P.S. Я тебя ненавижу

Глава 5

В Рехоботе полно баров, но многие закрываются на зиму. Наконец, мы находим ресторан-бар недалеко от скопления отелей.

— У вас есть разливное пиво? — спрашиваю я у бармена, усаживаясь на высокий стул, обтянутый кожзамом. Материал противно скрипит, когда я устраиваюсь поудобнее, а мокрая юбка прилипает к коже. Это самая неэротичная версия промокшего белья, какую только можно представить.

— Конечно, — средних лет белый мужчина, разливающий напитки, пытается изобразить интерес, но я замечаю скуку в его глазах. — Какое именно? — Он указывает на доску за стойкой, и я понимаю, что на выбор у нас целых три сорта из пивоварни Делавэра.

Дом устраивается на стуле рядом, кривясь, когда садится. На нём тёмные штаны, но даже так видно, как мокрая ткань липнет к телу. К кое-каким местам особенно…

Я резко трясу головой, избавляясь от ненужных мыслей, и жестом предлагаю Дому сделать выбор первым.

— Ты первый.

Дом изучает доску, а я размышляю, выгонят ли нас, если я начну запихивать коктейльные салфетки за ворот платья, чтобы впитать всю эту влагу.

— IPA, — говорит он.

— Мне тоже. — И решаю отложить план с салфетками, пока бармен не отвлечётся на кого-то другого.

Бармен наливает нам по бокалу тёмного, хмельного пива и ставит их на подставки с логотипом местного пива, на которых красуется маленькая акула. После этого он удаляется, оставляя нас раздумывать над первым глотком.

Время для тоста. Так велел Джош в своём письме. Проблема в том, что у меня нет слов. Они застряли где-то глубоко в груди, так что я не могу их ни придумать, ни произнести.

Дом обхватывает свой бокал пальцами, затем подвигает мой ко мне. Я неохотно беру холодное стекло в руку, желая, чтобы это был горячий чай. Или бокал джина.

Дом прочищает горло, затем поднимает бокал.

— За Джоша. Хорошего друга. И хорошего брата.

— И это всё? — фыркаю я. Если бы я знала, что тост можно сделать таким банальным, я бы сама с этим справилась. — Я могу и получше. — Смотрю в тёмные глаза Дома, наконец заставляя себя выдать хоть какие-то тёплые слова, не развалившись при этом на куски. — За Джоша. Лучшего друга. Лучшего брата.

Мне кажется, уголок губ Дома слегка дёргается, будто он собирается улыбнуться. Но прежде чем я успеваю разобраться в этом, он чокается со мной и делает глоток. Я следую его примеру, запрокидываю бокал и делаю большой глоток, стараясь не скривиться от горечи.

Готово. Условие письма выполнено.

Я с грохотом ставлю бокал на стойку и сдвигаю его в сторону Дома.

— Теперь это твоё. — Затем машу бармену, заказывая джин-тоник. Когда он поворачивается, чтобы налить мой напиток, я замечаю, что Дом смотрит на меня. — Что?

Его брови сведены.

— Зачем ты заказала пиво, если не хотела его пить?

— Потому что так было написано в письме. А я не собираюсь проигрывать из-за какой-то технической мелочи.

— Проигрывать?

— Да, проигрывать. Нарушать правила. Или как там. — Я киваю в сторону его куртки, перекинутой через соседний стул. В кармане — письмо Джоша. — Я сказала, что выполню задания, и я их выполняю. Что, кстати, напоминает…

Бармен ставит передо мной бокал прозрачного, пузырящегося напитка, и я протягиваю руку, прежде чем он успевает уйти.

— Можете нас сфотографировать? — протягиваю ему телефон. Тот пожимает плечами и берёт его.

— Улыбнись, засранец, — шепчу я Дому за секунду до того, как на моём лице появляется фальшивая улыбка и срабатывает вспышка.

Я благодарю бармена, забирая телефон, и на мгновение задумываюсь, зачем вообще попыталась изобразить радость на фото. Всё равно ведь его никто не увидит. Никакого фотоотчёта сдавать не надо. Джош не высунет голову с того света, чтобы оценить нашу работу. Чтобы отогнать эти мысли, я делаю большой глоток коктейля, смакуя терпкий вкус можжевельника.

— Я бы не стал тебя укорять, — говорит Дом, возвращаясь к нашему разговору. — Я не считаю это соревнованием.

— Хм, — только и отвечаю я. Конечно, он так не считает.

Для него это просто обязанность. Всё в жизни Дом воспринимает как серию задач, которые нужно отметить галочкой в бесконечном списке дел.

Интересно, как в этом списке оказалось «развод»?

Всю поездку в машине я ломала голову над этим, но так и не смогла найти ответ. В моей голове Дом и развод просто не складывались в одно предложение, которое имело бы смысл. Он слишком упёртый спасатель, чтобы позволить чему-то настолько важному, как его брак, просто развалиться. Тот Дом, которого я знала, сделал бы всё возможное, чтобы найти решение любой супружеской проблемы.

Может, он уже не тот Дом, которого я знала? Вряд ли. Сегодняшний день показал, что он всё ещё тот же занудный приверженец правил, каким всегда был. Тогда почему он развёлся? Эта мысль не даёт мне покоя, а джин развязывает мне язык.

