Прежде чем увянут листья

15

Рошаль недоволен решительно всем — собой, своим отделением, в котором внешне все спокойно, лейтенантом Михелем. Точнее говоря, в первую очередь лейтенантом Михелем.

Стоило ему спросить лейтенанта, будут ли особые указания по подготовке учений, как Юрген взрывается:

— У меня во взводе командиры отделений или школяры? Если вам на учениях не все ясно, что же будет в настоящем бою? Выполняйте требования уставов и наставлений! Идите!

Рошалю кажется, что на него вылили ведро холодной воды. Войдя в свою комнату, он с проклятиями швыряет фуражку на кровать, а на следующий день спрашивает Глезера, не знает ли он, что произошло с лейтенантом.

— Тоска по невесте, вот и все.

— А почему он вымещает все на мне? Я-то тут при чем?

Глезер смеется, и глаза у него превращаются в узкие щелки.

— Рошаль, все мы люди. Пойми ты это и оставь лейтенанта в покое. У него это скоро пройдет.

— Хотелось просто знать, при чем тут я? — бурчит Рошаль, а внутри у него все продолжает кипеть от возмущения.

Все последующие дни идет дождь. Земля раскисает, кругом неимоверная грязь. Но вот снова светит солнце, словно берет реванш за упущенные дни.

Приходит время учений. Тема — отделение в атаке. Рошаль стоит на холмике, а солдаты его отделения по команде подходят к нему. Безусловно, они уже многому научились, но не все навыки доведены у них пока до автоматизма, например исполнение команды «Ложись». Прежде чем лечь, некоторые выбирают место посуше, укладываются, как на постели. Смотрят вниз, вместо того чтобы наблюдать за «противником». Особенно отстают Цвайкант, Райф и Кюне.

Внезапно боевой порядок нарушается. Солдаты обходят усыпанную кочками низину и скапливаются на флангах.

Рошаль поднимает руку и зычно командует:

— На исходный рубеж! Все сначала!

Он замечает, что солдаты реагируют на его приказ без энтузиазма. Вагнеру с трудом удается заставить их бежать. Ничего не поделаешь, низина действует на солдат как отрицательный полюс, боевой порядок при каждом повторении упражнения нарушается. Лишь один солдат выдерживает направление, и со стороны это выглядит очень смешно. Лейтенант стоит несколько поодаль и наблюдает.

— Отделение, ко мне! — приказывает Рошаль.

Солдаты подбегают, выстраиваются. Сержант вглядывается в их разгоряченные лица и с досадой в голосе спрашивает:

— Что случилось? Вы что, не хотите или не можете?

Райф просит слова и объясняет:

— Нам достался самый скверный участок местности, товарищ сержант.

— А с каких это пор отделения сами выбирают участки, на которых предстоит атаковать? Что за отговорки? — наступает Рошаль.

— Посмотрели бы вы на эту проклятую лощину — это же самая настоящая каша, — бурчит Мосс.

— Ах, вот оно что! Вам не нравятся лужи? А мне, по-вашему, нравятся? Так вот, запомните накрепко, если боец не овладеет приемами боя на учениях, в сражении он станет удобной мишенью для противника и поставит под угрозу выполнение боевой задачи. Думаете, я позволю вам рисковать жизнью из-за каких-то луж?! Вопросы есть?

Солдаты молчат, а Рошаль командует:

— Отделение, за мной! Вперед!

Он задает такой темп, что уже через несколько минут легкие у солдат работают как кузнечные мехи. Через двадцать минут они без раздумий падают в грязь, а через полчаса и Рошаль, и его солдаты покрыты грязью с ног до головы. Они стряхивают ее с кителей и брюк и даже выливают из карманов. Наконец он приказывает отделению построиться.

— Ну, мы поняли друг друга? — Голос Рошаля полон иронии. — Надеюсь, что в будущем ваши командиры будут столь же требовательны, как и я, а вы столь же примерны в соблюдении дисциплины. Итак, мы поняли друг друга?

