Повесть о суровом друге

2

Васька обнял меня за шею, и мы пошли. На углу нас догнали ребята Абдулка Цыган и гречонок Уча. Потом мы увидели рыжего Илюху. Он бежал по улице, придерживая рукой спадающие штаны; при этом он дул в самодельный свисток, изображая городового.

— Дай посвистеть, — попросил я, когда Илюха подбежал.

— Вот еще, слюней напустишь… Вы куда, хлопцы?

— На кудыкин двор.

— Нет, правда, куда?

— Гулять.

— Меня возьмите.

— Идем.

Обгоняя один другого, мы помчались туда, где обрывался отвесный каменный карьер.

— В атаку, за мной! — скомандовал Васька и стал наносить палкой удары по высоким колючкам. Летели в стороны отсеченные лиловые цветы, испуганно разлетались шмели, шарахались в стороны бабочки.

— Ур-ра! — вопили мы, следуя за Васькой.

Уча, запыхавшись, упал на живот, приложил ухо к земле и сделал вид, будто слушает, что делается под землей.

— Ребята, слышу, — закричал он, — слышу, как шахтеры уголь рубают!

Мы знали: Уча шутит. И все-таки мы тоже легли и стали слушать.

Васька постучал кулаком по земле и крикнул:

— Дядя шахтер, мы тебя слышим, вылезай!

— Угольку дай! — вопил Уча, зарывшись лицом в траву и приложив ко рту ладони, чтобы шахтеры под землей лучше слышали его.

Над обрывом каменного карьера мы заползли под кусты колючего терновника и спрятались в тени. Цветущие ветви низко нависли над нашими головами. Полосатые осы, хлопотливые пчелы, жуки, букашки гудели, мелькали, кружились в синем воздухе. С речки доносились женский говор, шлепанье вальков по мокрому белью, гогот гусей.

Васька сидел, обхватив кольцом рук поджатые босые ноги, и, думая о чем-то, смотрел в степную даль, а мы, сомкнувшись кругом, голова к голове, ждали.

Вот он сорвал одуванчик и лег на спину.

— Что же ты, Вась?

— Чего?

— Сказку расскажи.

Васька рассмеялся.

— Царь Овес все сказки унес.

— Правда, Вась, расскажи! — просили ребята.

Васька отбросил одуванчик и сказал:

— Ну ладно, только глядите, сказка страшная. Не будете бояться?

— Нет.

— Илюха, не будешь бояться?

— Я еще пострашней знаю…

— Ну, слушайте и знайте: сказка с начала начинается, концом кончается, а в середине не перебивается. Понятно?

— Понятно.

— Значит, так. В некотором царстве, не знаю, в каком государстве, за горами, за моряки жили-были два брата: один богатый, другой бедный. У богача в доме пир горой, гармошка играет, а у бедного в хате куска хлеба нема, одни мыши бегают. И жил в этом царстве-государстве царь по прозвищу Далдон. Был он дурак дураком, да все-таки царь…

Илюха испуганно посмотрел на Ваську, а тот продолжал:

— Вот раз встречает братьев царь Далдон и спрашивает: «А ну говорите, кто из вас добрей?» Богатый брат выскочил наперед и отвечает: «Царь-государь батюшка, добрее меня человека на свете нет». — «А ты?» спрашивает царь у бедного. «Не знаю», — отвечает тот. «Не знаешь? Тогда я сам узнаю, кто из вас добрее».

Взял царь богатого брата за руку и спрашивает: «Видишь в поле три дуба?» — «Вижу». — «Что бы ты из тех дубов сделал?» Богач и говорит: «Я бы те дубы спилил, досок наделал и тебе, царь-батюшка, богатые хоромы построил». — «Молодец! — похвалил царь. — Ну а ты, что сделал бы из тех дубов?» — спрашивает у бедного. Подумал Бедняк и отвечает: «Я бы третий дуб срубил, положил на те два да тебя, царское величество, повесил бы».

Рыжий Илюха заерзал на месте, будто под него насыпали горячих углей.

— Ты чего?

