Пожиратели миров. 10 том

Глава 262

Рано или поздно к каждому приходит одно важное понимание — всё имеет конец: чья-то история, война какой бы бесконечной она не казалась… или жизнь человека, который, казалось, будет с тобой всегда.

И именно в этот момент ты понимаешь, что многого не успел ему сказать, не успел ради него сделать и банально провести с ним достаточно времени, чтобы показать, как много он занимал в твоей душе.

Я стоял в комнате, куда перенесли тела Катэрии и Марианетты, и осознавал это ещё куда более отчётливо.

Пришло время прощаться.

От Марианетты остались лишь частично обугленные останки. Руки отдельно, ноги отдельно, на теле ещё сохранилась одежда, а половина лица была лишь обуглена. Но даже в таком жутком состоянии она выглядела, как и всегда при жизни: доброй, отзывчивой и заботливой к своим людям и детям.

Марианетта была воплощением того, кем должен быть человек: добрым, милосердным, отзывчивым и готовым сражаться за свою семью, следуя ценности человеческой жизни. Она была первой, кто показал мне любовь во всех её проявлениях.

А теперь она ушла. Ушла на своих условиях, непокорённой и гордой, той, кто боролся до своего последнего вздоха, спасая ценой собственной жизни дорогих себе людей как и следует лучшим из нас.

Марианетта была лучшей из нас, и неизвестно, будут ли такие, как она ещё.

— Я горжусь, что мог служить рядом с вами, госпожа Марианетта Барбинери, — негромко произнёс я. — И благодарен, что вы показали, каково это быть семьёй, которой у меня никогда не было по-настоящему. Вы мне стали матерью, которую я однажды очень давно потерял. Спите спокойно в мире, где больше не будет войны. Я сделаю всё, чтобы ваше наследие жило дальше… мама…

Я наклонился и осторожно поцеловал её в щёку и лоб.

Постояла несколько секунд, после чего закрыл глаза и повернулся к Катэрии.

Я помню, как мы прощались. Как она сказала, что любит меня, а я просто ответил «взаимно». Тот последний раз, когда я видел её живой, уводящих наших детей и её прощальный взгляд, прежде чем она скрылась в поместье. А сейчас уверенная и умиротворённая, строгая и добрая к тем, кто был ей близок, она безмятежно спала.

Катэрия произвела на меня впечатление с того самого момента, как я её увидел в первый раз на той судьбоносном банкете, куда меня пригласили. И по итогу при всех своих недостатках, некоторой неуклюжести, наивности, определённой глупости и нелюбовью читать жёлтые предупреждающие надписи, она той единственной. Человеком, которого я полюбил, невзирая ни на что.

— Ты открыла для меня новый мир, — тихо пробормотал я, сев на край кровати, куда её положили. — Подарила возможность стать отцом, а я… я так облажался. Прости меня, что не смог быть рядом, когда ты так в этом нуждалась. Я никогда тебе этого не говорил, и жалею об этом, жалею, что мне не хватило смелости и уверенности это произнести, слишком слащаво и приторно это мне казалось, но… теперь уже поздно… некому…

Я судорожно выдохнул. Только потери человека начинаешь понимать, как много он для тебя значил в этой проклятой жизни. И уже неуместные, глупые и кажущиеся приторными вещи оказываются тем самым важным, что ты не ценил и не успел сказать.

— Я люблю тебя, Катэрия. Ты была лучшим, что произошло в моей жизни. Прости, что я так тебя подвёл и не уберёг… — прошептал я.

Осторожно пригладил её светло-коричневые волосы, которые слегка рыжели к кончикам, наклонился и поцеловал её в губы.

В последний раз.

— Прости меня…

И в этот момент я почувствовал лёгкое касание ветра щекой, словно касание пуха. Сначала с одной, а потом с другой, как если бы в комнату влетел лёгкий сквозняк. Обернулся, но никого рядом не было. Но тем не менее, я душой почувствовал, как мне будто говорят, что всё в порядке. И в душе словно становится чуть легче, чуть чище и светлее.

Я почувствовал вместе с болью надежду, надежду и уверенность, силу двигаться дальше, потому что мой путь ещё был не закончен.

Я встал и направился к выходу, остановившись у самых дверей, после чего обернулся к ним, чтобы в последний раз запечатлеть их лица в своей памяти.

— Этого больше никогда не повторится, клянусь вам своей жизнью, — произнёс я и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь и оставляя за ней двух самых дорогих мне людей.

