P.S. Я тебя ненавижу

Глава 27

— Я не собираюсь тебя целовать.

Дом замирает, стоя у двери, которую только что закрыл. Я его ошеломила.

Может быть. Не знаю.

И в этом вся проблема с Домом. Я никогда не знаю. Последние несколько часов я пыталась понять, привлекаю ли его.

Но как только я переступила порог нашей комнаты, пришла к важному осознанию.

Это не моя работа — разбираться в этом.

Это работа Дома.

Он должен сам решить, хочет ли меня. А потом сказать мне об этом.

— Ты не собираешься меня целовать, — повторяет он. Разворачивается ко мне, но выражение лица остаётся, как обычно, непроницаемым.

— Нет. Уточню: если поцелуй случится, я поучаствую.

Его брови хмурятся.

— И это как-то должно прояснить ситуацию?

Я плюхаюсь на кушетку, отчего пружины жалобно скрипят.

— Ладно, давай проще.

Смотрю прямо на него, не отводя взгляда, не прячась, не используя алкоголь в качестве источника смелости, не гадая и не надеясь. Я просто спрашиваю:

— Дом, ты хочешь меня трахнуть?

Чёрт. Я хотела сказать «поцеловать».

Честно. Правда.

Но, впрочем, меня интересует и тот вопрос, что я задала.

Брови Дома медленно поднимаются, губы чуть приоткрываются, но он молчит.

Может, проходит пять секунд. Может, пятьдесят. У меня нет ни точных, ни неточных часов в поле зрения, чтобы засечь время.

Я просто понимаю, что его молчание — уже ответ.

— Ясно.

Отворачиваюсь к окну, смотрю на снег и мечтаю о том, чтобы у нас были раздельные комнаты.

— Мэдди.

Матрас прогибается под его весом, Дом садится рядом, что бесит, потому что он мог бы и не приближаться ко мне своим чертовски притягательным телом, пока в очередной раз отвергает меня.

В который уже раз? В четвёртый? Когда же я научусь?

— Дом, — передразниваю я его низкий голос, потому что до взрослой зрелости мне далеко.

— Посмотри на меня.

— Нет. Мне и так хорошо.

Ложь. Мне совсем не хорошо. Даже когда я пытаюсь возвести между нами эмоциональную стену, всё равно оказываюсь уязвимой перед его отказами. Когда выключат свет, я точно сбегу вниз спать на диване.

— Мэдди…

— Хватит повторять моё имя! — резко оборачиваюсь, сверлю его взглядом. — В этой комнате только я! С кем ещё ты мог бы говорить? Просто скажи, что хочешь.

Этот ублюдок осмеливается мне улыбнуться. А затем кладёт ладонь мне на затылок — мягко, но уверенно, притягивая моё лицо к себе. Останавливается, когда между нами остаётся лишь дыхание.

— Если я скажу, что хочу тебя трахнуть, — его губы почти касаются моих, — могу ли я тебя и поцеловать?

Ох.

Пульс бешено колотится, и Дом наверняка это чувствует — его рука почти полностью охватывает мою шею в странном сочетании обладания, эротики и чего-то неуловимо успокаивающего.

— Ну, если ты так настаиваешь на определённом порядке… — мой голос звучит насмешливо, но выходит хриплым. — Хотя учти, мы можем слегка перетасовать традиционную последовательность событий.

— Мэдди Сандерсон, — рычит он моё имя, и я вздрагиваю. — Как ты смеешь предлагать мне нарушить порядок? Я же могу дать сбой.

Я смеюсь.

И в этот момент Дом целует меня.

Целует.

Наконец-то.

Как и следовало ожидать, он полностью контролирует процесс. Его губы жадно захватывают мои, большой палец прижимается к подбородку, направляя мою голову под нужным углом. Губа, которую он когда-то назвал «надутой», подвергается основательной порке языком и лёгкому наказанию прикусыванием.