— Конечно, — с трудом выдавливает из себя Цвайкант, пытаясь отдышаться. — Когда я вижу свое отражение в ваших глазах, мне становится не по себе, но потом я вспоминаю, что и вы выглядите не лучше, и не могу не выразить вам своего сочувствия.

Какое-то мгновение все молчат. Потом Мосс бьет себя по ляжкам, да так, что грязь летит в разные стороны:

— Нет, этот парень неисправим! Он меня доконает!

Все смеются. Улыбается и Цвайкант, а Рошаль говорит:

— Возможно, мне с вами повезло, парни… Десять минут отдыха!

— Не сходить ли нам в «кино»? — предлагает Мосс. — Погреемся на солнышке, пообсохнем, а потом выбьем друг из друга пыль.

«Кино» солдаты называют круглую лощину на краю учебного поля, заросшую кустарником и жестким очеретом. Почти двадцать лет бытует это слово в солдатском жаргоне…

В те далекие дни здесь служил замполитом легендарный человек, которого в войсках называли Батей. Его фотография висит в комнате боевой славы — сухощавый, узкоплечий, с поредевшими волосами. Батя был майором, два года провоевал в составе партизанского отряда на Украине, бил фашистов.

По-разному родятся боевые традиции. Однажды при «штурме» крутого склона солдаты заартачились. Им показалось, что от них требуют слишком многого.

— Тупая муштра, — начали бурчать некоторые. — Этого не должно быть в нашей армии!

Пришел Батя:

— Что случилось? А если там, наверху, засели фашисты? За мной, товарищи! Бей фашистов! Не давай им пощады!

И солдаты пошли за ним.

— Нужно закалять себя, — внушал он. — Пока вы такие, какие есть, с вами играючи справится любой. А ведь вы хорошо знаете, кого представляете и за что пойдете сражаться, если потребуется…

Именно Батя открыл приглянувшуюся ему круглую лощину. Здесь он проводил занятия вплоть до ноября. Батя стоял внизу, а солдаты карабкались по склону вверх.

— Что такое? Вы мерзнете? Это при трех-то градусах мороза вы мечтаете о теплом бараке? А что же вы запоете при двадцати градусах? А ну, ребята, вперед! Нытиков нам не надо!

Так Батя разговаривал с солдатами. Они смеялись и, стиснув зубы, выполняли любой его приказ.

Однажды поздней осенью он приготовил им сюрприз. Пришел вечером в казарму и объявил построение.

— Сейчас начнутся ночные учения, — сказал он. — Можете представить, что думает солдат, когда идет в атаку ночью? Когда нет уверенности, кто рядом с тобой — свой или враг.

Строем они промаршировали к лощине. Там стояла кинопередвижка и был натянут экран. Никто не мог догадаться, как это Бате удалось подключиться к электросети. Вероятно, через лесничество, расположенное неподалеку.

Батя показал советские учебные фильмы и хронику периода войны. От этой хроники сжимались кулаки, солдаты хватались за землю, ища дополнительную опору.

Когда фильм окончился, Батя встал перед экраном, вгляделся в их лица. Солдаты молча ждали.

— Да-да, именно так — кто кого! Вы еще не знаете, что такое ночная атака, но, надеюсь, теперь понимаете, почему мы здесь трудимся до седьмого пота. Трудимся даже по ночам. На всю жизнь запомните это «почему». В приказном порядке этого не понять, это нужно прочувствовать. Это «почему» должно поднимать человека на подвиг, должно жить в каждом боевом расчете, в каждом приказе…

С тех пор лощину и стали называть «кино».

Солдаты спускаются по склону и прячутся под кустами, в их хилой тени. Мосс же ложится на солнцепеке, широко разбросав ноги и руки.

— Готовится к воскресенью, — шутит кто-то из солдат. — Боится, что из него полетит пыль, когда Веснушка начнет ласкать свое сокровище.

— Вы настолько глупы, что мне даже обидно за вас. — Мосс меняет позу. — Но одно вы улавливаете точно: в воскресенье я действительно обниму свою Веснушку.

— Возьмешь за ручку, потом за шейку… — злословит другой солдат.