— Не бывает таких сказок…

— Не любо — не слушай, а врать не мешай, — проговорил Васька и продолжал: — Ну так вот… Услыхал царь Далдон слова Бедняка и говорит: «Пойдемте до моря…» Пришли они, остановились и смотрят, как рыба играет. Царь Далдон подкрался сзади да ка-ак толкнет Бедняка в воду. «Пропадай же, — говорит, — лучше ты, чем я…»

Абдулка Цыган даже привстал, а Уча с досады стукнул своим расщепленным костылем по траве:

— Чудак, зачем же он так близко к морю подошел?

— …Упал Бедняк в воду, а тут, откуда ни возьмись, — Чудо-юдо рыба кит. Подплыла — хап его! — и проглотила.

Илюха опять недоверчиво хмыкнул:

— Ну да, проглотила. Он же в сапогах был.

Васька покосился на рыжего и неожиданно спросил:

— Илюха, сто да сто — сколько будет?

— Двести.

— Ну и сиди, дурак, на месте.

Илюха обиделся и засопел:

— Задаешься чересчур…

В траве прошмыгнула ящерица. Васька прихлопнул ее ладонью, отбросил щелчком в сторону и продолжал:

— Ну вот, значит, очутился Бедняк в животе у кита. Что делать? А кит наглотал в себя всяких пароходов, бричек с волами — тесно в животе у кита, как на ярмарке. Сидит Бедняк и думает: «Чего бы поесть?»

Ребята рассмеялись.

— Бедняк-бедняк, а хитрый! — проговорил Уча.

— А может, он целый день не обедал, — сказал Абдулка.

— Тише, не мешайте рассказывать! — прикрикнул я на ребят.

Васька продолжал:

— …Немного погодя поднялся Бедняк и пошел бродить между бричками. Пошарил рукой в одной бричке и нашел в соломе трубку, табак и кресало. Взял трубку, высек огонь кресалом и сидит себе курит. Одну трубку выкурил, набил табаком другую — выкурил, набил третью — тоже выкурил. У кита от дыма голова закружилась, приплыл он до берега и заснул…

Ребята опять было рассмеялись, но Васька нахмурился, и они смолкли.

— …Ну что делать Бедняку? Не сидеть же в ките! Вылез он через китово ухо, смотрит, а на берегу сидит старик и что-то стругает. «Бог на помощь, дедушка». — «Спасибо, добрый молодец». — «Что делаешь?» «Гусли-самогуды стругаю». — «Давай меняться: я тебе трубку-самокурку, а ты мне гусли-самогуды». — «Давай». И поменялись.

Васька умолк. Усмешка играла на его губах. Он оглядел нас, спросил:

— Интересная сказка?

— Интересная.

— Рассказывать дальше?

— Рассказывай, рассказывай!

— А может, не надо?

— Надо, надо!

— Что же дальше?.. Ну ладно, пошел Бедняк по дороге. Гусли-самогуды сами играют, сами пляшут, сами песни поют. Поют про то, как царь Далдон Бедняка в море утопил. Ходит Бедняк по городам и рудникам, а гусли поют про царя и его злодейство. Собирается народ, слушают люди гусли-самогуды и говорят: «Надо бы самого Далдона утопить. Зачем он над бедными знущается?..»

Илюха тревожно оглянулся на кусты — нет ли кого поблизости.

— …Пошла молва про Бедняка и докатилась до царя, — продолжал Васька. — Испугался Далдон и говорит своим слугам: «Спрячьте меня скорее, а если Бедняк придет, скажите, что меня дома нема, что я на базар пошел».

— А какие слуги у царя? — неожиданно спросил Абдулка.

Васька ответил не сразу.

— Какие? Всякие. Эти, как их… гусары, бароны…

— И палач! — выкрикнул Уча. — С топором! По царскому приказу головы отрубает.

— Ноги, — сказал я.

— Не ноги, а головы, — возразил Уча.

— Вы будете меня перебивать? — сердито спросил Васька.

— Не будем, не будем!

— Вот, значит, стали слуги думать, куда царя Далдона спрятать, чтобы его Бедняк не нашел. Куда спрячешь? На небо нельзя — не удержится он на облаках; в воду тоже нельзя — потонет. Думали, думали и надумали: спрятали царя в яйцо, яйцо — в утку, утку — в железный сундук, а сундук заперли пудовым замком и опустили в глубокую шахту под землю.

Илюха поднялся, собираясь уходить.

— Шо ты, Васька? Разве можно так про… царя?

— Дурной, это же сказка.