Но главное — он не душит меня своими поцелуями. Сколько раз мне приходилось прерывать поцелуи с кем-то, потому что не хватало воздуха? С Домом этого не случается. Он накрывает мои губы, а потом позволяет мне вдохнуть, в этот момент изучая мои щеки, линию подбородка, чувствительную точку под ухом. А затем снова возвращается к моим губам, снова захватывает меня полностью, прежде чем вновь отпустить, дать глоток воздуха.

Дом настолько искусен в одном только поцелуе, что между моих ног становится влажно. Я сжимаю бёдра, чтобы усилить ощущение.

И каким-то образом он это понимает.

Тяжёлая рука опускается на моё бедро, а затем скользит между ног. Дом сжимает меня поверх леггинсов, пока его губы продолжают изучать и требовать. Его прикосновение — это ощутимое, всёобъемлющее давление, под которое я подстраиваюсь, двигаюсь в такт. Я даже хватаюсь за его предплечье, обхватываю мощные мышцы ладонями и трусь о него, как будто он шест для стриптиза.

— Чёрт, — стонет Дом в мой приоткрытый рот. — Ты насквозь мокрая. Я это чувствую.

Его рука сильнее прижимается ко мне, язык скользит вдоль моего.

— Хочу почувствовать больше.

Когда его ладонь покидает моё тело, я издаю жалобный звук. Но через секунду его пальцы уже пробираются под пояс моих леггинсов, скользят сквозь мягкие завитки и находят мои горячие, чувствительные складки.

Сначала это восхитительно.

Всё, чего я могла бы хотеть.

Его сильные пальцы приближаются к месту, где ноет от желания, обещая мне удовольствие, которое может дать только он.

Но потом что-то в этом моменте становится слишком знакомым.

Внезапно я снова оказываюсь на качелях на веранде Перри. Дом медленно целует меня, его рука касается меня там, где до этого была только моя собственная. В тот летний вечер его прикосновения перевернули мой мир. Он гладил и исследовал меня, пока я не рассыпалась в его руках.

А потом, когда я дрожала в его объятиях, он прижал меня к себе, поцеловал в шею и прошептал, что я была хорошей.

А на следующий день выбрал другую.

Я резко возвращаюсь в настоящее, отталкиваю его руку, отрываю губы от его губ и срываюсь с кровати.

Дистанция. Мне нужно пространство.

Но когда я встаю, глядя на его припухшие от поцелуев губы, на раскрасневшиеся щеки, на голод в его глазах, это ничуть не уменьшает мою жажду к нему. И не избавляет от страха перед тем, что он может сделать со мной, если я снова позволю себе в него поверить.

— Мэдди?

— Я не могу. — Слова срываются прежде, чем я успеваю их обдумать.

Дом замирает.

Его лицо закрывается, все эмоции, что он только что показывал, стремительно скрываются за привычной непроницаемой маской.

Внутри у меня всё сжимается, сожаление царапает изнутри острыми когтями.

— Тебе не нужно, — говорит он. — Тебе не нужно делать ничего, чего ты не хочешь.

— Я знаю, — огрызаюсь я, злясь одновременно и на него, и на себя. Только что всё шло так хорошо. — И я всё ещё хочу… Просто… можешь не лезть ко мне руками?

Дом приостанавливает свой эмоциональный уход, наклоняет голову, изучая меня.

— Тебе это не нравится?

Физически — нравится. Но в голове это завязано на дерьме, которое я думала, что давно пережила.

Даже если он коснётся меня сегодня, это не значит, что завтра он снова бросит меня ради какой-нибудь Розалин, убеждаю я себя.

Но всё равно не могу. Это слишком похоже на прошлое.

— Я хочу сделать что-то другое, — говорю я, избегая прямого ответа.

— Всё, что захочешь, Мэдди. Если хочешь просто обниматься, мы можем. — Он разводит руки в стороны. — Это не обязательно должно быть сексуально.

Чёрт.

Мистер Ответственность собственной персоной. Пришёл напомнить мне, что получать оргазм с мужчиной, которого я не так давно ненавидела и который живёт на другом конце страны, — возможно, не самая разумная идея.

— Можешь просто заткнуться и снять штаны? — рявкаю я.

Телефонные операторы для секс-звонков, берегитесь, Мэдди Сандерсон выходит на рынок.