Остальные смотрят на Рошаля. Тот раскуривает сигарету, аккуратно втаптывает спичку каблуком в землю, подходит к ним и командует:

— Все в полукруг!

Солдаты образуют полукруг, у некоторых на лицах смущение.

— Мне кажется, вы смеетесь над собственной глупостью, а именно над неспособностью так осудить дисциплинарное нарушение, чтобы с корнем вырвать породившие его причины… — говорит Рошаль. — Ничего себе, товарищество… Что же касается дел во взводе, надеюсь, впредь вы будете вести себя в соответствии с уставными требованиями. Разойдись!

Солдаты расходятся, но незадачливый остряк остается:

— Простите, я не вкладывал в свою шутку подобного смысла.

— В шутке всегда должен быть смысл, — возражает Рошаль и усаживается рядом с Моссом.

Солнце приятно припекает. От одежды солдат валит пар.

Воскресенье выдалось на славу. Лазурное небо лишь кое-где прочертили облака. Воздух напоен ароматом цветов.

Мосс стоит у зеркала и тщательно бреется. Потом гладит брюки, китель. Чистит пуговицы, пряжку.

За всеми этими приготовлениями наблюдает Цвайкант:

— Давай, давай! Женщины — наша слабость. Этот афоризм относится к тебе более, чем к кому бы то ни было. Боюсь только, что для этой официанточки нужен крючок покрепче.

Мосс отвечает голосом, преисполненным уважения:

— Можешь чесать своим академическим языком сколько угодно и где угодно, даже мою поясницу. Это, пожалуй, будет для тебя удобнее… Но если увидишь Веснушку, придется тебе долго чесать в затылке, оттого что я, а не ты попался ей на крючок. Однако не все же так глупы, чтобы обнимать деревья вместо девушек.

В комнате раздается громкий смех.

— Слушай, Уве! Есть прекрасная идея — поехать и всем вместе посмотреть на твою Веснушку.

— Только посмейте!

Но ребята неумолимы.

Пегги приходит минута в минуту. На ней плотно облегающий пуловер и короткая юбка. Лицо и ноги покрывает красивый загар. Рядом с ней мальчик лет шести.

Друзья разглядывают Пегги издали.

— Уве, она явилась с охраной, с твоим будущим шурином. С чем только не приходится сталкиваться влюбленным!

Мосс мгновенно краснеет и ворчит:

— Болтуны! Сейчас же убирайтесь!

Цвайкант подает ему руку:

— Итак, блюди себя и не забывай об афоризме…

— Исчезни или я удвою количество твоих синяков.

Весело переговариваясь, солдаты направляются в ближайшее кафе. Мосс свирепо смотрит им вслед, подходит к Пегги и приветствует ее и мальчика.

— Прихватила кой-кого? — спрашивает он вполголоса.

— Это мой младший брат… А потом, ты тоже пришел не один, генерал.

— Не называй меня генералом.

— Но ты по-другому не представлялся, генерал.

— Еще будет время. А теперь пойдем отсюда.

— Куда?

— Все равно.

— В горы, в лес?

— Все равно.

— Что-нибудь случилось?

— Ровным счетом ничего. Да и что может случиться?

Она смотрит на него со стороны и улыбается. На опушке леса, прижавшись к склону, стоят несколько домиков.

— Беги, — говорит Пегги мальчику, — но не задерживайся допоздна, а то получишь.

— Куда это он? — спрашивает Мосс.

— К бабушке. Вечером никак не хочет возвращаться домой.

— Послушай, Веснушка! — неожиданно восклицает Мосс. — Я не говорил тебе сегодня, что ты красавица? Что ты даже красивее, чем тогда, в ресторанчике?

— Нет, не говорил.

— Ты красавица, Веснушка. Намного красивее, чем тогда, в ресторанчике. А теперь ты меня поцелуешь?

Пегги оглядывается, отрицательно качает головой. В лесу он берет ее за руку, целует, гладит по волосам, мягким и душистым.

— Пегги и Уве… — мечтательно говорит он. — Неплохое сочетание для родословной.

Пегги счастливо смеется:

— Хитрец! Я сразу догадалась, что ты хитрец. Пошли вон той тропой.

