Повесть о суровом друге

7

Мы с Васькой ушли с кладбища после всех, когда там оставались только полиция да плачущие над могилой матери с детьми.

Шли молча, разговаривать не хотелось.

Уже завечерело. Мы подходили к окраине поселка, когда нас догнал фаэтон, мчавшийся со стороны Пастуховского рудника. В фаэтоне на мягком кожаном сиденье полувалялся пьяный отец Иоанн. Пышные женские волосы его были встрепаны, одна нога, обутая в сапог, свесилась на крыло фаэтона. По временам он пьяно вскидывал руки и, не помня себя от водочного дурмана, сиплым голосом запевал:

Все говорят, что я ветрена была,

Все говорят, что я многих люблю…

Эх, многих любила, всех позабыла…

Цыбуля придерживал его за длинный лиловый подрясник и говорил пьяным голосом:

— Батюшка, я люблю вас, давайте поцелуемся.

И они, облапив один другого, соединили свои обвислые губы.

Горькая обида сжала мне сердце. Значит, отец Иоанн, которого я уважал, заодно с Цыбулей. Значит, ему не было жалко погибших рабочих и он притворялся, когда отпевал их на кладбище… А я-то думал, что, когда он кончит молебен, ангелы вознесут его на небо и там он будет рассказывать богу, как погибли шахтеры и как он хоронил их… Выходит, священник обманул нас с Васькой, и шахтеров обманул, и самого бога…

— Напился как свинья, длинногривый, — сказал я. — Бог накажет его, правда, Вась?

— Накажет… Белыми пирогами с начинкой да полбутылкой водки… сердито проговорил Васька.

— Почему пирогами?

— Потому что… — Васька нахмурился и замолк, точно был недоволен тем, что я сам не догадываюсь. Он оглянулся, хотя на целую версту не было ни души, и с отчаянной решимостью прошептал: — Потому что… если хочешь знать… бога совсем нема.

Я остановился, пораженный.

— Чего испугался? Говорю, нема бога.

— Как нема, что ты сказал, Вась, перекрестись!

— Незачем мне креститься. Подпольщики врать не будут.

— А куда девался бог?

— Никуда. Его не было вовсе.

— Как? Я вчера своими глазами видел бога в церкви.

— Картинки ты видел.

— Нет, иконы.

— Это и есть картинки. Их буржуи намалевали, чтобы…

Васька не договорил, сердитым движением достал из-за пазухи афишку и ткнул пальцем в то место, где на карусели были нарисованы духовные лица.

— Чего здесь написано, читай.

— «Мы морочим вас».

— То-то же, понимать надо…

Но я ничего не понимал. Не верить Ваське я не мог, а верить было страшно.

— Вася, а божья матерь есть? — спросил я, заикаясь.

— Нема никакой божьей матери.

— А рай?

— Что?

— Есть рай?

— Рай, рай — ложись да помирай, — хмуро ответил Васька.

Мы помолчали.

— А кто же создал деревья, шахты и… разные огурцы?

Мои вопросы начинали сердить Ваську.

— Ты слыхал, что Сиротка говорил про бога на кладбище? — спросил он с досадой.

— А что?

— Нет, ты скажи — слыхал?

— Слыхал.

— Ну и все. Никакого бога нет.

Потрясенный, я пришел домой. Матери не было. Из переднего угла глядел на меня сердитыми глазами Николай-угодник. Страшен был его темный иконописный лик.

«Как же так бога нема? — думал я. — А молитвенники, а церкви, а Иисус Христос и, наконец, вот Николай-угодник? Если это картинка, то почему святой так зло смотрит на меня? Наверное, уж знает о нашем разговоре с Васькой».

Я вытащил из-за иконы затрепанный святой календарь. Вот великомученица Варвара с печальными, как у Алеши Пупка, глазами. Еще бабушка, когда жива была, учила меня, что этой святой нужно молиться «от нечаянной смерти и головной боли». А вот еще какой-то лысый святой в юбке, с книгой в руке, кажись, преподобный Трофим, которому нужно молиться первого февраля «об истреблении мышей и крыс». А вот мученик Иисус Христос, распятый на кресте. Почему он худущий, как скелет? Потому, что ничего не ел и не пил, все страдал за грехи людские. Как же нема бога?

Но ведь мне сказал об этом Васька. Никому я так не верил, как Ваське! И опять мне вспомнился пьяный отец Иоанн и девочка-сиротка, плачущая над могилой деда-шахтера. Зачем нужно было богу, чтобы она плакала, почему бог не вступился за нее? Вспомнился и Сенька Цыбуля. Неужели бог не видел, как лавочник катался на мне верхом, почему же он не наказал Сеньку?

«Где он, бог, покажи мне его?» — вспомнил я слова Сиротки. И мне захотелось так же смело сказать: «Где бог? Васька сказал, нема бога!»

У кого бы узнать: есть ли бог? Спросить у матери — заругает, а у отца и спрашивать нечего — в церковь он не ходит.

Вдруг меня осенила догадка: «Что, если самому поговорить с богом?»

Не спуская глаз с иконы, я подошел к ней. Николай-чудотворец хмуро смотрел на меня. Тихо, чтобы чудотворец не совсем отчетливо разобрал мои слова, я спросил:

— Бог, тебя нема, да?

Ожидая разящего громового удара, я втянул голову в плечи и зажмурился. Все было тихо. Я пощупал язык — не отсох ли? Язык шевелился.

— Нема бога! — повторил я громче.

Святой тупо глядел на меня темными пятнами очей.

— Нема бога! Бога нема! — выкрикнул я. На душе стало легко и весело. — И не было бога, одни картинки! — продолжал кричать я, ударил ногой в дверь и выскочил во двор.

Ярко светило солнце, и небо над головой показалось мне просторнее, чем было.

— Бога нема! — завопил я на всю улицу и увидел на заборе рыжего Илюху. Он смотрел на меня, испуганно вытаращив глаза. Челюсть у него отвисла.

— Ну, чего уставился? Нема твоего бога, и ангелов нема!

Илюха хотел перекреститься, но от страха не сумел, спрыгнул с забора и пустился наутек.

— Держи Илью-пророка! — закричал я вдогонку и, веселый, побежал через дорогу к Ваське.

Но вдруг у Васькиной калитки я с разбегу чуть не ткнулся в живот Загребаю. Городовой сцапал меня за шиворот:

— А ну стой! Это кто тебе сказал, что бога нема? Идем к отцу!

— Я больше не буду, дяденька…

— Врешь… Ишь разбаловались — бога нема! Отвечай: православный?

— Православный.

— А ну перекрестись!

Я торопливо осенил себя крестом раз, и другой, и третий.

— Скажи: «кукуруза».

— Кукуруза.

— Прочитай «Отче наш».

Я затарахтел заученное:

— Отче наш иже еси на небеси, да святится имя твое, да будет воля твоя…

— Стой!.. Понял теперь, что бог есть?

— Понял…

— Хочешь его увидеть?

— Х-хочу, — машинально пробормотал я.

Внезапно городовой поднес к моему лицу огромный волосатый кулак.

— Вот бог, видел?

Я молчал, глядя на грязный, пахнувший солеными огурцами кулак. Городовой держал его у самых моих бровей, закрыв от меня весь свет.

— Что это? — спросил он грозно.

Я не знал, как отвечать. Городовой закричал:

— Я спрашиваю, что это?

— Б… бог, — испуганно выговорил я.

— То-то же… Я тебе покажу, бога нема! Ишь интильгенты!

Городовой дал мне подзатыльник, и я помчался что было духу к Ваське.