Я вышел в коридор. У меня было десять минут для того, чтобы проститься с ними, так как похороны пройдут без меня.

Поместье пустовало, его разгромленные коридоры разбирали, и теперь они тоже впитали часть истории семьи Барбинери, как это было с прошлым поместьем. Трупы демонов и ублюдков, переметнувшихся к хаосу, вытаскивали и бросали в ямы, где сжигали вместе, как грязных животных. А людей осторожно выкладывали на заднем дворе, что похоронить со всеми почестями.

Это место продолжало жить несмотря ни на что, как продолжало жить человечество вопреки проискам хаоса.

На выходе меня встретила Алианетта с детьми. На неё было больно смотреть. Я потерял жену, она потеряла сестру — мы оба потеряли больше, чем могли описать словами. И тем не менее она держалась.

— Я сочувствую, — хрипло произнесла она.

­— Я тоже, — ответил я негромко.

— Куда ты сейчас?

— Надо… надо кое-что сделать. Если не вмешаться, то весь остров, а потом и весь мир будет похож на то, что произошло здесь.

— А похороны? — тихо спросила Алианетта.

— Я… — и задохнулся на этих словах. Боль ещё была слишком свежа, чтобы я мог спокойно об этом говорить. Это была первая боль, которая действительно затронула меня настолько сильно. — Не смогу…

— Я понимаю, — кивнула она. — Уверена, что и Катэрия бы поняла тебя. Ты всегда был сам себе на уме, постоянно с кем-то боролся и теперь, я понимаю, почему. Ты хороший солдат, не забывающий о своём долге, и мы это знаем.

— Спасибо, Алианетта, это многое для меня значит, — негромко ответил я.

Она слабо улыбнулась, будто через боль, и подтолкнула ко мне Мару с Дорой.

— Я не… смогла сказать им. Но… раз ты… отлетаешь, сказать… попрощаться… хотя это слово звучит зловеще. Ты ведь вернёшься?

— Да, — смолк я на мгновение и добавил. — Я надеюсь на это.

Осторожно присев перед детьми, я протянул руки вперёд и Мара Дорой, понурив головы подошли ко мне, после чего так же молча просто обняли меня за шею. Они всё знали, им не надо было объяснять. Сами или с помощью Тени обе всё поняли, и я чувствовал это.

— Мама всё? — тихо спросила Дора, уткнувшись мне лицом в одежду.

— Мама умерла, — тихо подтвердил я, и они расплакались, спрятав лица в моей одежде.

Время шло, я уже должен был быть на корабле. Зерис стоял в стороне, дожидаясь меня, но не вмешивался, за что я был благодарен ему. Я знаю, что у нас было много серьёзных разногласий, однако истинное братство космодесанта познаётся только в беде, когда не взирая ни на что, ты готов подставить своё плечо брату или закрыть его собой.

— Мне придётся улететь на время, — тихо произнёс я, отстранив их заплаканные мордахи от себя, когда их рыдания приутихли.

— Ти вернхся? — шмыгнула носом Мара.

— Я постараюсь, — уклончиво ответил я, понимая, что, если всё получится, встречаться с ними будет для них же опасно. — Мама очень любила вас, и я вас очень люблю. Вы наше сокровище, наши самые любимые и единственные. И я хочу, чтобы вы знали — что бы не произошло, я делаю это ради вас и вашего счастья, потому что очень люблю вас.

Они не уговаривали меня остаться и не ударились вновь в слёзы. Удивительно взрослые для своего возраста, они стояли, понурив головы. Будто действительно понимали, о чём идёт речь.

­— Берегите себя, берегите друг друга, а Алианетта присмотрит за вами. Будьте умницами, смелыми и отважными, хорошо?

— Дя.

— Дя.

Дора и Мара ответили почти синхронно. Глядя на них, я понимал, за что воюю, и это придавало мне уверенности.

— Мне пора, дорогие мои, — тихо произнёс я и ещё раз обнял их. Они ответили своими хрупкими объятиями, и некоторое время не хотел меня отпускать. Всё это время Зерис терпеливо дожидался меня, не подавая виду, что время уже прошло.

Мне пришлось самому отстранить их, напоследок обняв так крепко, как я любил их, после чего встал.

— Береги их, Алианетта, пожалуйста, —­ попросил я.

— Чего бы мне этого не стоило, — заверила она меня.

— И есть ещё одна важная вещи. Скорее всего… вернее, наверняка то, что произошло здесь, будет происходить теперь по всему острову. Вам надо будет покинуть его с детьми в самое ближайшее время, пока всё не наладится.