Дом хмурится, пристально глядя на меня. Я жду, что он откажется. Сменит тему. Начнёт разговор.

Но потом его длинные пальцы опускаются к поясу его брюк, где кофта задралась, обнажая несколько сантиметров обжигающей кожи на его животе. Я хочу провести языком по этой линии, как будто это кислый мармелад.

Дом медленно проводит рукой по ткани, и в этот момент я замечаю приличный бугор под его джинсами.

— Эти штаны? — уточняет он, будто нуждается в инструкциях.

Я моргаю.

Этот ублюдок издевается. Я вижу это в том, как его губы сжаты, сдерживая ухмылку.

Я захлопываю рот, чтобы не выдать улыбку в ответ.

— Да, Дом. Эти штаны. — Стараюсь говорить невозмутимо. — Сними их.

— Зачем?

Он проводит большим пальцем под поясом, но, несмотря на очевидное возбуждение, не спешит подчиняться.

— Затем я хочу убедиться, что ты не напихал туда носков для уверенности в себе, — отвечаю я, скрестив руки на груди.

Когда Дом выдыхает короткий, удивлённый смешок, я решительно возвращаюсь к кушетке. Останавливаюсь между его раздвинутых колен и нависаю над ним настолько, насколько позволяет разница в росте, сверля взглядом его тёплые, тёмно-карие глаза.

— Я хочу, чтобы ты снял штаны, потому что хочу заставить тебя кончить.

Потому что он владел моим оргазмом целые годы, и теперь мне нужен возврат. Баланс.

Чтобы доказать, что это не перепих из жалости.

Мне нужно, чтобы Доминик Перри развалился в моих руках. Потому что, кажется, в этой паре только я всегда оказываюсь разбитой.

— А если я хочу, чтобы ты кончила? — Он тянется ко мне, ладонью накрывает моё бедро, затем медленно скользит вверх, под свитер, к горячей коже на талии.

Скоро мне придётся избавиться от одежды, иначе я просто свалюсь в обморок от перегрева. Может, стоит приоткрыть окно и впустить немного снежной метели?

Но сначала надо ответить на его вопрос.

— Доминик Перри, я предлагаю облизать и пососать твой член, пока ты не кончишь мне в рот. Это эксклюзивное предложение высокого класса. Я не раздаю их кому попало.

Я наклоняюсь, целую его в губы и смакую, как рвано он выдыхает.

— Так что, ты хочешь, чтобы я забрала своё предложение обратно, или снимешь штаны?

Оставляю его наедине с, надеюсь, лёгким выбором, делаю шаг назад, скрещиваю руки на груди и вызывающе поднимаю бровь.

Дом дышит глубоко, размеренно, его грудь медленно вздымается и опускается.

И наконец, он расстёгивает пуговицу на джинсах, опускает молнию. Но, как истинный приверженец порядка, сперва он снимает с себя рубашку одним плавным движением.

Я прикусываю губу, чтобы не застонать при виде его голого торса.

Сколько ночей за последние месяцы я провела в постели, прокручивая в голове тот момент, когда он затащил меня в бассейн, а я обвила его ногами? Я представляла, как царапаю его напряжённую кожу ногтями, пока он оттягивает мои короткие шорты в сторону и входит в меня, пока вода поддерживает нас.

Но сегодня мне не нужно представлять. Сегодня он прямо передо мной. Он отбрасывает обувь, стягивает джинсы и трусы.

В тишине комнаты отчётливо слышен звук, с которым его эрекция освобождается и ударяет по животу.

Головка его члена налита кровью, и я невольно задумываюсь, есть ли в этом возбуждении доля боли. Настолько ли он твёрд, что буквально умоляет меня избавить его от напряжения? Мысль заставляет меня облизнуть губы.

Но прежде чем приблизиться, я возвращаю услугу и быстро избавляюсь от собственной одежды — мне сейчас не до дразнящих игр.

Обнажённая, я падаю перед ним на колени.

— Чёрт, — выдыхает Дом, и мне безумно нравится, какие безответственные слова он произносит рядом со мной.

