере.

— Я могла бы привозить нам еду. Если буду читать здесь, конечно. Что-нибудь на вынос.

Он сморщил нос — и на этом чертовски красивом мужчине этот жест выглядел неожиданно мило.

— Только не тако.

На этом я расхохоталась. Это был единственный вариант — либо смеяться, либо расплакаться.

— Ладно, — вытерла я слезу из уголка глаза, все еще посмеиваясь. — Думаю, я не смогла бы так предать Адама.

Губы Дома сжались в тонкую линию, а я, продолжая посмеиваться, направилась к качающейся скамье и достала из сумки свою последнюю находку — потрепанную книгу в мягкой обложке. Пожелтевшие страницы приятно шуршали под пальцами, а переплет издал утешительный скрип, сливаясь с легким поскрипыванием цепей, на которых висела скамья. Она была большая, почти как матрас в моей комнате в общежитии, усыпанная декоративными подушками.

Я сидела на ней сотни раз за свою жизнь, но в тот день все было иначе. Потому что теперь на веранде были только Дом и я. Теперь я не уверена, что смогу когда-либо снова взглянуть на эту скамью. Не после того, что случилось две недели спустя. Не после того, как Дом лежал рядом со мной на ней, прижимал к себе, целовал так, будто дыхание не имело значения, и касался меня так, будто я была чем-то ценным. Не после того, как на следующее утро я увидела его на той же скамье с Розалин и услышала слова, которые разрушили меня.

— Давай поженимся, — сказал он ей.

Я не поверила. Не смогла сдвинуться с места. И поэтому увидела, как она подняла заплаканное лицо и заглянула в его глаза.

— Правда? — прошептала она.

Я все равно услышала.

— Правда, — его сильные руки — те самые, что держали меня прошлой ночью — ласково скользнули по ее волосам. — Я хочу жениться на тебе.

А потом он поцеловал ее в лоб.

Поразительно, как этот мягкий, почти нежный жест вызвал во мне такую бурю. Как его слова, полные любви, разорвали мое сердце так, что я не могла дышать. Буквально.

Я шарахнулась за угол дома, задыхаясь, лихорадочно шаря по карманам в поисках ингалятора и молясь, чтобы никто меня не увидел.

Звук нового письма в почте выдергивает меня из воспоминаний.

Мне больше не девятнадцать, я не переживаю приступ астмы возле дома Перри в Пенсильвании. Я лежу на диване в своей квартире в Сиэтле. В своем безопасном месте.

И сейчас разгар рабочего дня, я должна заниматься бухгалтерскими отчетами.

Тяжело вздохнув, я сажусь и стягиваю ноутбук с журнального столика себе на колени.

И только тогда понимаю, что оповещение пришло не в рабочую почту.

Я вижу знакомое имя.

Стиснув зубы, с ожесточенной ясностью вспоминая то лето, я все же открываю письмо.

Отправитель: Доминик Перри

Тема: Следующая поездка

Когда ты сможешь взять выходные? Как насчет Канзаса?

С уважением,

Дом

Мой взгляд скользит к деревянному сундуку, который я нашла в комиссионке и купила, потому что он выглядел так, будто в нем пират мог бы закопать сокровища.

Раньше я хранила в нем пледы.

Теперь там шесть пластиковых контейнеров, полных праха моего мертвого брата.

Джош всегда считал, что его «добыча» бесценна.

Сердце сжимается от желания услышать еще хотя бы одну его нелепую, вызывающую стоны шутку. Он был как неуклюжий папаша с вечными каламбурами, и я так скучаю по его смеху, что в животе сводит от боли.

Обхватив себя одной рукой — словно это поможет справиться с этим ощущением, — я другой набираю ответ.

Отправитель: Мэдди Сандерсон

Тема: RE: Следующая поездка

Июнь. Хорошо, Канзас.