P.S. Я тебя ненавижу

Глава 42

Мы не развеиваем прах.

Пилот отодвигает вылет ещё на пятнадцать минут, пока моё дыхание не приходит в норму. Он выглядит слегка обеспокоенным, но не особенно удивлённым. Может, я не первая, у кого случилась паническая атака во время его рейсов.

Дом усаживает нас в задний ряд самолёта, чтобы мне не пришлось ловить любопытные взгляды пассажиров, разглядывающих странную девушку, которая потеряла сознание прямо на леднике.

Когда мы возвращаемся в город, Дом спрашивает, хочу ли я поехать в наш домик.

Но я не могу представить, как проведу остаток дня, сидя на месте, крепко сжимая урну с братом, пока мой разум снова и снова погружается в тёмную бездну, откуда трудно вынырнуть.

Я качаю головой.

— Ладно, — говорит Дом, паркуя арендованную машину на главной улице. — Давай прогуляемся.

Мои пальцы с трудом справляются с дверной ручкой. Кажется, что мои нервные окончания просто отключились. Я больше не чувствую холода. Просто опустошённость. На леднике меня захлестнуло столько эмоций, что в какой-то момент мой мозг перегрелся и выключился.

Я выбираюсь из машины, ступая на потрескавшийся тротуар. После того как мы решили, что не будем рассыпать прах Джоша, Дом снова убрал контейнер в мой рюкзак. Теперь я ношу его на груди, крепко обхватив руками, как ребёнка.

Дом появляется рядом, и, когда я не решаюсь выбрать направление, он аккуратно высвобождает одну из моих рук, переплетает наши пальцы и ведёт меня вперёд. Медленно, без спешки.

— Ты голодна? — спрашивает он.

Я качаю головой, чувствуя тошноту от одной только мысли о еде.

Дом не настаивает, просто продолжает идти рядом, не задавая ритм, не подгоняя меня. Это странно для него — человека, который всегда движется с целью. Наверное, он ломает голову, как починить то, что сломалось во мне на леднике.

Но для этого не существует лекарства. Нет такого клея, который склеивает души.

После получаса бессмысленного блуждания Дом усаживает меня на лавку и садится рядом.

— Сделаем фото?

Я понимаю его вопрос не сразу, как будто он пробивается сквозь плотный туман в моей голове.

— Зачем? — мой голос звучит глухо. — В письме об этом не было ни слова.

И вдруг внутри вспыхивает гнев.

— Это долбанное письмо.

— Что с ним не так?

— Это всё? — срываюсь я. — Вот и всё, что осталось? Три строчки?! — Я смеюсь резко, зло, без капли веселья. — Спасибо тебе, Джош. Отличный прощальный подарок.

— Ты надеялась, что он скажет что-то ещё? — голос Дома осторожный, будто он боится, что я снова начну задыхаться.

Может, он и прав. Но сейчас моя злость заглушает всё остальное.

— Нет. Он не обязан был сказать что-то конкретное. Всё, что ему нужно было сделать — это продолжать писать!

Я вскакиваю с лавки, швыряю рюкзак на сиденье рядом с Домом, сверкая взглядом то на него, то на этот кусок ткани и молний, который сейчас хранит всё, что осталось от моего брата.

— Восемь писем. Вот что я получила. Теперь они прочитаны. Теперь он… — Я вцепляюсь пальцами в волосы, натягивая пряди до боли, издавая бессвязный, полный ярости звук.

— Мэдди…

— Он ушёл! — рычу я. — Он оставил меня! Оставил навсегда!

Я задыхаюсь от своей злости, шагая туда-сюда прямо посреди улицы. Мне всё равно, кто смотрит. Мир ничего не значит, когда в нём больше нет человека, который был мне важнее всех.

Слёзы бегут по щекам, но они не приносят облегчения. Только жгут кожу, забивают нос.

— Люди оставляли меня раньше. Они делают это всё время. Но никто… никто… не оставлял меня так.

Я резко вытираю мокрые щеки и подхожу к Дому, нависая над ним и рюкзаком.

— Я говорю себе, что это — часть него. — Я тычу пальцем в ткань. — Но это всего лишь прах. Эти письма были больше Джошем, чем этот пепел. И теперь их нет. Всё. Конец.

Моё дыхание рваное, грудь сжимает не боль, а целая буря из боли, злости и ужаса.

— Я ненавижу его, Дом. — Голос срывается. — Я ненавижу его за то, что он меня оставил. И я знаю, что он не сделал бы этого специально. Знаю, что он бы остался, если бы мог.

Я глотаю воздух, но он не помогает.

— Но я всё равно ненавижу его за это. — Голос дрожит, срывается на шёпот. — И я не знаю, смогу ли простить.

Тишина между нами давит.

А потом Дом делает единственное, что, кажется, может удержать меня от окончательного разрушения.

Он притягивает меня к себе, обхватывает руками и усаживает на свои колени.

Я сворачиваюсь клубком, зарываясь лицом в его шею, дышу сквозь злость, через слёзы, через боль.

А Дом просто держит меня. Как будто ему всё равно, что я — граната, у которой выдернули чеку, и вот-вот произойдёт взрыв, разнесущий всё вокруг.

Ему всё равно.

Он прижимает губы к моим волосам и тихо говорит:

— Я тоже ненавижу его за то, что он нас оставил.

Это удивляет меня настолько, что из груди вырывается смешок — пустой, будто эхом отдающийся в черепе. «Мы просто два ужасных человека», — кажется, смеётся мой мозг.

