Повесть о суровом друге

6

В Скоморощинской балке за вторым ставком плавал аромат цветущего воронца. Возле криницы, где из-под камня бил светлый ключ, росли незабудки, а выше, по склонам, — болиголов, иван-чай, барвинок, ладан, чабрец, а больше всего шалфея. От него вся степь казалась лиловой.

Мы нарвали по целому пучку шалфея, очищали длинные сочные стебли от жесткой кожуры и жевали. Было вкусно. От цветов пахло медом.

Мы торжествовали победу.

Кадеты, где бы ни появлялись в этот день, прятались от нас. Одного гимназиста мы взяли в плен и заставили стеречь наши вещи.

Мы разделись, соорудили себе шляпы из лопухов, вымазались грязью и бегали друг за другом.

Приятно было разбежаться с берега и ринуться в прохладные волны ставка: брызги, пена, крик, солнечные блики на воде — как весело!

Накупавшись вволю, отпустили пленного гимназиста, приказав ему передать своим, чтобы они не появлялись на ставке без нашего разрешения.

Как победители, мы надели пестрые венки на нестриженые головы.

Синеющие степные просторы рождали чувство свободы. Теперь все принадлежало нам: и ставок, и степь, и даже шахты, потому что там, под землей, работали наши отцы.

Мы возвращались домой через степь. Уча нашел в траве помятый медный самовар, привязал к нему веревку и потащил за собой, крича: «Керенского волоку!»

Тогда я поднял валявшийся под ногами опорок и надел его на палку. А Васька неожиданно скомандовал:

— Стойте! Объявляю расстрел Керенского правительства!

Он взял старый самовар, отобрал у меня опорок, сам нашел в канаве бутылку из-под керосина, огрызок веника. Все это он выставил на бугорке рядышком и объявил:

— Это будет Керенский! — И указал на самовар. — А это Милюков. Васька кивнул на опорок. Под смех ребят он определил, что веник будет Гучковым, а бутылка — Родзянкой. Никого не забыл Васька из керенского правительства, всех присудил к смерти.

Полкан словно почувствовал, что затевается что-то необыкновенное, стрелой носился вокруг выставленных вещей, лаял на них, скреб лапами землю.

Мы набрали полные руки камней.

— Усы Керенскому подрисуй! — кричал Абдулка.

— Бороду из мочалки прицепи!

Васька взял пучок грязной мочалки и повесил ее на кран самовара.

Ребята покатывались со смеху.

Васька поднял увесистый камень, отошел в сторонку и подал команду:

— По Временному правительству залпом — пли!

С первого же раза у самовара — Керенского отбили нос (кран). Бутылка — Родзянко разлетелся вдребезги. Опорок — Милюкова сбил я.

Полкан вцепился зубами в опорок и начал трепать его, потом помчался по степи и снова рвал, прижав его лапой к земле.

До чего было весело!

Разделавшись с «Временным правительством», мы пошли по степи.

Вдали показался старый террикон заброшенной шахты «Италия».

Илюха рассказывал, будто бы с тех пор, как здесь случился взрыв, из-под земли доносится церковное пение.

С чувством страха мы вошли внутрь. Здание шахты над стволом почти обвалилось. Узкие ржавые рельсы у ствола обрывались в пропасть.

Мы склонили головы над стволом. Оттуда несло затхлой сыростью. Уча крикнул в ствол: «Эй!» — и в глубине послышалось эхо, точно кто-то отзывался в черной утробе ствола. Илюха бросил туда кусок породы, послышался шум ветра, короткие удары камня о стены колодца, и наконец долетел еле слышный всплеск.

С чувством облегчения покинули мы это мрачное здание. И когда вышли, увидели, как небо потемнело. Надвигалась черная-пречерная туча с косматыми белыми клочьями по краям. Вдали рокотал гром.