Пепел и проклятый звездой король

Глава

23

Орайя

Я умру.

Я умру. Я умру. Я умру.

Эта единственная реальность с уверенностью проносилась в моем сознании с каждым ударом сердца, в то время как мир проносился вокруг меня, и не было ничего, кроме цветных пятен, темноты и небытия. Мои конечности тщетно дергались.

Одна секунда. Две. Свободное падение. С таким же успехом можно было бы считать, что прошла целая жизнь.

Голос Райна доносился сквозь стремительный поток воздуха.

— Ты сможешь, Орайя!

Он звучал так уверенно. Мне хотелось рассмеяться над ним.

Он крикнул:

— Посмотри на небо!

Я заставила себя открыть глаза. Заставила их поднять вверх, к звездному бархату над головой. Он был поразительно неподвижен. Он был так близко, что казалось, будто я могу протянуть руку и коснуться его.

Я поняла, что воздух, даже во время падения, имеет свой ритм, как пульс, который я могу согласовать со своим собственным. Я вытянула конечности, вдохнула и позволила бурному порыву воздуха наполнить мои легкие, хотя его сила обжигала мою грудь.

Я позволила себе стать частью этого.

И тогда, казалось, время растянулось и замедлилось. Направление воздуха изменилось. Мой желудок опустился, выровнялся.

Позади меня Райн издал бессловесный крик — звук, который я едва расслышала за порывами ветра в ушах и собственным учащенным сердцебиением, которое становилось все быстрее и сильнее, когда я наклонила лицо к звездам.

А потом посмотрела вниз.

Мир больше не приближался. Вместо этого он расстилался подо мной, руины и песок были лишь абстрактными фигурами в лунном свете.

— Матерь, — прошептала я. Мой голос дрожал.

Может быть, я уже была мертва, и у меня были галлюцинации. Я не хотела двигаться, вдруг все рассыплется.

Райн очутился рядом со мной, и я взглянула на него. Он улыбался с чистой, детской радостью. Эта улыбка заставила мой желудок сжаться.

— Потрясающе, правда? — сказал он.

И именно его реакция заставила это понять.

Я не могла ничего сделать, кроме как ухмыльнуться и кивнуть. Да. Да, это было чертовски потрясающе.

Я, черт возьми, летела.

Реальность всего этого обрушилась на меня сразу, непоколебимая и сбивающая с толку, и вдруг я слишком сильно задумалась о крыльях, которые, клянусь, были галлюцинацией, и о воздухе под ними, и об этих новых незнакомых мышцах, которыми я понятия не имела, как управлять…

Глаза Райна стали шире. Он бросился ко мне, протягивая руку.

— Орайя, смотри…!

Все стало черным.

ВИНСЕНТ ПАХ ЛАДАНОМ, запах был чистым и старым одновременно, элегантным, как сохранившиеся лепестки роз. Он напоминал мне об очень дорогих вещах, к которым не стоит прикасаться, но также напоминал о безопасности. Мой отец, в своей странной манере, был и тем, и другим — далеким и привычным.

Винсент редко прикасался ко мне. Но сейчас он схватил меня за плечи и поднял вверх, крепко держа меня, пока я стряхивала с себя помутнение рассудка.

— О чем, во имя Матери, ты думала?

У меня разболелась голова. Я потерла глаза и снова открыла их, чтобы увидеть Винсента, смотрящего прямо в мои, серебристо-ледяные глаза.

Он сильно встряхнул меня один раз.

— Никогда не делай этого. Никогда. Сколько раз я тебе это говорил?

Он всегда был спокойным и сдержанным, но я умела читать своего отца. Это были редкие моменты, когда его страх за меня проскальзывал сквозь его неизменный стоицизм, и это потрясало меня до глубины души. Мне было всего одиннадцать лет. Винсент был началом и концом того, что я знала. Когда он боялся, я была в ужасе.

Я посмотрела на балкон сверху.

— Я просто пыталась забраться…

— Никогда не делай этого. — Он схватил мое запястье и поднял его, как бы подчеркивая. Его длинные пальцы легко обхватили мою руку. — Ты знаешь, насколько хрупки твои кости? Как быстро рвется твоя кожа? Этому миру было бы так легко забрать тебя навсегда. Не давай ему повода.