Дом опускает подбородок мне на макушку и, пока мы ждём, когда моё дыхание выровняется, начинает тихо напевать мне под нос мрачные песни из репертуара «эмо-девочек».

Я так его люблю, что это кажется смертельной раной. Я люблю его так сильно, что это пугает.

Чтобы отвлечься, я начинаю мысленно описывать всё вокруг, сосредотачиваясь на деталях — лишь бы не думать о своей неизбежной влюблённости в Доминика Перри.

Читая вывески над витринами, я задерживаюсь на одной.

Что-то в ней цепляет меня.

Бумага и картинки с изображением Северного полюса.

Я беззвучно произношу название губами, пытаясь понять, почему оно кажется знакомым.

Но память не даёт мне никаких ответов.

И всё же… оно кажется мне родным.

И вот тогда мой взгляд падает на логотип.

— Компас, — шепчу я, вглядываясь в четырёхконечную звезду с меньшим всплеском позади неё и изящной буквой N, расположенной над верхним лучом.

— Что? — переспрашивает Дом.

Я поднимаю голову и встречаюсь с ним взглядом, потом указываю на магазин через дорогу.

— Ты узнаёшь этот логотип?

Дом нахмуривается. Потом его брови медленно ползут вверх, когда он осознаёт то же, что и я.

Он запускает руку в карман и вытаскивает последнее письмо Джоша. Прямо здесь, держа меня в объятиях.

Разворачивает письмо.

А на его верхушке — тот же самый компас.

— Какого чёрта? — проборматывает Дом.

— Джош, ты, грёбаный любитель квестов… — раздражение и предвкушение сталкиваются внутри меня, заставляя сердце биться быстрее. — Это подсказка.

Я соскальзываю с колен Дома, хватаю рюкзак и, едва удосужившись проверить дорогу, бросаюсь через улицу. Дом следует за мной, как тень.

Как только мы входим в магазин, над дверью звенит маленький колокольчик, и нас встречает улыбкой пожилой белый мужчина с румяными щеками и редеющими волосами.

— Добро пожаловать на Северный полюс, — объявляет он голосом человека, повторяющего эту речь не реже, чем надевает свои любимые ботинки. — У нас есть любые офисные принадлежности, которые могут вам понадобиться, а также широкий выбор камер для тех, кто путешествует и хочет запечатлеть особенные моменты. Меня зовут Гарольд. Чем могу помочь?

Я растерянно оглядываюсь в поисках знака — чего-то, что оставил мне Джош.

Дом приближается к прилавку и показывает Гарольду письмо.

— У вас продаётся такая бумага?

— Конечно. Это наша фирменная продукция.

Он указывает на полку в конце ближайшего ряда, и там они лежат — стопки абсолютно идентичных листов с тем же самым компасом.

Как, чёрт возьми, он её достал, если никогда здесь не был?

Дом думает о том же.

— Вы знали Джоша Сандерсона?

Я перевожу взгляд на Гарольда как раз вовремя, чтобы увидеть, как его глаза вспыхивают искренним восторгом.

— Конечно, я знал Джоша! Он снял всё это.

Он делает широкий жест рукой, указывая на стены.

И только теперь я понимаю. Весь магазин завешан фотографиями. Дикие просторы. Горные вершины. Северные сияния. Вся эта красота. Вероятно, всё снято здесь, на Аляске.

— Джош Сандерсон сделал эти снимки? — мой голос звучит медленно, будто мне нужно время, чтобы догнать реальность.

Гарольд широко кивает, его улыбка становится чуть мягче, но потом на его лице скользит тень печали.

— Ох. Вы, должно быть…

— Мэдди Сандерсон. Его сестра.

Глаза Гарольда смягчаются.

— Ах, вот оно что. Понимаю. Ну, он говорил мне, что ты придёшь.

— Не знаю, почему. В его письмах не было ни слова об этом.

— Он сказал, что ты разберёшься. Особенно если заметишь сломанные корешки прямо через дорогу.

— Сломанные… — Я запинаюсь, переводя взгляд в окно, и вдруг осознаю, что скамейка, на которой мы с Домом остановились, стоит как раз напротив книжного магазина.

— У меня кое-что для тебя есть.

Я резко оборачиваюсь к Гарольду.

— Правда?

Он кивает, его широкая улыбка возвращается.

— Хранил это в сейфе, в подсобке. Подожди здесь.

Гарольду не стоило беспокоиться, что я куда-то сбегу. Любое послание от моего брата могло бы удержать меня на месте хоть на целую вечность.

Владелец магазина появляется снова, держа в руках пакет на застёжке. Через толстый пластик я вижу нечто удивительное.

Пазл.

— Джош прислал мне это пару лет назад, — говорит он. — Сказал, что если ты когда-нибудь зайдёшь в мой магазин, я должен передать это тебе.

Он подходит ко мне и протягивает пакет. Я осторожно принимаю его, пока Гарольд направляет нас к выходу.

— В квартале отсюда, направо, есть кофейня. Там большие столы и отличные напитки. Иди, собери это и посмотри, что оставил тебе брат. А перед отъездом загляни ко мне ещё раз — я подарю тебе стопку писчей бумаги.

В каком-то оцепенении я позволяю себя вывести. Спустя десять минут мы с Домом уже заняли уютную кабинку в углу кафе, которое посоветовал Гарольд.

Мы тщательно протираем и высушиваем старую деревянную столешницу, затем высыпаем на неё кусочки пазла и принимаемся за работу.

Когда из хаоса начинает вырисовываться знакомое изображение, мои руки замирают, а рот сам собой приоткрывается от потрясения.

Я поднимаю взгляд на Дома.

— Ты знал?