Поэты Урала. Антология в двух томах. Том 2

Говорят, половину на плавку идущего жара

Печь берет у сверкающих глаз сталевара;

Что тогда лишь получится сталь хороша,

Если сильная вложена в плавку душа.

Но еще не шутя сталевар мне однажды

сказал,

Что хорошую песню кладет он в хороший

металл.

Вечер тихой песнею над рекой плывет,

Дальними зарницами светится завод,

Где-то поезд катится точками огня,

Где-то под рябинушкой парни ждут меня.

Ой, рябина кудрявая,

Белые цветы.

Ой, рябина, рябинушка,

Что взгрустнула ты?

Лишь гудки певучие смолкнут над водой,

Я иду к рябинушке тропкою крутой.

Треплет под кудрявою ветер без конца

Справа кудри токаря, слева — кузнеца.

В цехе и короткие встречи горячи,

А сойдемся вечером — сядем и молчим.

Смотрят звезды летние молча на парней,

Но не скажут, ясные, кто из них милей.

Укрывает инеем землю добела,

Песней журавлиною осень проплыла,

Но все той же узкою тропкой между гор

Мы втроем к рябинушке ходим до сих пор.

Кто из них желаннее, руку сжать кому,

Сердцем растревоженным так и не пойму.

Хоть ни в чем не схожие — оба хороши...

Милая рябинушка, сердцу подскажи.

Ой, рябина, рябинушка,

Оба хороши.

Ой, рябина, рябинушка,

Сердцу подскажи.

Небо темно-синее: время к ночи клонится —

Не послушать сердца ли, не пройти ль

околицей.

Может быть, увидимся под березой тонкою,

Может быть, усядемся рядом под сосенкою.

Только нет, не встретимся —

знаю я заранее.

Ты сказал, нахмурившись:

— Нынче заседание.

Заседанье кончится, но с не меньшим

рвением

Просидишь до полночи над постановлением...

И знакома улица, и тропа знакомая —

Вот пойду, нежданная, стану у райкома я

И скажу в открытую, не тая волнения:

— Что ж вы заседаете даже в воскресение?

Пусть и комсомольские,

пусть дела и важные —

Сердце-то имеется, души не бумажные!..

Отцвела черемуха, облетела белая.

До сих пор хожу одна, глупая, несмелая.

Промчался ветер по лесу

сквозь тишину спокойную,

Рукою огрубелою обнял

березку стройную,

Примял траву холодную

да свистнул за околицей —

Теперь тебе, березонька,

никак не успокоиться.

Ты не волнуйся попусту,

ведь счастье не прибавится —

Не о тебе он думает,

не о тебе печалится.

Он тронул просто, походя,

а лег вдали, под вишнями,

Под вишнями,

с которыми они друзья давнишние.

Печаль придет за радостью.

А сердцу надо много ли:

Любили бы — так до смерти,

А если нет —

Не трогали.

И легко,

и свободно,

и манят с собою зарницы,

И для силы твоей

ничего невозможного нет.

Это он виноват:

он в посулах не знает границы,

Непутевый задира,

забрызганный солнцем рассвет.

Сотней дел увлечет,

сто дорог развернет пред тобою,

Убедит тебя в том,

что тяжелое сделать легко:

Хочешь горы свернуть —

эти горы сдадутся без боя.

Хочешь вычерпать море —

успеешь: закат далеко.

Мы бы верили вечно ему,

все казалось бы легкого легче,

Не грустили б до боли,

заветную цель не найдя.

Если б он никогда не кончался...

Но есть еще вечер —

Тот, что мудр,

словно старость.

Беспристрастен и строг,

как судья.

Друг другу мы, ей-богу же, не верим

И думаем совсем не об одном,

Так что тебя в мои толкает двери,

Где все по-холостяцки, кверху дном,

Где кружка сколком яшмовым прикрыта,

Рюкзак повешен на олений рог,

Где груда темно-рыжего боксита

Легла на стол, как праздничный пирог?

Не подсластив презрительного взгляда,

Ты входишь, как обычно, по утрам,

Ткнешь пальцем в то, что мне до боли

свято:

— А это что, простите, за мура?

Но я читаю за колючим словом,

За деланной надменностью лица

Глухую зависть немощных к здоровым,

Тщедушных — к сильным, глупых —

к мудрецам.

Ведь ты довольным, хоть и утомленным,

Не поднимался на гору ползком,

С обтрепанным, тяжелым, просмоленным,

Наполненным рудою рюкзаком.

Тебя не увлекала, не пугала

И не лишала среди ночи сна

Лежащая без края, без начала

Шумящая пшеницей целина.

Таких не удивишь ни новизною,

Ни трудностью исхоженных дорог,

За крепкою отцовскою спиною

Ты юность доживаешь без тревог.

Живи как хочешь —

гладко,

сыто,

пьяно.

Спеши пожить,

работать не спеши.

Пускай пугает пустота кармана

И не пугает пустота души.

Но кто тебе и за какое зло

Сказал, что в жизни очень повезло?

Непрошеный ветер румянит лицо,

До стона леса раскачал.

У дальних дорог не отыщешь концов,

Как нету, наверно, начал.

То камень на камень, то зыбкий песок,

То горы встают впереди.

А нудный, усталый соседский басок

В дороге зудит и зудит.

И ношу разделишь, и песню споешь —

И все-таки трудно ему.

Да лучше бы с самой тяжелой из нош,

Но только шагать одному.

...И тучи, и слякоть, и ветер сечет,

И свист не стихает в ушах,

Но рядом с тобою другое плечо

И твердый, уверенный шаг.

И кажется, стал голубее простор

И ветер как будто притих.

И греет до сердца обоих костер,

И песня у губ на двоих...

И где-то заветная точка видна

Сквозь мокрые лапы хвои,

И право, дорога не так уж трудна.

И ноша по силам твоим.

Но есть еще третий.

Такого и мне б

В соседство на тропах крутых,

С которым не ноша, не песня, не хлеб,

А больше —

Душа на двоих.

С ним будешь прощаться —

И дрогнет рука,

Волнение сдержишь едва ль.

И станешь жалеть, что была коротка

Дорога, ушедшая вдаль.