— Значит это не конец… — выдохнула Алианетта.

— Только начало, — подтвердил я. — Летите на другой остров, пока всё не утрясётся, и… и когда… Однажды всё изменится, Алианетта. Очень сильно. Когда придёт время, ты сразу поймёшь, о чём я говорил, — я перешёл на шёпот, — поэтому вам придётся забыть, что я их отец.

— Но Грант…

— Ради безопасности детей твоей сестры. Когда настанет момент, ты поймёшь. И никому не рассказывай, от кого они. Возможно, даже придётся скрыть их прошлое, чтобы спрятать где-нибудь на другом конце мира, и заняться придётся этим тебе, хорошо?

— Я… я поняла. Если что-то произойдёт, никто не должен знать о них и их прошлом. Я всё сделаю.

— Спасибо, — выдохнул я.

— И мы будем ждать тебя, Грант, — Алианетта хотела сказать что-то ещё, но, видимо передумала и просто меня обняла. — Береги себя.

— Постараюсь.

Я оставил их за спиной и направился прочь из поместья, проходя по разгромленным коридорам следом за молчаливо шагающим передо мной Зерисом. По пути я успел встретиться с Ликой, с которой мы обменялись короткими «до встречи».

Уже выйдя на улицу, я неожиданно обнаружил среди валяющегося на земле мусора рамка с фотографией. Случайно бросил взгляд на землю, когда услышал под ногой треск, и увидел, что наступил на рамку. Наклонился и осторожно поднял её земли, стряхнув осколки стекла.

Это была семейная фотография, на которой были все, кроме меня: на одном кресле Катэрия с Дорой на коленях, на другом Марианетта с Марой на руках. А за её спиной стояла Лика, которая была, по сути, приёмной дочерью Марианетты. Они все улыбались, даже Катэрия, улыбка у которой была явлением таким же редким, как у меня проявления чувств к ней. Они ещё не знали и были счастливы.

Немного помедлив, я вытащил фотографию, засунул её себе за пазуху и пошёл к кораблю.

За то время, что я здесь пробыл, произошло ещё кое-что. Нашлись Минали и этот Ристингаузер. Одна превратилась в пустую куклу, которой я оборвал жизнь одним выстрелом. Что касается Ристингаузера, то от него осталось мало чего, сразу видно, что Тень постарался. Опознать его удалось по его фамильному кольцу, которое носили обычно главы дома. Его останки ещё проверят по ДНК, а после отправят в печь, где ему и место.

А вот Тень на связь так и не вышел. Он бы мог пригодиться нам, но ждать, когда тот придёт в себя, не было времени. Скорее всего, случилось то же самое, что и при мне, когда я сам был слаб. Сил у Доры и Мары было мало, и потому он просто впал в спячку, пока восстановится. Это может занять как несколько дней, так и месяцев, а ждать столько мы не могли.

Я поднялся на корабль и тут же направился к своей активной броне. Специально снял здесь, чтобы не тратить время и одеть его уже когда мы будем взлетать. Всё же мне не хотелось прощаться с дорогими мне людьми в этом оружии для истребления врагов человечества.

— Все готовы? — раздался голос Фарена в динамиках.

— Да, — ответил Зерис. — Взлетаем.

Кормовой люк начал закрываться. Напоследок я бросил взгляд наружу, где увидел стоящих напротив Алианетту с Дорой и Марой, которые провожали меня. Ещё мгновение и они скрылись за люком, после чего отсек погрузился во тьму. Включилось внутреннее освещение.

— Спасибо, что подождал меня.

— Не за что, — пожал он плечами.

— И ещё один момент, который касается вас обоих, — посмотрел я и на Грога, который стоял рядом. — Я хочу взять с вас слово, брат Зерис и брат Грог, раз всё так складывается.

— На счёт чего? — спросил Грог.

— Мои дети. Вы знаете, что мне осталось недолго, инквизиция так или иначе за меня возьмётся и ничего хорошего от этого я не жду. На себя мне наплевать, но я не хочу той же участи для моих детей. Дай мне слово, что, когда империя придёт сюда, вы сделаете всё, что бы их не нашли, даже если придётся вывезти Мару и Дору на край галактики.

Они внимательно посмотрели на меня, прежде чем ответить:

— Я даю тебе слово, что сделаю всё возможное, чтобы их не нашли, брат Элиадирас, — произнёс Зерис.

— Даю слово, — подтвердил Грог.