Я обхватываю его основание одной рукой, а другой скольжу вниз по собственному телу. Касаюсь губами головки, раздвигаю пальцами свои складки. Облизываю каплю на кончике, нахожу свой пульсирующий клитор. Захватываю его глубже, тёпло и влажно, одновременно надавливая и водя пальцами там, где мне больше всего нужно. Он не похож ни на какой вкус, только на секс, желание и годы нереализованной потребности. Краем глаза я замечаю, как его пальцы сжимаются в кулак на мягком покрывале, костяшки белеют.

Мой клитор пульсирует в собственном ритме, и стоны сами собой вырываются из горла, отдаваясь вибрацией на члене Дома, пока я медленно заглатываю его и глубоко дышу через нос.

— Мэдди… — Он произносит моё имя с ноткой неверия. — Ты… Чёрт. Ты сейчас сама себя трогаешь?

Он давится словами, когда я шире раздвигаю ноги, чтобы он мог видеть.

— Блядь!

И это только начало его грязных словечек. Похоже, когда Дом заводится, он превращается в моряка. Он не в силах сдерживаться, пока я принимаю его глубже, как могу, и ласкаю себя так, как мне нравится.

Его бёдра вздрагивают в особенно сильном порыве, но затем он себя сдерживает, мышцы дрожат от усилия. И вот в этот момент я понимаю его потребность контролировать всё. Потому что ощущение власти над другим смешивается с собственным наслаждением — и это сводит с ума.

— Мне чертовски нужно тебя потрогать, — рычит он, но даже сейчас лишь удерживает меня, сжимая мои распущенные волосы в хвост одной рукой, а другой обхватывая затылок. Он не пытается задавать ритм — просто держится, пока я продолжаю двигаться в своём темпе.

Сырой голод в его голосе поднимает моё собственное возбуждение, и я позволяю его члену выскользнуть изо рта, влажно шлёпнувшись о его живот. А затем вонзаю зубы в солёную от пота кожу его бедренной кости в тот самый момент, когда меня сотрясает оргазм.

Я задыхаюсь, стону, пытаюсь вспомнить, как дышать.

— Чёрт, Мэдди. Дай мне почувствовать.

Пока волны удовольствия прокатываются через моё тело, Дом срывает меня с пола и притягивает к себе на грудь. А затем засовывает руку между моих ног так же, как делал раньше, его горячая ладонь накрывает меня целиком.

И он ничего не делает — не проникает, не дразнит клитор.

Он просто наслаждается тем, как моё тело содрогается в финальном эхе оргазма.

Когда я наконец оседаю в после прелестной дрожи, меня накрывает осознание.

Чёрт.

Так не должно было быть.

— Ты должен был кончить первым, — сжимаю зубы, злясь на себя за то, что снова поддалась этому узору.

— А если я кончу следующим? — Дом, уткнувшись носом в мой затылок, мурлычет эти слова в мою кожу. — А потом мы просто перестанем считать и будем делать то, что нравится?

Легко ему говорить. Он выигрывает.

Я выскальзываю из его объятий и устраиваюсь рядом, на узкой кровати. Его эрекция лежит тяжёлым грузом на животе, кожа всё ещё блестит от моего рта.

Когда я обхватываю его, тело Дома дёргается, и он глухо стонет.

— Используй мою руку, — говорю я.

— Что?

— Дрочи сам. Моей рукой.

Я всегда считала мастурбацию актом невероятной интимности. Познанием того, чего именно хочет партнёр, какой опыт приносит ему наибольшее удовольствие.

Я хочу, чтобы Дом был уязвим со мной. Хочу, чтобы он открылся, чтобы я знала. Чтобы у меня была своя доля его удовольствия. Точно так же, как он всегда имел право на часть моего.

Дом накрывает мою руку своей. Я жду, что он поведёт мою ладонь вниз по стволу, затем снова вверх.

Но вместо этого его большой палец находит мой и направляет к головке, показывая, как рисовать маленькие, твёрдые круги, пока не начинает сочиться предэякулят.

Мои пальцы становятся скользкими.