Моя челюсть была сжата, глаза горели. Истина слов отца тяжелым грузом лежала у меня в животе, наливаясь свинцом от смущения.

Конечно же, он был прав.

Я видела, как Винсент прыгнул с того самого балкона и улетел в ночь. Я видела, как он падал дальше и приземлялся на ноги без единой царапины.

Но Винсент был вампиром, а я — человеком. Он был силен, а я слаба.

— Я понимаю, — сказала я.

У меня всегда плохо получалось скрывать свои эмоции. Лицо Винсента смягчилось. Он опустил мою руку и коснулся моего лица.

— Ты слишком ценна, чтобы тебя забрала такая обыденная опасность, моя маленькая змейка, — мягко сказал он. — Как бы я хотел, чтобы все было иначе.

Я кивнула. Даже будучи маленькой я знала, что уязвленная гордость лучше, чем израненное тело. Лучше быть пристыженным и живым, чем самоуверенным и мертвым.

— А теперь готовься ко сну, — сказал он, отпустив меня и поднявшись, затем он повернулся к своему креслу, стоявшему у двойных дверей. — Ты на пятьдесят второй главе истории, если я правильно помню. Сегодня вечером мы прочтем еще две, прежде чем ты уснешь.

— Да, Винсент, — сказала я, благодарная за то, что он дал мне возможность произвести на него впечатление в учебе после моей неловкой оплошности. Я встала и сделала несколько шагов по направлению в библиотеку.

Затем…

Что-то кольнуло меня в затылке. Странное осознание реальности, которая не совпадала.

Осознание того, что эта библиотека находится не на этом этаже.

Что я читала истории, когда мне было четырнадцать, а не десять.

Что Винсент был…

Моя грудь сжалась. Дыхание сбилось в легких.

— Нам не обязательно смотреть на это, маленькая змейка, — раздался позади меня голос Винсента.

Так нежно.

Так грустно.

Но правда есть правда. Мне пришлось столкнуться с ней лицом к лицу.

Я медленно повернулась. Винсент сидел в кресле, на его коленях лежала книга, свет камина играл на знакомых плоскостях его лица, на губах появилась скорбная улыбка.

Я так хорошо знала это лицо.

Теперь я отчаянно цеплялась за каждый его угол, как будто хотела, чтобы он не ускользал от меня.

— Ты мертв, — сказала я.

Мой голос теперь принадлежал моему взрослому «я», а не той версии себя тринадцатилетней давности.

— Да, — сказал он. — Боюсь, что да.

Мои плечи поднимались и опускались все быстрее. Эмоции пылали в моей груди, поглощая все на своем пути.

Моя скорбь по нему.

Моя любовь к нему.

Моя ненависть к нему.

Мой гнев.

Мое замешательство.

Все это пронеслось во мне одновременно, было слишком много диких и противоречивых мыслей, слишком много слов, которые я не могла сформировать на языке, приклеенном к нёбу, прижатым зубами и стиснутой так сильно, что она дрожала.

Он поднялся, не сводя с меня глаз.

— Все в порядке, маленькая змейка, — прошептал он. — Спроси меня. Спроси меня, что ты хочешь знать.

Я открыла рот.

— ПРОСНИСЬ, Орайя. Проснись.

Страх. В этом голосе был страх. Я узнала страх раньше, чем слова.

Сильный страх, тот, который был обратной стороной глубокой привязанности.

Моя голова раскалывалась. Все тело болело.

Я открыла глаза. Надо мной, в обрамлении звездного неба, склонился Райн. Он выдохнул с видимым облегчением.

— Ужасно много заботы для того, кто сбросил меня с крыши здания, — сказала я.

Его выдох превратился в усмешку.

— Я бы не позволил тебе упасть. — Он одарил меня улыбкой. — Но я знал, что ты тоже не позволишь себе упасть.

— Как долго я…

— Всего на пару минут. Ты серьезно ударилась.