— Значит, ты и Розалин официально всё?

Не самый элегантный переход, но я сомневаюсь, что Дом от меня чего-то другого ожидал.

— Да. — Одно сухое слово, и он снова делает глоток пива, уставившись на разноцветные бутылки за стойкой.

— Она устала от того, что ты отказывался позволить ей трахнуть тебя страпоном, потому что у тебя уже торчит палка в заднице?

Дом давится пивом и с силой стучит кулаком по стойке, пытаясь загнать жидкость не в лёгкие, а в желудок.

— Мэдди! — наконец выдыхает он.

— Что? — Я прячу злорадную ухмылку за краем бокала. — Просто спросила.

Он что-то бормочет себе под нос, и это определённо звучит как ругательство. Горжусь собой — я заставила Дома использовать «безответственную лексику».

Так он это называл в детстве. Безответственная лексика.

Дом постоянно делал замечания мне и Джошу, когда мы матерились в присутствии близнецов, заявляя, что не хочет, чтобы они это перенимали. Джош смеялся, я извинялась, а когда Дом отворачивался, мы молча шевелили губами, выговаривая все запрещённые слова под хихиканье Адама и Картера.

Розалин никогда не получала выговоров — она вообще не ругалась.

Когда краснота от приступа удушья пивом наконец сходит с лица Дома, он разворачивается на стуле ко мне. Его ноги такие длинные, что колени ударяются о мой стул, заставляя меня пошатнуться и пролить джин на руку.

— Прости. — Звучит так, будто он ни капли не жалеет.

Я хмурюсь и слизываю алкоголь с пальцев — не собираюсь тратить впустую то, что должно притупить боль на этот вечер.

Дом следит за движением моего языка, вероятно, осуждая за поведение неандерталки, ведь салфетка лежит прямо у моего локтя. Но, будь он в курсе моих планов, то знал бы, что эта салфетка пойдёт в бюстгальтер, как только я допью.

— Ну, расскажи тогда, — я наклоняюсь вперёд, снова направляя внимание на Дома и его ошибки. — Почему же идеальные Перри распадаются? — Специально выделяю все «п» в аллитерации, чтобы его позлить.

Дом изучает меня, делая ещё один — теперь уже осмотрительный — глоток пива. Только после того, как он проглатывает, он, наконец, отвечает:

— Иногда случается что-то серьёзное. И это заставляет тебя взглянуть на свою жизнь. И ты понимаешь, что жил неправильно. Что позволил чему-то продолжаться дольше, чем следовало.

— Подожди. Подожди-подожди-подожди. — Я машу рукой перед его лицом, пытаясь сбить его этот раздражающе сосредоточенный взгляд. — Ты хочешь сказать, что развёлся, когда умер Джош? То есть буквально на прошлой неделе подписал бумаги?

Дом медленно качает головой.

— Мы подписали их несколько месяцев назад. Его диагноз был тем самым событием. Тем, что заставило нас понять, что так больше не должно быть.

Мой мозг впитывает это известие примерно так же хорошо, как мои трусы впитали морскую воду. Я слышу слова, но не могу до конца их осознать.

Машу бармену, пока тот не убирает телефон в карман и не замечает, как я указываю на свой пустой бокал и поднимаю два пальца. Только убедившись, что ещё джина уже на подходе, я возвращаюсь к Дому и его признанию.

— Ты хочешь сказать, что не было никакого предательства? Вы просто решили: «Эх, не работает больше»? — Я тщательно контролирую тон, не позволяя себе заранее вложить в него никакую эмоцию. Прежде чем разберусь, что вообще чувствую.

— Что-то вроде. — Дом лениво пожимает одним массивным плечом, а затем подносит бокал к губам и делает долгий глоток.

Такой невозмутимый. Так легко отмахивается от многолетних отношений. От отношений, которые когда-то в девятнадцать лет меня просто раздавили. Оставили во мне ту тень самоненависти, которая до сих пор где-то во мне шевелится.

— Конец эпохи, — бормочу я, совсем не ощущая никакой грусти.

Как я могу её чувствовать, если самым большим пятном этой эпохи была я?

Одна-единственная ночь, когда Доминик Перри был то ли настолько благодарен, то ли настолько жалел меня — маленькую, отчаявшуюся Мэдди Сандерсон — что подарил мне первый в жизни оргазм.

Вселенский, чёртов, оргазм.

Сексуальный опыт, который перевернул мой мир, но, судя по всему, был настолько неприятным для Дома, что на следующий же день он решил сделать предложение другой женщине.

Высшая степень жалости — пожалеть настолько, что аж переспать с тобой.

Неужели я была так ужасна, что он загнал себя в безлюбый брак?

Бармен ставит передо мной два новых джин-тоника, и я тут же залпом выпиваю первый, затем тянусь ко второму.

Дом лишь допивает остатки своего пива.

Я ожидаю, что он отодвинет бокал, который я ему подкинула, и закажет воду. Именно так поступил бы ответственный человек, зная, что нам ещё ехать несколько часов обратно в Пенсильванию.

Вместо этого Дом поднимает пиво, к которому я едва прикоснулась, и делает большой глоток.

Злая искра в груди заставляет меня снова поднять руку.

Похоже, сегодня вечером я напиваюсь с Домиником Перри.