— Как у меня получается? — спрашиваю я, голос предательски хриплый.

— Идеально. Ты, блядь, идеальна, — шепчет он, а затем сжимает зубы, пытаясь заглушить стон, когда наконец начинает двигаться, заставляя меня держать его крепче, чем я бы догадалась.

Его хватка почти зла. Почти карающая.

Мне это нравится.

Я приподнимаюсь, чтобы удобнее контролировать движения, свободной рукой упираясь в его грудь.

Его сердце колотится быстро, тяжело, и я ловлю себя на том, что подстраиваю ритм движений под этот бешеный, завораживающий стук.

— Мэдди… Господи… Чёртова Мэдди… — Дом стонет моё имя сквозь прерывистые вдохи, и когда я встречаю его взгляд, вижу, как тяжелеют веки, как тёмные глаза пристально ловят каждое выражение на моём лице.

— Давай, Дом, — сжимаю его крепче у основания. — Покажи мне, как ты кончаешь.

Он снова произносит моё имя, его живот напрягается, затем член дёргается в моей руке, и горячие струи покрывают наши сцепленные пальцы и его живот.

Наконец-то.

Я даже не пытаюсь скрыть довольную улыбку, пока Дом лежит на этой кружевной дурацкой кушетке, весь в своём освобождении, всё ещё сжимая мою руку. Видеть его таким измождённым — особая, изысканная красота.

В конце концов он приподнимается, быстро целует меня в губы и исчезает в ванной. Я прикусываю губу, чтобы не рассмеяться, заметив татуировку на его заднице.

Дом появляется через минуту с влажной тряпкой, протягивает её мне. Я вытираю липкие следы его удовольствия с пальцев и перебираюсь на большую кровать.

И тут меня накрывает тревожная волна, сжимающая грудь резкой болью.

Что теперь? Он снова отстранится? Скажет, что это была ошибка?

Дом выходит из ванной, теперь уже с чистой грудью, приседает у своей сумки. Его обнажённое тело — одновременно величественное и бесконечно раздражающее. Мой страх перед тем, что будет дальше, начинает перерастать в защитную злость. Я уже готова выпалить какую-нибудь едкую реплику, когда Дом, наконец, разворачивается ко мне и бросает на постель небольшой предмет.

Презерватив.

— Ты всё ещё хочешь меня? — спрашивает он, и мне кажется, что в его голосе слышится та же самая неуверенность, что мучила меня последние мгновения.

Чтобы скрыть, как я чуть не испортила этот момент своими мыслями, я выхватываю упаковку и быстро её вскрываю.

— Кто-то, кажется, переоценивает своё время восстановления.

Дом забирает презерватив у меня из рук, и мои глаза расширяются, когда он ловко раскатывает его по уже твёрдому члену.

— Это ты, Мэдди. Мне нужно тебя больше одного раза. Гораздо больше.

Он нависает надо мной, забирается на кровать, его крупное тело грозит полностью меня накрыть. И хотя в теории мне нравится эта позиция, на практике я знаю, что это плохая идея.

— Извини, здоровяк, — хлопаю его по плечу. — Ты не сверху. Я усвоила это на горьком опыте.

Он замирает.

— Что это значит?

Я выскальзываю из-под него, уклоняясь от его массивной фигуры.

— Это значит, что как-то раз я занималась сексом с парнем, который был сверху, и у меня начался приступ астмы.

— Что случилось? — Он следит за моими движениями, сузив глаза.

Я пожимаю плечами.

— Как я уже сказала. Приступ. Воспользовалась ингалятором. Он запаниковал и ушёл.

— Он оставил тебя в середине приступа?! — Челюсть Дома напрягается так, что кожа на скулах почти белеет.

Я невольно думаю, надевает ли он на ночь капу, чтобы не стирать зубы до крошек.

— Ну, знаешь, не каждый день человек, с которым ты спишь, начинает задыхаться. Пугающее зрелище.

— В такой ситуации останавливаются. А не уходят, — рявкает он. — Почему тебя это не злит?

Вся сексуальная атмосфера испаряется под напором его защитных инстинктов. Но я не хочу, чтобы меня жалели.