Я и чувствовала себя так. Меня кружило настолько, что, когда Райн предложил мне руку, я действительно взяла ее и поднялась. Я чувствовала себя… странно, словно весь мой организм находился в дисбалансе. Я увидела что-то краем глаза и повернулась, и он издал приглушенный стон, рывком отскочив в сторону, уворачиваясь.

— Осторожнее с этими штуками.

Я повернула шею, чтобы посмотреть на них.

Мои крылья.

Я могла только мельком увидеть их, и, хотя я чувствовала их присутствие на своей спине, я изо всех сил пыталась напрячь мышцы, чтобы пошевелить ими.

Но даже мельком…

Я уставилась на них в потрясении. В молчании.

Это были крылья Винсента. Без перьев, как и все хиаджские крылья. Кожа была темнее ночи, как будто черный свет свернулся и погас в них. Когти были серебристо-белыми, словно капли лунного света. И…

И у меня были оттенки красного цвета. Знак Наследника хиаджского рода.

Яркий, кроваво-красный, словно стекающий по крылу нежными полосками, собирающийся по краям и вдоль их контура.

Я попыталась пошевелить ими и сделала это рывком, что, я уверена, выглядело нелепо.

Крылья.

Мои крылья.

Я повернулась вокруг своей оси, пытаясь получше рассмотреть их, сузив глаза, словно с любого ракурса могла бы обнаружить дефект, который выдаст мою галлюцинацию.

Нет. Они были настоящими.

У меня кружилась голова.

— Спокойно, — тихо сказал Райн. — Потребуется минута, чтобы привыкнуть к ним.

Он говорил так мягко, с таким знающим спокойствием. Он тоже, как я поняла, был уже взрослым, когда впервые призвал себе крылья.

Мои крылья.

Мои крылья.

Это казалось нелепой шуткой. Как чертово чудо. Сколько раз я мечтала, чтобы они у меня были? Сколько раз я смотрела на небо и мечтала дотянуться до этих звезд, как это делали вампиры?

У меня болели щеки, ведь я так сильно улыбалась. Я немного засмеялась, это был звук, который я не хотела издавать.

А потом вдруг…

Внезапно…

Моя грудь сжалась, сопротивляясь волне чего-то гораздо более сложного, чего-то, что проглотило мою радость одним глотком.

Я сделала еще один вдох, и вместо смеха на этот раз вырвался придушенный всхлип, который вырвался прежде, чем я смогла его остановить. Когда я вдохнула, он пронзил меня, как зазубренный нож, уродливый и задыхающийся, раскаленный докрасна подавляющей, обжигающей силой моего гнева.

Я снова оказалась на земле.

Я едва услышала, как Райн выкрикнул мое имя. Едва почувствовала его руки на своих плечах, как он тут же оказался рядом со мной, склонившись.

— Что случилось, Орайя? Что случилось?

Он говорил с такой грубой, уязвимой заботой, голос был низкий и успокаивающий. Эта забота вонзила нож в мой желудок.

Я проглотила свой следующий всхлип и преуспела лишь наполовину.

— Как ты узнал?

Я не поднимала головы, не смотрела на Райна и не позволяла ему смотреть на меня. Слова были так изуродованы, что я не знала, как он вообще их понял.

— Что? — спросил он мягко.

— Как ты узнал, что я смогу это сделать?

— Я просто… знал. Ты наполовину вампир, и очень сильный. Ты создана для полетов. И я снова и снова видел, на что ты способна. Это было просто…

Очевидно.

Ему не нужно было заканчивать. Я поняла его.

Райн, мужчина, который знал меня меньше года, увидел во мне этот потенциал. И именно он — мой враг, тот, у кого были все основания для того, чтобы посадить меня в клетку, — открыл мне дверь, чтобы я овладела этой силой.

Это правда, с которой я не хотела сталкиваться, теперь смотрела мне в лицо, ее невозможно было игнорировать, как бы крепко я ни зажмуривала глаза.

В темноте я увидела Винсента в ночь бала в честь испытания Третьей четверти луны, когда мы танцевали вместе. В тот вечер он был так нехарактерно сентиментален. Был таким нежным.

