Поэты Урала. Антология в двух томах. Том 2

Сел на нарты,

Крикнул: — Хэй! —

да взмахнул хореем,

и, как крылья лебедей,

снег обдал оленей.

За селением Югрой

в отблесках рассвета

мчится облако за мной,

не теряя следа.

Не отстанет от тебя

ни за что в дороге...

Мельтешат, пургу клубя,

у оленей ноги.

То ли ветер, то ль буран

опустился с неба?!

Ледовитый океан

захлебнулся снегом.

Ни дорожки, ни тропы

днем с огнем не сыщешь.

Оглашает стук копыт

тундровое днище.

На малице до бровей

леденцы-осколки...

Ой, оленьих скоростей

берегитесь, волки!

Чуть слова мои слышны,

на губах теснятся,

но олени-бегуны,

ног не чуя, мчатся.

Ой, пурга, ты не крути,

не труби тревогу...

Я с собою прихватил

песенку в дорогу.

Хватит песни, знаю сам,—

как не хватит, если

нет начала и конца

у ненецкой песни...

Я везу назло ветрам

за сто километров

из райцентра землякам

радости в конвертах.

Наш лайнер воздушный в белесом дымке

Плывет по кудрявым волнам облаков —

Так белый олень среди белых снегов

На север спешит к ледовитой реке.

На этой реке Красный город стоит —

У ненцев зовется он Нарьян-Мар,—

Как дерево тундры, скромен на вид,

Суров и спокоен, как тундра сама.

Бородкою щеки мои щекотнул

Тот ветер рассветный, одетый в туман,

И я со ступенек на землю шагнул,

Шагнул я на Ленинский меридиан.

Мне это открытье — как праздничный дар.

Мне это известье — как песенный лад.

Баку, и Ульяновск, и Нарьян-Мар

На меридиане едином стоят.

Кружится от счастья моя голова,

Как будто в Ульяновском парке стою

Иль вдруг комиссаров бакинских слова

Я слышу — и сердцем мужаю в бою.

Три города связаны общей судьбой,

И в северном этом, невзрачном на вид.

Вдруг нефтью запахло, и смертной борьбой,

И степью, где Волга в апреле шумит.

Отсюда мне слышен Октябрьский набат,

Отсюда мне виден пожар кумача,

Осенние ветры в фанфары трубят,

И смотрят на север глаза Ильича.

Струится речей его чистый поток,

Травой и листвой повторен нараспев,

И дум его золотоносный песок

Сияет на каждой старинной тропе.

По Красному городу северян

Иду я, счастливый, лицом на рассвет.

Я вижу сверкающий меридиан,

Как мост перекинутый, меридиан,

Связующий вехи событий и лет.

Когда он родился, упругий звучный лук?

Тот век полузабыт, а час незасечен...

Он прадедам моим кормилец был и друг,

Враждебным племенам сулил погибель он.

Когда была земля красна и горяча

От крови, что лилась, от гнева, что горел,

Бесстрашней и прямей полдневного луча

Был дерзостный полет остроконечных стрел.

В излучинах речных чернели те следы,

Где падало зверье, где недруги легли...

Отметины чужой непамятной беды

Щетинистой травой навечно заросли.

Я мысленно хочу тот лук поднять с земли,

Но груз былых веков лежит на тетиве.

Жестокий тот язык, звучащий издали,

Поймешь ли до конца, гуманный человек?

Я силюсь расщепить древесные слои,

Из коих склеен лук — трехслойная дуга,

Но вечный горизонт попробуй раздвои,

Попробуй раздели на тучи и снега!

Я силюсь натянуть рукою тетиву.

Но жилы в ней тверды, как мамонта клыки.

Гляжу на древний лук и грежу наяву

Той силой молодой

прадедовой руки...

Враждою ли пылал природы древний лик,

Таила ли врага колючая трава —

Поведай мне о том, костра прямой язык,

Как в каменных руках звенела тетива!

Во славу тех побед пускался в пляс огонь,

А древний бог зари и ликовал и пел.

Подобно малышу, что босою ногой

Певунью-тетиву нечаянно задел.

Наверно, разум мой в туманах заплутал,

Коль давние века воскресли для меня,

А то зачем же лук моим оружьем стал,

Врагов моей земли под снегом хороня?

Зачем мои стихи вихрятся на ветру,

Подобно волосам косматой головы?

Зачем я захмелел на том былом пиру?

Так спросите меня, внимательные, вы.

Не знаю, может быть, округлый мой Ямал

И нефтепровод наш, гудящий тетивой,

Напомнили мне лук, упругий, как металл...

Так позавидуй мне, могучий предок мой!