P.S. Я тебя ненавижу

Глава 21

— Чёрт. Я не хотела ночевать здесь.

Наш самолёт стоит так близко к зданию, но всё никак не подъедет. Я смотрю, как минуты на телефоне утекают. В отличие от стыковки Дома, больше сегодня рейсов в Сиэтл нет.

Обычно перенести вылет на завтра не было бы проблемой, но утром у нас очная встреча персонала. Памела впадёт в панику, если меня там не будет, а я терпеть не могу подводить на работе.

— Ты не опоздаешь на свой рейс. — Дом смотрит в телефон, и я вижу на экране карту аэропорта.

— Он на другой стороне терминала. А посадка заканчивается через… — я наклоняюсь ближе, чтобы рассмотреть время, — двадцать минут. Они даже двери не открыли.

Некоторые, может, и смогли бы добежать, но не те, у кого хроническая астма, тяжёлая ручная кладь, набитая сувенирами из городов-призраков для жадных друзей, и два джина с тоником, плескающихся в желудке.

Надо было остановиться после первого, но меня тянуло коснуться Дома, хоть как-то успокоить себя. Нужно было чем-то занять руки, заглушить этот внезапный прилив нежности.

Помнишь тот раз, когда секс с тобой был настолько плох, что Дом на следующий день сделал предложение другой женщине?

Но потом он протянул мне свой крошечный пакетик с крекерами, и сердце тут же решило, что эта солёная закуска решила все проблемы, а я должна расстегнуть ремень, сесть к нему на колени и обнять.

Так что я пила. И теперь не в том состоянии, чтобы мчаться через терминал с чемоданом, пытаясь не задохнуться.

— Они уже почти открывают. — Дом кивает на окно, где телетрап медленно приближается к нашему самолёту. — Нам не надо бежать. Расстояние можно осилить. Я понесу твой чемодан. Пойдём быстрым шагом, и ты успеешь. Доставай ингалятор.

Чёрт. Почему Дом, отдающий приказы, внезапно кажется таким чертовски сексуальным? Обычно мне хочется спорить с ним во всём, чтобы доказать, что он мной не управляет. Но сейчас я уже вытаскиваю рюкзак из-под кресла, встряхиваю ингалятор, вдыхаю дозу лекарства и готова следовать за ним хоть к чёрту на рога.

Дерьмо. Читая то дело, я совершила ошибку.

Теперь я не могу игнорировать тот факт, что каким бы доминирующим ни был Доминик, его стремление контролировать всегда исходит из заботы. Скорее всего, это началось, когда на его плечи взвалили ответственность за двух младших братьев, сделав его фактически их нянькой.

На Дома слишком рано навалили слишком много. Теперь он проявляет любовь, заботясь о людях.

И сейчас он заботится обо мне.

Дом уже поднялся в проход, как только загорелся сигнал, позволяющий отстегнуть ремни. Он закидывает лямки своих сумок на плечи, вытаскивает мой чемодан из верхнего отделения. Благо мы в первом классе, перед нами всего один ряд пассажиров.

— У нас пересадка, — говорит он, встретившись взглядом с четырьмя деловыми мужчинами, которые по всем правилам должны были выйти первыми. Но они остаются на местах, смирившись под тяжестью его взгляда.

Вот тут его почти двухметровый рост действительно в тему.

Щелчок, смена давления. Бортпроводница машет нам рукой, и Дом делает шаг назад, давая мне возможность выскочить перед ним.

— Это не проблема, — говорю я, пока мы мчимся по телетрапу. — Я могу взять номер в отеле и улететь утром.

— Я тебя здесь не оставлю. Давай. — Войдя в здание аэропорта, Дом выдвигается вперёд, его внушительная фигура рассекает поток людей.

Внезапное тепло пробегает по моей руке, и я осознаю, что Дом, сменяя позиции, схватил меня за руку и переплёл наши пальцы.

Он несёт обе свои сумки, мою, и при этом ведёт меня вперёд, легко, но неумолимо. Его шаги по-прежнему широкие, но я чувствую, что он специально держит темп, который я могу выдержать. Быстро, но без необходимости переходить на бег.

— У чемодана есть колёса! — кричу я сквозь шум толпы и объявления.

Но он продолжает держать его за ручку, а не катить за собой, как все остальные.

— Колёса меня замедляют.

Я закатываю глаза, стараясь не обращать внимания на то, как эта самоуверенная реплика заставляет мой живот сжиматься.

— Как колёса могут замедлять? Ты что, летающая машина из будущего? Или призрак?

