Пепел и проклятый звездой король

Глава

24

Орайя

Я долго сидела на вершине этих возвышающихся руин, безуспешно пытаясь ничего не чувствовать.

Небо медленно приобретало теплый оттенок, холодный лунный свет сменялся золотым отблеском рассвета, обнажая все самые уродливые истины этого города.

Он так хотел забыть это место. Но это место никогда не забывало его. И никогда не оправится от бесстрастной жестокости его ухода.

Я ненавидела это знакомое ощущение.

Все это было похоже на комнату, которую Эвелина теперь держала как извращенное святилище для него. Ничего, кроме выброшенного хлама, и она проецировала на него такое значение. Ботинок. Расческа. Глупые каракули чернилами…

Я моргнула.

Чернильные каракули.

В глубине моего сознания зашевелилось осознание. Где-то я уже видела этот вид…

Я встала, затем сделала несколько шагов назад, наблюдая за тем, как пейзаж меняется в зависимости от того с какого ракурса смотреть. Море немного правее, башня слегка перекрывает его…

Нет. Не совсем. Но близко.

Я закрыла глаза и представила себе этот чернильный рисунок на столе Винсента, прекрасно сохранившийся в течение веков.

Затем я открыла глаза и заглянула за край. Еще одна башня стояла чуть южнее этой и каким-то образом она выглядела еще более старой. Но, по моим расчетам, точки обзора совпадали. Если я права… набросок Лахора, который сделал Винсент, мог быть сделан с этих руин.

Я колебалась, разминая мышцы спины. Они сильно болели, и каждое движение казалось неуклюжим с прикрепленными к ним крыльями. Я не жалела, что отослала Райна, — нет, сказала я себе, я определенно не жалела об этом, но было бы разумнее получить еще несколько уроков по полетам, прежде чем я это сделаю самостоятельно.

Я бы не позволил тебе упасть. Но что еще важнее, я знал, что ты тоже не позволишь себе упасть.

Эти слова вмиг пронеслись в моей голове.

Матерь, я надеялась, что он был прав.

Не сводя глаз с цели, я прыгнула.

То, что я сделала, чтобы перебраться с одной башни на другую, наверное, лучше назвать «контролируемым падением», чем «полетом».

Но у меня получилось.

С трудом.

Я издала отвратительный звук, когда я боком ударилась о груду древнего кирпича. Боль пронзила мое левое крыло, когда оно поцарапалось об осколок камня и было удивительно, насколько дезориентирующим было то, что границы собственного тела вдруг стали вдвое шире в обоих направлениях. От удара меня подбросило, и я покатилась по кирпичной поверхности, издавая звуки ворчания.

Я опустилась на колени, собираясь с силами. Я была потрясена больше, чем хотела бы себе признать. Крылья, видимо, были чувствительными, потому что порез причинил сильную боль. Я повернула голову, пытаясь разглядеть повреждение, но всё было безуспешно.

Я подняла голову, и вдруг моя рана перестала иметь значение.

— Черт, — прошептала я.

Крылья распростерлись на стене передо мной.

Это были грифельно-серые хиаджские крылья с оттенками фиолетового цвета. Они были в натуральную величину, а может, и больше, прижатые к крошащимся остаткам каменной стены. Наросты, которые сначала выглядели как выпуклые вены, распространялись по всей их длине, цепляясь за кости и проникая через участки кожи, окрашенные в красный цвет, образуя в центре узел, который пульсировал ярко-малиновым цветом.

Сердце. Оно выглядело почти в точности как сердце.

Но когда я поднялась и подтащила себя ближе, я поняла, что наросты вовсе не были венами. Это был какой-то… гриб, возможно, хотя и выглядел он до тошноты реалистично. Сердце в центре крыльев, однако… оно выглядело таким настоящим. Это была плоть, окаменевшая, как крылья? Или что-то другое?

Я не помню, как встала на ноги, как подошла, но следующее, что я помню, это то, что я стояла прямо перед ними.

Вены и сердце пульсировали мелкими ритмичными движениями, медленно учащаясь. Через мгновение я поняла, что они повторяют мое дыхание. Волосы на моей шее встали дыбом. Я никогда не испытывала такого отвращения к чему-то и одновременно такого влечения. Это было отвратительно. Это была самая прекрасная вещь, которую я когда-либо видела.

Одна часть меня думала: мне нужно уехать далеко-далеко от этого, чем бы это ни было.

Другая часть подумала: Септимус был прав. Я просто знаю.

Простой, незамысловатый факт. Это было то, что мы искали. Вне сомнений, так и было.

И я нашла это в одиночку.

Моя рука была протянута еще до того, как я приказала своему телу двигаться.