Теперь я мог быть спокоен.

Мы не сможем остановить демонов, когда откроется портал, а он откроется, уж эти твари об этом позаботятся. Но с этим сможет справиться империя со своей армадой. Она обрушится сюда со всей мощью и сотрёт демонов с лица этого мира. Это единственный выход предотвратить катастрофу, и её приход сюда со всеми правилами и устоями будем малой платой, чтобы человечество продолжало существовать.

Корабль набирал высоту, и поместье скрывалось среди бескрайних лесов дикого леса, который стал пристанищем заблудшим демонам. Всё то время, что его можно было наблюдать на мониторах, я одевал активную броню, а потом было уже ничего не разглядеть.

Но я не отчаивался, внутри теплилась надежда, что я вернусь обратно, и даже если этого не случится, я буду спокоен о безопасности тех, кто мне был дороже меня самого.

Вскоре мы поднялись на линкор, с которого не так давно отбыл император, чтобы заняться противодействием врагам, а заодно и подготовиться нашествию демонов. Мы лишь описали в общей картине, что может произойти, а дальше было на его усмотрения. Как бы то ни было, теперь семья Барбинери была у него на хорошем счету, однако его мнение в ближайшее время перестанет что-либо значить, пусть он этого пока ещё не подозревал.

Мы вновь встретились с главнокомандующим Ёрганом в командном пункте. Был отдан приказ выдвигаться, и вскоре мы вновь отправились в путь. В поход на линкор инквизиторов Анима Торменторис, который был единственным способом воззвать империю, что сможет остановить вторжение. Да, мы не долетим до туда за день или два, даже на линкоре это займёт гораздо дольше, но тем не менее это быстрее, чем лететь на нашем корабле.

— Мы высадимся на этом острове, — указал я пальцем на пустое место. — Он не отмечен на картах, однако он существует. Там мы должны будем захватить оружие древних, которое послужит ключом к вратам в тот мир.

— Сопротивление? —­ сразу спросил Ёрган.

­— Ожидается. На поверхности была обнаружена какая-то тварь, — и заметив, как он уже собирается отдать приказ, сразу его остановил. — Мы пойдём втроём. Так нас будет сложнее заметить, однако сможем дать отпор в случае чего. Отправлять ваших солдат — это пустая трата человеческого ресурса, который может пригодиться позже.

— Я понял.

— Отлично, — Я рукой начертил примерный план острова. — Мы просканируем поверхность, однако если ничего не удастся выяснить, поиски начнём здесь. Раньше это был аэродром древних, и он должен быть связан с основным комплексом, который нам и нужен.

— Население? — спросил через внутреннюю связь Зерис, чтобы не слышал Ёрган.

— Оставим их, мы летим за другим.

— Хорошо.

План был понятен и прост. Ничего не отличалось от обычной операции. Высаживаемся, всех убиваем, захватываем цель, возвращаемся.

Единственное, что меня беспокоило — та тварь с корабля. Если мы её встретим, то придётся действительно повозиться, однако сейчас меня ничего не могло остановить. Мы не имели права на ошибку, и это было нашей главной силой — когда знаешь, что запасного плана не будет, что это единственный шанс, ты выкладываешься на все сто процентом до последнего патрона и удара сердца.

Поэтому нам оставалось теперь только ждать. У нас было снаряжение и патроны от космодесантников предателей, которые участвовали в нападении на поместье, поэтому патронами мы были в определённой мере обеспечены. Поэтому пока было время, стоило заняться этим. А ещё отдыхать и спать, потому что потом времени у нас на это не будет.

Когда я вошёл в выделенную пустую каюту, которых стало заметно таких потерь, отчего-то ощутил страшную тоску. Вздохнул и окинул взглядом металлическую комнату, где всё было максимально просто и грубо. Отвык я от такого, очень отвык… Даже матрас, и тот был очень жёстким, чуть ли деревянным, когда я лёг на него, пустым взглядом уставившись в синеватый металлический потолок с единственной лампой.

Пролежал так минут десять с абсолютной пустотой в голове. Теперь уже не было боли, только давящая печаль, которая ныла, как старая рана.

Я достал фотографию, которую захватил с собой и вновь пробежался по ней взглядом. По этим родным лицам, которые я уже никогда не увижу. В душе стало ещё тоскливее, кажется, это называют скорбью, потому что это первый раз, когда мне было так херово.

Но одно я мог сказать точно — скоро это всё пройдёт, потому что мне будет совершенно не до этого.