Поэты Урала. Антология в двух томах. Том 2

Я молод, мне счастья не надо иного.

Мне все в этом мире пока по плечу.

Ударив нагайкой коня вороного,

С друзьями лихими в сраженье лечу.

А конь подо мною храпит очумело,

В глазах его пляшет кровавая муть.

Со звоном встречает каленые стрелы

Моя защищенная панцирем грудь.

Лавиной несемся навстречу хазарам,

Мы рубим, и колем, и прем напролом.

И вдруг затрещал под железным ударом

Мой старый, испытанный в битвах шелом.

На землю слетел он — помятый, пробитый —

И долго катился по кочкам, звеня.

А я, покачнувшись, упал под копыта,

И нет уже больше на свете меня.

Набилась в глаза мне соленая глина,

И меч я сжимаю холодной рукой,

И ветром степным боевая дружина

Уже навсегда пронеслась надо мной.

Храпят где-то тяжко уставшие кони

И чистую воду из Ителя пьют.

А завтра меня на парчовой попоне

К степному кургану друзья понесут.

Сам князь у кургана построит дружину

И скажет печально, взглянув на меня:

— Теперь положите к нему в домовину

Жену молодую, и меч, и коня...

И вздрогнет жена моя — ясная зорька.

И ляжет покорно в могилу со мной.

Не вскрикнет она, не расплачется горько,

Коль есть в нашем крае обычай такой.

А я оживу на мгновенье от боли,

И сердце опять встрепенется в груди.

Потом посмотрю на широкое поле

И крикну я князю:

— А ну, погоди!

Пусть ноженьки в росах купает босые,

Пусть солнышко вечно сияет над ней.

Она не жена мне,

Она мне — Россия!

Ей нужно любить и рожать сыновей.

Вот я вижу:

Стоят на крутом берегу

И глядятся в реку

Высоченные ели.

Убежать бы мне в юность,

А я не могу —

Замели все дороги

Слепые метели.

Вот я вижу Любань

И сожженную Мгу,

И снимаю с ремня я

Пробитую фляжку.

Убежать бы мне в юность,

А я не могу —

Заросли блиндажи

Лебедой и ромашкой.

Вот я вижу друзей.

Мы лежим на снегу

И кричим, задыхаясь:

— Атака отбита!

Убежать бы к друзьям мне,

Да я не могу —

Я живой,

А друзья — из гранита.

Былое реже видится с годами,

Но сколько их сквозь сердце ни пройдет,

Мне не забыть, как тихо плыл по Каме

Наш госпитальный белый пароход.

Он плыл вперед под серым небосводом,

Держа в верховья дальние маршрут.

И резко пахло фронтовым иодом

Из пароходных маленьких кают.

А мы, войной помятые солдаты,

Пока для рот стрелковых не нужны.

И пароход, минуя перекаты,

Нас увозил подальше от войны.

Мы плыли днем, и плыли ночью белой,

И нам солдатки к пристани речной

Несли кульки с малиной переспелой

И пироги с начинкою грибной.

Нас, как детей, укачивала Кама,

И снились нам безоблачные сны:

То школьный двор, то ласковая мама,

Не тронутая снегом седины.

Она легко дышала на ресницы,

И в темноте казалось нам не раз,

Что по воде-то шлепают не плицы,

А масло мама пахтает для нас.

...Былое реже видится с годами.

Жизнь, как река широкая, течет.

Плывет все дальше медленно по Каме

Мой госпитальный белый пароход.

Одной работой связанные кровно,

Ступая осторожно по земле,

Тяжелые нетесаные бревна

Носили мы к прожорливой пиле.

Была узка в лесу тропинка волчья:

Ни разойтись, ни встать, коль упадешь.

Шагнул к нам третий и, под комель молча

Плечо подставив, выдохнул: «Хорош!»

...Прошли года. Тот день уже далеко.

Люблю людей и труд свой горячо.

И каждый раз без просьбы, без намека

Под тяжесть подставляю я плечо.

Давным-давно степной ветряк сломали

И порубили крылья на дрова.

Там, где возы с пшеницею стояли,

Растет теперь высокая трава.

Шумит полынь под синими ветрами:

Ее цветенье близится к концу.

Над старыми качаясь жерновами,

Она роняет горькую пыльцу.

А жерновам потрескавшимся мнится,

Что ветер прежде времени затих,

Что это снова теплая пшеница

Сплошным потоком сыплется на них.