Кончики моих пальцев коснулись нароста, похожего на сердце. Оно было таким холодным, что я чуть не отшатнулась. Но прежде чем я успела среагировать, несколько вен скользнули по его поверхности, потянулись ко мне и…

Я издала шипение боли. Капли моей крови, ярко-красного человеческого цвета, размазались по грибку, когда похожие на вены нити снова обвились вокруг сердца. На мгновение показалось, что крылья складываются и расправляются, создавая иллюзию подвижных мышц.

Затем волокна отстранились, удаляясь вдоль стен руин, и то, что так напоминало сердце, раскрылось.

Воздух наполнился теплом. Красное сияние залило тени. Я вглядывалась в него, моргая, и заставляя глаза привыкнуть.

Сердце сместилось, теперь оно имитировало раскрытые, сомкнутые ладони. В его центре находился полумесяц из полированного, сверкающего серебра, будучи болезненно белым на фоне окружающего его увядающего красного цвета. Он был размером с мою ладонь, два его кончика были острыми, как лезвия — настолько острыми, что сначала я подумала, что, возможно, он предназначен для оружия, пока не заметила тонкую серебряную цепочку, прикрепленную к одному концу.

Кулон.

Когда свет померк, он оказался ничем не примечательным, хотя и очень красивым.

Я потянулась за ним…

НА МОИХ РУКАХ горячая и скользкая кровь моего отца. Крылья еще теплые. Мне нужно постоянно вытирать кровь о рубашку. Я выгляжу тем, кто я есть — монстром, таким же, как те, что каждую ночь рыскают по руинам Лахора.

У меня нет сожалений.

Это не то, что однажды напишут обо мне историки.

Никто не вспомнит ни имен, ни лиц детей, которых я убил сегодня ночью. Традиция власти Ночнорожденных — убивать детей. Мой отец убил моего младшего брата через несколько минут после того, как он сделал первый вдох. Мне было шестнадцать лет, когда я увидел, как он перекинул этот маленький окровавленный комок ткани через перила, скормив его демонам, кружащим внизу. Он всегда давал понять, что я должен действовать как его наследник, но никогда это не было угрозой.

Я так тщательно прятался все эти годы. Растоптал каждый клочок своей силы. Терпел все издевательства. Я делал все это со спокойным выражением лица, не позволяя ему увидеть скрытую под ним ненависть.

Ненавидеть отца было бесполезно. Полезно было учиться у него.

Вот я и учился.

Было так приятно видеть это на его лице, когда он понял свою ошибку. Что он недооценивал меня всю мою жизнь.

Всякий раз, когда я думаю о лицах детей, моих племянниц, племянников и двоюродных братьев, я заменяю их лицами моего отца. Выражение лица с осознанием его гордыни, его просчетов.

Благодаря этому каждый год в этой дыре стоил того.

Я думаю только об отце, когда прибиваю его крылья к стене, бормоча заклинания под нос.

Я думаю только о своем отце.

Я думаю о Кеджари.

Я думаю о короне на своей голове.

У меня нет сожалений.

У меня нет сожалений.

Я НЕ МОГУ ДЫШАТЬ. Мой желудок скрутило. Я ничего не видела, ничего не чувствовала.

Моя рука болит, Матерь, моя рука болит так чертовски сильно. Именно эта боль вернула меня в мир, и я ухватилась за нее. Я заставила себя открыть глаза. Зрение было размытым, как будто я только что смотрела прямо на солнце, хотя эта башня была еще в тени, и только теплые зачатки рассвета пробивались сквозь осколки камня.

Я посмотрела вниз.

Моя рука была вся в крови. Перевернув ее, я увидела, что сжимала кулон так крепко, что острые края вырезали на моей ладони идеальный отпечаток полумесяца.

Что, черт возьми, только что…

— Знаешь ли ты, — раздался сзади меня легкий, детский голос, — как долго я пыталась получить доступ к нему?

Меня охватил озноб.

Я заставила себя подняться на ноги и была вознаграждена такой сильной волной головокружения, что пошатнулась и ударилась о стену. Я выпрямилась и повернулась, чтобы увидеть Эвелину, на силуэт, стоящий на фоне солнечного света, и одного из ее спутников детей, маленького мальчика с равнодушным лицом, рядом с ней.

Черт.

Уже рассвело. Как они здесь оказались?

На щеках Эвелины появились зачатки солнечных ожогов — темные, багровые пятна, хотя она была одета в тяжелый плащ с низко надвинутым на лицо капюшоном. Ее крылья были кремовыми, телесно-розовыми, и ожоги на них были еще хуже, тем более что плащ не мог прикрыть их, когда она летела.

Если они и беспокоили ее, она не показывала этого. Она не моргала. Ее голубые глаза были широко раскрыты и жутко горели в тусклом свете, улыбка была жесткой и непоколебимой.