Я спросила его тогда, почему он никогда не брал меня с собой в полет.

И я вспомнила сейчас, так же ясно, как если бы он стоял передо мной снова, что он сказал:

Последнее, чего я хотел, это чтобы ты вообразила, что можешь летать, и начала бы бросаться с балконов.

Я начала задыхаться:

— Он знал.

Он знал. Он всегда знал.

Это не было связано с моей безопасностью. Он не хотел, чтобы я прыгнула, потому что не хотел, чтобы я узнала, что могу поймать себя.

В ту ночь он был так сентиментален, потому что знал, что собирается отдать приказ об уничтожении Салины. Он знал, что собирается убить любую надежду на то, что я смогу найти хоть какую-то семью, которая у меня осталась.

Он знал, что собирается солгать мне, и он знал, что потеряет меня из-за этого.

Он знал все это.

— Он знал. — Слова вырвались из моего горла, сотрясаемого слезами и неровными рыданиями. — Он знал, и он никогда… никогда не говорил мне, никогда… почему?

— Никто не может ответить на этот вопрос, — сказал Райн.

В приступе ярости я вскинула голову, мой гнев был достаточно силен, чтобы заглушить мое самосознание. Наверное, я выглядела как дикий зверь: лицо покраснело и залито слезами, рот искривлен в оскале.

— Не надо меня жалеть, — шипела я. — Скажи мне один честный ответ, Райн Ашрадж. Я хочу услышать, как кто-то это скажет.

Я устала от представлений и лжи. Устала танцевать вокруг гребаной правды. Я жаждала честности, как цветок жаждет солнечного света. Я даже жаждала боли из-за нее, загнанной глубоко в сердце.

Лицо Райна изменилось.

При всех своих недостатках он не жалел меня. Он не скрывал правду.

— Я думаю, Винсент очень боялся тебя, Орайя.

— Боялся? — Я подавила смех. — Он… он был Королем Ночнорожденных. А я просто…

— Ты не «просто» что-то. Ты была его Наследницей. Ты была для него самым опасным человеком в мире. И я думаю, что он боялся тебя из-за этого.

Это звучало невероятно. Абсурдно.

— Посмотри на это.

Я вскочила на ноги, протягивая руку к видневшемуся под нами Лахору — этому мертвому, жалкому, разбитому городу, всего лишь призраку того, чем он когда-то был.

Прямо как я.

Райн сделал полшага назад, и я смутно осознала, что Ночной огонь теперь охватил мои руки, полыхая по рукам. Я заметила это очень отстраненно, как будто стояла далеко за пределами своего тела.

— Посмотри, что он сделал с этим местом, — выдавила я из себя. — Он убил десятки людей в день своего отъезда. Он убил детей, которых частично вырастил. Детей, которые даже не представляли для него реальной угрозы. Просто потому, что он ко всему подходит, черт возьми, так досконально.

Важно быть внимательной и осторожной, маленькая змейка.

Сколько раз он говорил мне это?

Я говорила так быстро, что едва могла дышать, мои слова были грубыми от гнева.

— Почему же он оставил меня в живых, если я так опасна? Почему он не убил меня в тот день, когда нашел? Вместо того, чтобы забрать меня домой и лгать мне почти двадцать лет. Почему бы ему просто было не убить меня, вместо того чтобы держать в клетке, вместо того чтобы сломить меня…

Внезапно Райн оказался прямо передо мной, так близко, что Ночной огонь наверняка должен был обжечь его. Если ему и было больно, он этого не показал. Его руки крепко обхватили мои плечи.

— Ты не сломлена. — Я никогда не слышала, чтобы он говорил так яростно, хотя его голос ничуть не повысился. — Ты не сломлена. Орайя. Ты меня понимаешь?

Нет. Не понимаю. Потому что я была сломлена. Так же, как был сломлен Лахор. Я была так же сломлена, как этот город, его руины и призраки. Так же, как Эвелина с ее двухсотлетним шрамом и ее извращенной одержимостью тем, кто наградил им ее. Какое, черт возьми, право я имела осуждать ее за это, когда я сама ничем не отличалась от нее?