— Будет тебе сказка, если городовой узнает!..

Уча поддел костылем Илюхину шапку и закинул ее в кусты. Илюха обиженно засопел и уныло поплелся за шапкой.

Васька продолжал:

— Долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли шел Бедняк. Приходит до царского двора. Видит, высокие-превысокие хоромы, а вокруг забор из дубовых бревен. В небо забор упирается. Слуги царевы увидели Бедняка, перепуганные насмерть, и ласково так спрашивают: «Ты царя, голубчик ищешь? Нема его, на базар ушел».

Вдруг Васька запнулся и переменился в лице. Я оглянулся и обмер: в двух шагах от себя я увидел Загребая. Пышные усы его шевелились, точно городовой нюхал нас.

Кусты терна раздвинулись, и на поляну, крадучись, вышли двое: Загребай и какой-то слюнявый парень с мутными глазами. На нем был новый картуз с блестящим лакированным козырьком, одна штанина заправлена в сапог, другая вывалилась и болталась. Я сразу догадался — сыщик.

— Вы что тут делаете? — грозным шепотом спросил Загребай.

Васька растерянно приподнялся. Мы тоже встали.

— Что делаете, спрашиваю?

— Ничего не делаем, играем, — сказал Васька хмуро.

— Мастеровых не видали? — спросил городовой, оглядывая нас подозрительно.

— Каких мастеровых?

— Не знаешь, каких? Заводских. Может, собирались тут, про царя говорили?

— Нет, не видали.

Успокоившись, городовой снял белый картуз с желтым кантом и облупившейся жестяной кокардой, вытер платком потный лоб. Сыщик лениво опустился на траву, вынул из кармана конфету, развернул ее и отправил в рот. У него были скучные глаза, будто ему до смерти надоели эта степь, поющие жаворонки, полицейский Загребай и мастеровые, которых нужно искать по кустам. Он сосал конфету и безучастно смотрел в степь.

Городовой высморкался в большой белый платок и присел на корточки. Его зеленые, точно у кота, глаза улыбались.

— Играете, значит? — спросил он мирно и, желая, видимо, развеселить нас, ткнул Илюху в живот концом шашки, выкрикнул «к-кх!» и закатился беззвучным смехом. — Ах ты сволочь эдакая, обезьяна рыжая! — сказал он и снова потянулся щекотать ребра Илюхи, но тот испуганно спрятался за Ваську.

Потом лицо городового сделалось серьезным, и он зашептал:

— Вот что, пацаны. Вы тут последите, ладно? Если заметите, собираются мастеровые, — живо ко мне! — Он достал из кармана медный пятак с двуглавым царским орлом и показал нам. — Кто первый увидит, тому дам эту штуку, поняли?

— Поняли, господин Загре… то есть господин городовой.

— Молодцы. Сидите и делайте вид, будто играете, а сами смотрите в оба.

Сыщик и городовой, пригнувшись, полезли в кусты. Среди ветвей промелькнула длинная черная спина сыщика, за ней красный складчатый затылок городового. Васька поспешно надел картуз.

— Побудьте тут, я скоро приду.

— А ты куда?

— На кудыкину улицу.

Ребята заволновались:

— Доскажи сказку, Вась.

— Некогда.

— Можно с тобой?

— Сиди здесь. — И Васька скрылся за кустами.

Легко сказать — сиди, а как же сказка? Чем она окончилась: нашел Бедняк царя или нет?.. Перебил сказку усатый! Я решил убежать от ребят. Уж мне-то Васька доскажет сказку. Я сделал вид, будто погнался за бабочкой, а сам полез сквозь колючие ветки.

Бежать пришлось недолго, Васька возвращался озабоченный. Оказывается, отец велел ему зачем-то нарвать красных полевых маков и побыстрее отнести на завод.

— Зачем цветы?

— Не знаю. Может, праздник или свадьба.

— А разве бывают на заводе свадьбы?

— Наверно, бывают.

По ту сторону речки степь была усеяна красными полевыми маками. Мигом мы нарвали их столько, что трудно было удержать в охапке.

Дома Анисим Иванович завернул цветы в мокрую тряпицу, положил их в кошелку и велел отнести на «Шанхай», к отцу Алеши Пупка.

Я удивился: к какому отцу, если отец Алеши помер год назад?