Она смотрела на меня пожирающим взглядом. Как будто она хотела содрать с меня кожу и надеть ее на свое лицо.

— Я обнаружила его около десяти лет назад, — щебетала она. — Двести лет назад этого здесь не было. Я сразу поняла, что это дело рук Винсента. Должно быть, он пришел, не сказав мне, должно быть… — Она моргнула, как будто потеряла ход мыслей на середине предложения. — Но я никогда не могла открыть его.

Я ничего не сказала.

Капля моей крови упала на землю.

Глаза ребенка уставились на мою кровь. Его горло перехватило. Ноздри Эвелины раздувались от запаха крови.

Я засунула кулон в карман и потянулась за своим клинком. Я старалась не показывать этого, но я все еще прислонялась к стене. Голова болела от усилий, которые я прилагала, чтобы сфокусировать взгляд. Фрагменты того, что я увидела, когда прикоснулась к кулону, без моего разрешения проскользнули в уголки моего зрения — словно песочная версия мира.

— Крылья, — добавила она, все еще не моргая. — Как интересно.

Кап.

Моя кровь снова капнула на землю.

Ребенок накинулся на меня.

Он был быстр. Я едва успела среагировать, как он уже был на мне, впившись зубами в мою руку. Из моих уст вырвалось проклятие и я бросилась к стене, отбросив ребенка на камень.

Шевелись, маленькая змейка, — торопливо шептал мне Винсент. Шевелись. Она идет за тобой.

Я знала, что она идет. Она шла, а я не могла двигаться достаточно быстро.

Я услышала ее раньше, чем увидела. Я развернулась так быстро, как только могла, чуть не впечатавшись обратно в камень, и набросилась на нее со своими клинками. Я схватила ее за руку.

Она отпрянула назад, лицо ее исказилось в гримасе оскала. В руках у нее была рапира, похожая по стилю на ту, которой когда-то владел Винсент. Я была уверена, что это не простое совпадение.

Я едва успела отбиться от нее, когда она снова сделала выпад.

Мое тело как будто на полшага отсоединилось от моего разума. Мои крылья, которые я понятия не имела, как убрать, резко изменили мое равновесие. Эвелина не была великим воином, и конечно, она не сравнится с теми, с кем я сражалась в Кеджари, но она все равно была сильной и быстрой, а ее движения до жути напоминали стиль Винсента. Эффектные, точные, грациозные, но она была в полушаге от жажды крови, становясь небрежнее с каждой каплей моей крови.

Она была выше меня, но, по крайней мере, я к этому привыкла. Я блокировала ее сверху одним клинком и использовала открывшееся пространство, чтобы вогнать второй клинок в ее бок.

Она зарычала и нанесла ответный удар такой разрушительной силы, что я ударилась спиной о стену.

Боль. На мгновение у меня помутилось зрение. Когда я снова сфокусировалась, лицо Эвелины было прямо перед моим, наши носы соприкасались. Моя рука сильно дрожала, когда я блокировала ее меч между нами.

Я уже бесчисленное количество раз оказывалась в подобном положении. Я могла использовать ее напор и прижать ее к стене. Вонзить лезвие в сердце. Так делать всегда приятно, потому что именно здесь они думали, что поймали меня.

Но для этого требовался огромный прилив сил. Я не знала, есть ли она у меня. Если бы я попыталась и потерпела неудачу, я бы раскрыла себя перед ней.

У меня не было выбора.

Я атаковала.

С рваным криком я оттолкнулась от нее всем, что у меня было, поменяв наши позиции у стены. Она не ожидала этого и ее удивление пошло мне на пользу. Хорошо. Я была рада, что кто-то все еще недооценивает меня.

Я не колебалась. Я отвела назад свой клинок, приготовившись вонзить его в её грудь…

Мучительная боль пронзила меня.

Сначала я даже не могла определить, что это было, только знала, что это было самое страшное, что я когда-либо чувствовала, как огонь и сталь одновременно.

Я пошатнулась назад, чтобы отбросить нападавшего.

Ребенок покатился по земле.

Я попыталась повернуться и споткнулась. Мое тело не слушалось меня. Я посмотрела вниз и поняла, что он проткнул мое и без того раненое крыло. Теперь оно волочилось по земле, мешая мне двигаться.

Черт.

Эвелина.

Она уже надвигалась на меня. Я подняла оружие, чтобы отразить ее атаку…

Слишком поздно.

Она оказалась возле меня прежде, чем я успела среагировать.

Тонкие когтистые пальцы схватили меня за лицо, ногти впились в щеки.

— Какой невежливый гость, — прошептала она.

Она улыбнулась мне, а затем ударила меня головой о землю.