— Не знаю, Дом, — мой голос пропитан горькой иронией. — Может, потому что я привыкла к тому, что люди меня бросают.

Как только слова слетают с губ, я осознаю, насколько сильно они меня выдали.

И, охваченная этим осознанием, пытаюсь отвернуться, уйти от него. Дом не даёт мне. Он крепко цепляет мои бёдра, притягивает обратно и усаживает меня себе на колени, так что я оказываюсь верхом на нём. Его большая ладонь обхватывает моё бедро, а губы прижимаются к моему уху.

— Я не хотел кричать.

Его пальцы скользят вверх, приближаясь к самому центру моего тела. Я перехватываю его запястье прежде, чем он дойдёт до цели. Паника вновь пронзает меня острым уколом.

— Я не могу быть в этом одна, — мой голос срывается. — Это не может быть только на мне. Мне нужно, чтобы ты был со мной. Внутри меня.

Я не могу снова пережить одиночество.

Дом смотрит мне в глаза долго, его густые брови сдвигаются, но в конце концов он кивает.

— Скажи, какая поза тебе удобнее всего.

Честно говоря, лучше всего было бы лечь на бок, чтобы он был позади меня. Но я не могу вынести мысль о проникновении, не глядя в глаза Дома. Мне нужно видеть, что он чувствует то же, что и я.

— Стоя. Медленные, ровные толчки. И чтобы всю работу делали твои мускулы тщеславия.

— Сделано.

Дом без труда подхватывает меня, находя свободное место у стены, где я могу упереться плечами. Его большие руки поддерживают мои ноги, обхватывающие его бёдра, и я чувствую, как он упирается в меня у самого входа.

— Всё хорошо?

— Ого. Эм, быстро. Ты сделал это быстро.

Слова вязнут в горле, когда до меня окончательно доходит, что Доминик Перри вот-вот будет внутри меня.

— Не переживай. Дальше всё будет медленно.

Он наклоняет бёдра, даря мне мягкий, неглубокий толчок, позволяя себе лишь чуть-чуть скользнуть внутрь, едва минуя мои влажные губы. Моё тело медленно поддаётся ему, живот сжимается в трепещущем спазме. Мне кажется, он мог бы довести меня до второго оргазма, даже не входя полностью.

— И, Мэдди…

Его голос — глубокий, успокаивающий. Я отрываю взгляд от места, где мы соединяемся, и встречаю его глаза.

— Да? — шепчу я, боясь, что громкий звук разрушит этот сон наяву.

— Тебе стоит знать… — он проникает глубже, — это не тщеславные мускулы.

Ещё один толчок — и его бёдра упираются в мои, заполняя меня полностью.

— Я играю в двух любительских бейсбольных лигах.

И, держа мой взгляд, он ухмыляется.

Этот человек смеет дразнить меня, пока трахает меня. И ничего не могло бы быть более идеальным.

— Ты такой мудак, — смеюсь я, а потом стону, потому что смех заставляет мышцы живота сжаться, что делает ощущение ещё острее, а его — ещё глубже внутри меня.

— Чёрт, Мэдди…

Его пальцы впиваются в мою задницу, и я внезапно думаю, останутся ли от них синяки.

Надеюсь, да.

— Ты же придёшь на мою игру, да? — Он почти выходит, а затем снова вгоняет себя в меня с тихим рычанием. — Будешь болеть за меня. Рассказывать всем, что подающий — твой парень?

— О боже, — стону я.

Частично от того, что он невыносим.

Но в основном потому, что он чертовски хорош.

— Ты ведь наденешь свою куртку с нашивкой, когда мы в следующий раз будем трахаться, да?

Дом ухмыляется, тёмные волосы падают ему на лицо, липнут к вспотевшему лбу.

Его щеки раскраснелись, а мышцы перекатываются под кожей, когда он снова и снова входит в меня.

Затем он наклоняется, целует меня под ухом и шепчет:

— Нет. Я трахну свою девочку, пока она будет в ней.

И вот так Доминик Перри забирает ещё один мой оргазм.

Но кто вообще ведёт счёт?