Повесть о суровом друге

2

На главной улице невозможно было протиснуться. Гул от встревоженных голосов стоял в воздухе. Против белого здания с высокими полуколоннами на телеграфном столбе висел человек. Поверх мешка, накинутого на голову, туго затянулась вокруг шеи петля. На одной ноге у повешенного был надет ботинок, другая разута. На груди висела дощечка с надписью: «Болшевик».

В стороне, громко причитая, плакала женщина. Четыре солдата в круглых стальных шлемах не подпускали к столбу людей.

На этих солдатах были короткие серо-голубые шинели, подпоясанные ремнями с медными пряжками. На пряжках — орлы с перьями, торчащими в стороны, как острые кинжалы. За спинами у солдат висели ранцы. По тому, как солдаты молча смотрели на людей, я понял, что они ни слова не понимают по-русски. Я сразу догадался, что это были немцы. Стало жутко. Главный немец, у которого на голове поблескивала черная каска с острой медной шишкой, гарцевал на коне и кричал:

— Коспода! Немецкая армия пришел на помощь вас. Она защищает вам от болшевик и просиль разойтись по домам. Немецкий армия считает Совет непорядка. Так люди не дольжен жить. Люди дольжен жить не Совет, не коммуна. Кайзер Вильгельм помогайт русскому наводит порядок Россия. Я просиль разойтись, коспода.

— У нас господа в семнадцатом году кончились! — послышался из толпы возглас.

— Вас никто сюда не звал, убирайтесь! — крикнул человек, стоявший позади меня.

Я обернулся и едва не вскрикнул от радости. Это был молотобоец Федя.

Колбасник Цыбуля ухватился обеими руками за Федю и заорал:

— Господа немцы, ловите, это большевик!

Федя ударил колбасника локтем в лицо.

— Караул!.. — заорал Цыбуля, приседая. — Держите его!

Федя метнулся в толпу, чуть не сбив меня с ног, и схватил на ходу камень с мостовой.

— Товарищи, бейте оккупантов! — И швырнул камень в часовых. И, как по команде, мальчишки всего города обрушили на немцев бурю камней.

Толпа, охваченная гневом, теснилась к вожакам, люди вооружались чем попало. Только теперь я заметил, что было здесь много шахтеров и они что-то прятали под одеждой. Вот один выхватил из-под полы шахтерский обушок и крикнул:

— Бей их, хлопцы!

Немец в каске с медной шишкой поднял руку и жестко, не по-русски, подал команду.

Сейчас же из-за угла выскочил немецкий конный отряд и с поднятыми палашами бросился на толпу. Их осыпали камнями. Но немцы стали рубить людей, и толпа хлынула врассыпную.

Илюха нырнул куда-то, и я потерял его из виду.

Я бежал, боясь оглянуться. Сзади цокали копыта, слышался лошадиный храп, раздавались стоны, ругань. Я заскочил в какой-то двор и присел за мусорным ящиком. Сквозь щель в заборе я видел, как старик рабочий стал бить немца по лицу торопливыми короткими ударами, обеими руками вцепился в горло и упал вместе с врагом. Другой немец, подскочивший сбоку, воткнул рабочему в спину штык.

Потом я увидел Федю. Немец в каске изо всей силы ударил его палашом по голове. Федя зашатался и, нагнув голову, начал хватать над собой руками воздух, как будто хотел поймать шашку. Потом он рухнул на дорогу, окровавленный.

У меня закружилась голова.

Когда бой затих, я, крадучись, вышел за ворота.

Вдоль улицы курсировали верховые, то там, то здесь на земле виднелись следы крови. Посреди мостовой валялась женская туфля с отломленным каблуком. На ржавом гвозде, торчащем в заборе, белел клок окровавленной рубашки.

Вокруг было пустынно, словно город вымер.

Шатаясь, я поплелся к себе на окраину, унося чувство ненависти к чужеземцам и страха перед ними.