Они бредут по прошлогодней листве, и ноги приятно утопают в ней.

— Для тебя это неизведанная тропа? — спрашивает Мосс.

Она отрицательно качает головой, а потом говорит:

— Каждому из нас рано или поздно приходится пройти неизведанной тропой.

Мосс берет Пегги за руку, и она не отнимает ее.

В один из дней, после обеда, роту собирают в лекционном зале. Капитан Мюльхайм рассказывает о противнике, с которым будущим пограничникам предстоит иметь дело: о пограничной службе ФРГ, о таможенной службе, об их задачах и целях. Используя диапозитивы и другие наглядные пособия, он демонстрирует форму, вооружение и технику бундесвера, рассказывает о военной доктрине ФРГ, реваншистских земельных организациях, наиболее типичных провокациях, к которым прибегает на государственной границе противник. После лекции, когда рота уже возвращается в расположение, Кюне откровенно высказывает свои сомнения:

— Мрачные картины — провокации, убийства, подготовка к войне. Все это слишком пессимистично, как мне кажется. И к тому же односторонне…

Поначалу ему никто не возражает. Цвайкант разлегся на койке, Мосс роется в тумбочке, Вагнер, засунув руки в карманы, стоит у окна. На его лице глубокая задумчивость. Но вот он поворачивается к Кюне:

— Односторонне, говоришь? А какую другую сторону ты имеешь в виду?

— Я имею в виду всю картину в целом, — поясняет Кюне. — В ФРГ есть не только реваншисты, сторонники войны и тупоголовые антикоммунисты. Говорим же мы об изменении в соотношении сил, об усилении движения за мир. И в ФРГ люди хотят жить спокойно.

— В этом ты, дружок, прав, — вступает Мосс. — Если кто-то спокойно потягивает свое пиво, пусть его живет. Но если кто-то попытается взять меня за грудки, то я ему спуску не дам. У меня разговор короткий.

— Обыватель, как страус, сует голову в песок и надеется, что до войны дело не дойдет. А если дойдет? В прошлом он не отказывался встать в строй. В этом все дело.

— Допустим…

— Допустим? Значит, ты считаешь, что может быть и по-другому?

— В принципе нет, — неуверенно говорит Кюне. — Я только надеюсь, что немцы в ФРГ этого не сделают. Иначе наступит настоящее безумие!

Цвайкант, который до сих пор помалкивал, опирается на локти и задумчиво произносит:

— Боюсь, в таком деле, как война, надежда плохой советчик. Там, где правят деньги и страсть к наживе, ради гонки вооружений и развертывания средств массового уничтожения насаждают даже пустые надежды. А еще воспитывают ненависть против тех, кто по их замыслам должен стать жертвой этих средств уничтожения. То есть против нас. Поэтому нам не остается ничего другого, как учиться защищать себя, свою границу. Конечно, такая позиция не может нравиться нашим противникам, ибо ломает их планы. Только так, представляется мне, можно осветить этот вопрос.

— Опять целую лекцию закатил, — бурчит Мосс. — Словно по учебнику. Но и ты ведь побаиваешься, Светильник.

Цвайкант, словно он ждал этой реплики, спокойно отвечает:

— Выражение «побаиваться» в обычном языке означает страх. Страх же является одним из проявлений человеческой натуры, точнее, индивидуума, которое общественное бытие и историческая необходимость не способны истребить. Сознаюсь, когда я думаю о том, с чем нам придется столкнуться во время несения службы на государственной границе, то испытываю волнение, напоминающее страх. Но с учетом того, что я только что сформулировал, это не имеет никакого значения.

Кюне испытующе смотрит на Цвайканта:

— Ты считаешь, это наша общая проблема?

— В основе указанного мироощущения лежат не некие надуманные обстоятельства, а совершенно конкретные причины. Их невозможно игнорировать, их необходимо учитывать, нравится тебе это или нет.

— Можешь предложить рецепт?

В глазах Цвайканта появляется лукавая усмешка.

— Нет, не могу. Но думаю, от ответа на этот вопрос никому из нас не уйти.