— Перестань тратить воздух на сарказм, — командует он. — Используй его для дыхания.

Я понятия не имею, была ли в истории женщина, которой так же сильно хотелось одновременно и придушить мужчину, и затащить его в постель.

Пока я вынуждена лишь дышать и бежать за Домом, мой взгляд цепляется за его спину… и остаётся там. Любоваться задницей бухгалтера оказывается неожиданно приятным способом преодолевать переполненный аэропорт.

И, разумеется, ровно за две минуты до окончания посадки, мой гейт наконец появляется в поле зрения.

— Последний вызов для Мэделин Сандерсон, — раздаётся объявление.

— Она здесь! — рявкает Дом, перекрывая громкоговоритель.

— Прекрати орать, пока меня не арестовали. — Я хлопаю его по спине, как неблагодарный тролль, которым являюсь.

Но Дом лишь сильнее тянет меня к стойке, поднимая руку с моим чемоданом, чтобы сотрудница авиакомпании нас заметила, если вдруг его громогласного объявления оказалось недостаточно. Его бицепсы напрягаются, и у меня чуть не текут слюни. Девушка за стойкой расширяет глаза при его приближении, и я замечаю, как она судорожно сглатывает.

От страха? От вожделения? Кто знает. Скорее всего, от обоих сразу.

Когда мы наконец останавливаемся перед стойкой, Дом ставит мой чемодан и поворачивается ко мне.

— Думаю, не стоило сомневаться в тебе, — говорю я, протягивая руку за ручкой чемодана, но на пути оказывается его бедро.

— Всё взяла? — спрашивает Дом, быстро осматривая меня взглядом.

А затем, без предупреждения, его руки повторяют тот же маршрут.

— Телефон, — бормочет он, хлопая по правому карману моих штанов. — Билет. — Проводит ладонью по карману худи. — Кошелёк. — Левый карман. — Ноутбук в сумке. Ингалятор в боковом отделении. Очки на месте. — Он поправляет мне оправу, сосредоточенно хмурясь. — Я ничего не забыл?

Этот последний вопрос что-то во мне ломает. Я потрясена тем, как много в этих словах отчаяния и заботы.

Я уже слышала это от Дома.

Тот же вопрос он пробормотал, когда близнецы уезжали в лагерь. Тот же вопрос он шептал, сортируя лекарства для своей матери. Тот же вопрос звучал, когда мы сталкивались в больничной палате Джоша.

Это не просто проверка. Это предупреждение.

«Не пропусти ничего», — говорит он сам себе. «Если ты что-то упустишь, если этот человек пострадает, это будет на твоей совести. Ты мог это предотвратить».

Я вижу страх в его глазах.

Сколько часов он провёл, изучая медицинские статьи и исследования, задавая себе этот же вопрос?

«Я ничего не забыл?»

Наконец Дом смотрит мне в глаза, убедившись, что всё на месте.

Возможно, я должна была бы возмутиться тем, что он провожает меня, как заботливая мать, отправляющая ребёнка в детский сад. Но моё сердце сбивается с ритма, зная, что он заметил, где я храню все свои вещи, когда путешествую.

Он, правда, кое-что пропустил.

То, что мне сейчас нужно больше всего.

Не делай этого! Ты уже слишком много раз обжигалась с ним! Не суй руку в огонь!

Но рядом с Домом я не могу себя контролировать. Именно поэтому я сбежала на другой конец страны после первого отказа. Потому что, как бессмертная мотылька, я снова и снова поднимаюсь из пепла, летя прямиком в этот красивый, смертельно опасный фонарь по имени Доминик Перри, игнорируя тот факт, что в конце концов сгорю дотла.

— Это твоя вина, — шиплю я, а его глаза расширяются, когда я бросаюсь вперёд, обхватывая его шею.

Я целую его жадно.

Это за то, что дал мне поспать у себя на плече и почистил мои очки. За то, что тащил мой чемодан через переполненный аэропорт в темпе, который я могла выдержать. За то, что выучил каждую деталь болезни Джоша, надеясь спасти моего брата. За то, что всегда остаётся неизменным, надёжным, заботливым.

Этот поцелуй — его вина.

Дом издаёт приглушённый звук, но не отстраняется. Да я ему и не даю такой возможности. Почти так же быстро, как нападаю, я разрываю поцелуй.

Не бросая на него больше ни взгляда, хватаю чемодан, сканирую билет и исчезаю в безопасности посадочного моста, прижимая пальцы к губам, чтобы сохранить на них его вкус.