Поэты Урала. Антология в двух томах. Том 2

Кто возвращался из столицы,

Тот помнит первые слова.

— Привет! — обступят сослуживцы

И руку жмут: — Ну как Москва?

Услышать каждому охота,

Как жизнь московская течет.

И я, еще не сдав отчета,

Моим друзьям даю отчет.

Журчит негромко речь простая.

Но вдруг прилизанный сосед

Сипит, зевоту прикрывая:

— Все это знаем из газет...

Вот что там слышно в кулуарах?..—

И, чуть подвинувшись вперед,

Он выдает нам с пылу, с жару

Столичный хлесткий анекдот.

Но я сурово обрываю

Хитросплетаемую нить.

Я не из тех, чья хата с краю,

И не могу не перебить.

Пускай запальчиво порою,

Но я скажу по существу.

И не боюсь, что вновь открою

Давно открытую Москву.

Моя Москва — столица мира!

Здесь, устремляя взгляд в века,

На Старой площади, 4,

Живет, работает ЦК.

Моя Москва — любовь святая

И незапятнанная честь...

Москва у каждого такая,

Каков он сам на деле есть.

Я слышал, что в Нижнем Тагиле,

Но слухам не верил всерьез,

Бросают на слитки тугие

Прокатчики ветки берез.

И падают прутья с помоста,

Сбивают, сгорая дотла,

Окалины рыжей коросту

С листа, что нагрет добела.

И сталь, громыхая катками,

Крепчает в огне и дыму,

Я знал, но не верил, пока мне

Кидать не пришлось самому.

Стою на грохочущем стане,

Картуз натянув до бровей.

Смотрю, и как будто в тумане —

Охапка лиловых ветвей.

И вижу, и вижу березки,

И детства березовый сок —

Скворечник в графитных полосках,

С брусничной водой туесок.

И листьев ажурную россыпь,

Прохладную тень на лугу.

И вдруг понимаю: «Не бросить!»

И сердце кричит: «Не могу!»

Прокатчик, мой друг и напарник,

Толкает по-свойски в плечо:

— Да ты, брат, лирический парень...

Бывает... Привыкнешь еще!..

И вот, наконец, передышка.

Дружок отошел от огня:

— Философ я, брат, никудышный,

Но выслушай все же меня.

Увидел ты смерть. Но за нею

Ты главного не увидал:

Не охать, не ахать, жалея.

А петь — прокатался металл!

Внесет он навечно в детали

Клинковую стойкость свою.

Ты видел, как прутья сгорали —

Как будто солдаты в бою!..

Стою на грохочущем стане,

Картуз натянув до бровей.

И снова как будто в тумане —

Росистая груда ветвей.

Стою и шепчу в крутоверти,

Что гибнут березки не зря.

Они торжествуют над смертью,

Бессмертье металлу даря.

Над вокзалом колышется зарево света.

Ветер капли срывает с контактной сети.

Подойду, постою, прислонясь к парапету,

На мосту,

перекинутом через пути.

Постою, помолчу... Я поездил немало.

Я искал свое счастье на трассах дорог.

Догонял, а оно от меня убегало.

Я его настигал

и настигнуть не мог.

Позади — голубые, как вымыслы, горы.

Позади — полудетские светлые сны.

Впереди — в полумраке! —

глаза светофоров,

Что от вечных бессонниц и ветра красны.

Есть у рабочего квартала

Свои отметки и отсчет —

На синем гребне перевала

Металлургический завод!

Здесь нет далеких расстояний.

Здесь у литейного двора

Берут начало наших зданий

Порядковые

номера.

С рассветом

утренняя смена —

Лишь дробный гуд над мостовой!

Течет, клокочет,

постепенно

Вливаясь в двери проходной.

Когда на местной телевышке

Лучи восхода отгорят,

Шагают важно ребятишки,

Как на работу, в детский сад.

И солнце, красное под утро,

Умывшись свежестью речной,

Заходит в комнаты,

как будто

Оно явилось из ночной.

В лицо пахнуло жаром, и с мороза

Мне был приятен этот мягкий зной.

Так на полях подшефного колхоза

Парят пригорки раннею весной.

Так за плетнями в майский полдень дышат

Снега озябших за ночь тонких вишен.

Так пышет, подсыхая после гроз,

Проселок,

что петляет у берез.

Так в августе обдаст теплом пшеница,

Когда над нею воздух заструится,

И марево стеклянное вокруг.

И шевелит колосья знойный ветер...

Но предо мной не поле на рассвете,

Не деревенский медоносный луг —

Прокатный стан.

Я в цех вошел и стал.

Смотрю, как охлаждается металл...

Горячий цех! Спасибо за глубокий,

Идущий через сердце верный след;

За эти восходящие потоки,

Связавшие в одно металл и хлеб!

Заря взмахнула крыльями над лесом,

И жизнь в лесу проснулась —

приглядись!

Ствол вымеряя,

плотничьим отвесом

Стрельнул паук по лиственнице вниз.

Стянув ремни потуже поясные,

Неся поклажи грузные свои,

Бегут лесных цехов мастеровые —

Лобастые,

литые муравьи.

Повеял над округой свежий ветер,

Сорвал с березы пожелтевший лист.

И дятел неожиданные вести

Простукал деловито,

как радист.

Идет гроза. Гроза!

И — посмотри-ка! —

В распадке под пригнувшейся травой

Фонарики укрыла земляника.

И дождь ударил с громом,

проливной.

Когда промчались огненные стрелы —

Спустились солнца светлые столбы.

На взгорке

После сильного обстрела,

Раздвинув комья, вылезли грибы.

Тянусь душою к свету. Свет люблю!

Я — кровный брат и друг светолюбивым:

Подсолнухам, крапивницам, крапивам,

Наседке, бедолаге-журавлю;

Зверям, цветам, деревьям, рыбам — всем,

Кто вновь рожден с рождением рассвета.

Да будет вечно свет! А между тем

Приманка — свет, и сети есть из света.

Так юнги ловят легковерных птиц,

Летящих ночью к люстре корабельной.

Удар! — и крик пред тем, как рухнуть

Щемящий крик обиды беспредельной.

Уж лучше смерть! У них такой закон.

Они не покорялись, эти птицы.

Из рук не брали свой привычный корм

И не могли с изменой примириться...

Я твердость взял в походах у кремня

И, может, стал суровее при этом...

Судьба моя! Испытывай меня

Огнем, водой, железом, но не светом!

Дай искру мне — я запалю костер.

Дай зернышко — я выращу богатство.

Дай каплю — я направлю реки с гор

И напою корней лесное братство.

Дай мне резец — я обточу янтарь.

Дай светлячка, мерцающего в чаще,—

Я подниму полуночный фонарь,

Чтоб мог идти на свет впередсмотрящий...

Захочешь мне за все труды воздать —

Скажи два слова, жаркие как донник.

Их говорила мне родная мать.

И ты скажи мне тихо:

— Мой работник!