Винсент погубил меня. Он спас меня. Он любил меня. Он подавлял меня. Он манипулировал мной. Он сделал меня всем, чем я была. Все, чем я могу быть.

Даже самые большие части моей силы, те части, которые он никогда не хотел, чтобы я нашла, принадлежали ему.

И вот теперь я здесь, пересчитываю все раны, которые он мне нанес. И как бы больно мне не было, я никогда не хотела, чтобы они зажили, потому что они были нанесены им.

И я слишком сильно скучала по нему, чтобы ненавидеть его так, как хотела.

И за это я ненавидела его больше всего.

В один момент на меня навалилась усталость. Мое пламя погасло. Райн все еще держал меня за плечи. Он был так близко, что наши лица находились всего в нескольких дюймах друг от друга. Было бы так легко наклониться вперед и припасть к его груди. Если бы это была та его версия, которую я знала в Кеджари, возможно, я бы так и поступила. Пусть он поддержал бы меня немного.

Но это было не так.

— Посмотри на меня, Орайя.

Я не хотела. Я не должна. Я бы увидела слишком много. Он бы увидел слишком много. Я должна отстраниться от него.

Вместо этого я подняла голову, и глаза Райна, красные, как засохшая кровь, словно пригвоздили меня к стене.

— Я провел семьдесят лет в ловушке худших проявлений власти вампиров, — сказал он. — И я провел так много времени, пытаясь придать им смысл. Но это не так. Ришанцы. Хиаджи. Ночнорожденные. Тенерожденные. Кроворожденные. Черт, гребаные боги. Это не имеет значения. Некулай Вазарус был… — Его горло перехватило. — Зло даже не покрывает его. И долгое время я думал, что он ничего не любит. Я ошибался. Он любил свою жену. Он любил ее, и он ненавидел то, что любил ее. Он любил ее так сильно, что лишил ее жизни.

Глаза Райна устремились вдаль — унеслись куда-то в прошлое, которое, как я знала, просто по выражению его лица, причиняло ему боль.

— Они ничего не боятся больше, чем любви, — пробормотал он. — Их всю жизнь учили, что любая настоящая связь — это не что иное, как опасность для них.

— Это смешно.

— Почему?

Потому что я все еще зацикливалась на этой идее, что Винсент боялся меня. Эта идея противоречила всему, что я когда-либо знала.

Его рот искривился в кривой ухмылке.

— Любовь чертовски ужасающая, — сказал он. — Я думаю, это правда, независимо от того, кто ты.

Я затихла.

Было что-то в этом, в его близости и пристальном взгляде, в том, как он это сказал, и что-то из этого заставило меня опомниться.

Что я делаю?

Зачем я показала ему это? Райн был моим пленителем. Он лгал мне. Он использовал меня.

Райн убил моего отца.

И теперь он читал мне лекцию о святости любви?

Он был прав. Любовь была ужасающей. Быть настолько уязвимой перед кем-то другим. И я…

Я отмахнулась от этой мысли.

Нет. То, что я чувствовала к Райну, не было любовью.

Но это чувство было уязвимым. Я была более уязвимой, чем я когда-либо могла себе позволить.

И посмотрите, как я за это поплатилась.

Посмотрите, как мой отец заплатил за это.

Мой гнев, мое горе улетучились. На его месте остался густой ожог стыда.

Я отпрянула от прикосновения Райна и постаралась не заметить мелькнувшее на его лице разочарование.

— Я бы хотела побыть одна, — сказала я.

Мой голос был резким. Сквозь слова чувствовалось окончательное решение побыть одной.

Мгновение была тишина. Потом он сказал:

— Здесь опасно.

— Я справлюсь с этим.

Он сделал паузу. Звучало неубедительно, я знала.

Я не смотрела на него, но знала, что если посмотрю, то у него будет такое выражение лица — такое чертово выражение, как будто он хочет сказать что-то слишком искреннее, слишком настоящее.

— Просто уйди, — сказала я. Это прозвучало больше как мольба. Но, возможно, именно это заставило его послушаться.

— Хорошо, — тихо сказал он, и шум его крыльев растворился в ночи.