Прежде чем увянут листья

46

На следующий день проводится разбор учений. Командир роты капитан Ригер объявляет поощрения и порицания. Рота получает оценку «хорошо». Лучшие результаты у первого взвода. Особой похвалы удостоилось отделение Рошаля, несмотря на срыв во время сдачи нормативов по санитарной подготовке. Впредь, конечно, такое не должно повториться. Теперь главное — использовать оставшееся для обучения время с максимальной пользой.

Рошаль оглядывает солдат. Получившие порицание прячут глаза, но Цвайкант улыбается. Ну а те, кто заслужил похвалу, откровенно рады.

— Разрешите, товарищ капитан… — встает сержант. — Перед началом учений я заявил, что доволен отделением. Теперь я хочу внести поправку: нет, я не доволен ни отделением, ни самим собой… — Свои действия он оценивает самокритично и обстоятельно — от того момента, когда он засомневался, правильно ли выдерживается маршрут, до возвращения в казарму, где некоторые буквально падали от усталости и не нашли сил даже пойти помыться. — Вроде бы мы сделали все, что могли… Но, может, это еще не предел? Вот вопрос, который, как мне представляется, должен задать себе каждый…

Взгляд командира роты задумчив. Откинувшись на спинку стула, капитан говорит:

— Спасибо. Все сказанное — это как бы предисловие. А теперь можно дать общую оценку…

Разбор закончен, все расходятся. Мнения, по-видимому, разделились. Рошаля останавливает во дворе один из солдат.

— Не слишком ли круто, товарищ сержант? — спрашивает он с упреком в голосе. — Вы ведь получили оценку «отлично».

— Вы не поняли нечто очень существенное. Для меня важна не оценка сама по себе, а тот факт, насколько она заслуженна. — Обернувшись, сержант видит в двух шагах от себя группу солдат: — Вы что же, подслушивали наш разговор? Ну и как? Услышали то, что хотели?

— Конечно, — подтверждает Мосс.

— Тогда все в порядке. Собственно говоря, наше отделение — достаточно спаянный армейский коллектив. Есть у нас, разумеется, недостатки, но есть и предпосылки для совершенствования.

— Хочу осветить одну из сторон этой проблемы, — вклинивается в разговор Цвайкант, слегка улыбаясь. — Поскольку мы еще почти месяц будем иметь удовольствие служить вместе, я, основываясь на опыте предыдущих подразделений, могу смело утверждать, что наш здоровый коллектив вполне может добиться еще больших успехов.

— Ну хватит, — прерывает его Рошаль, доставая из пачки сигарету. — Относительно четырех остающихся недель мы пришли к общему мнению. Времени немного, и использовать его надо по назначению. Какие планы на сегодняшний вечер?

— Сегодня суббота. У нас увольнительные в город.

— Вот и я об этом подумал. Давайте пойдем вместе в ресторанчик «У липы» или куда-нибудь еще. Это можно решить голосованием. Огонь у кого-нибудь есть?

Несколько рук лезут в карманы и зажигают спички. А Рошаль задает свой последний вопрос:

— Так согласны?

Мосс торжественно произносит:

— Дело решенное. Вперед, друзья!

Ребята спешат привести себя в порядок, а Рошаль и Цвайкант не торопясь идут к казарме. У входа они останавливаются и Цвайкант спрашивает:

— Вы ведь сварщик, верно? Специалист по сварочной технике?

— Да. А почему вас это интересует?

— Потому что у вас ярко выраженные способности педагога. Неплохо было бы эти природные данные развивать и дальше.

Рошаль улыбается:

— А вы научный работник?

— Скажем лучше так: я нахожусь на пути к тому, чтобы заняться наукой.

Рошаль дружески подталкивает Цвайканта:

— Я спросил только потому, что у вас есть все данные стать настоящим солдатом. Да вы, вероятно, сами об этом знаете, рядовой Цвайкант!

Солдат прищуривается:

— Мир устроен так, что рано или поздно всему приходит конец. И все же жаль, что нам придется расстаться. Я буду помнить о вас, о других товарищах. А что касается упомянутых вами данных, они очень пригодятся в течение года, который нам предстоит провести на границе.

— За вас я больше не беспокоюсь, — говорит Рошаль. — Впрочем, и за остальных тоже.

В воскресенье утром они отправляются к Глезеру. Прекрасный осенний день. В тени прохладно, но на солнце, когда нет ветра, еще совсем тепло. Майерс держится около Юргена, Барлах и Рошаль идут по другую сторону улицы. Глезер пригласил их к себе на сосиски и бифштексы, жаренные на решетке.

— Мосса мы все-таки потеряли, — говорит Рошаль. — Надумал обручиться со здешней девушкой, а когда истечет срок службы, собирается жениться на ней и остаться в этих местах. Влюбился по уши… Вы придете на обручение, товарищ лейтенант?

Юрген кивает:

— Обязательно приду… Немножко спешат они с женитьбой, ну да ладно. Жениху виднее.

Все умолкают, и только позднее Юрген понимает почему.

Глезер ждет гостей у дверей дома. На нем вельветовые брюки и туфли с толстыми деревянными подошвами, рукава засучены по локоть.

— Рад вас видеть! Стол уже накрыт, прошу…

Гости сдвигают бокалы, а Юрген поводит носом:

— Кажется, горит картофельная ботва. Но откуда бы ей здесь взяться?

Фрау Глезер подзывает Юргена к окну. Садик расположен на склоне холма. Дым костра тянется к дому сквозь кроны деревьев и теряется за крышами деревенских домов. Хозяйка поясняет:

— Вон там, позади садика, у нас несколько гряд картошки. Она уже выкопана. Сейчас попробуем, каков нынешний урожай.

Юрген наблюдает за тем, как один из сыновей Глезера пошевеливает палочкой в костре и подбрасывает в огонь картофельную ботву.

— А где же ваш второй? — спрашивает он.

— Готовит решетку для мяса.

— Хорошо у вас здесь.

Она соглашается:

— Везде хорошо, если жизнь устроена…

Потом гости и хозяева сидят вместе под яблоней в саду. Мясо вкусное, с острыми приправами, сосиски наперчены, хлеб нарезан толстыми кусками. В миске — запеченные в золе картофелины с черной корочкой.

— Берите картошку прямо руками, — рекомендует Глезер. — Руки мы потом вымоем.

На десерт хозяйка подает фрукты — сливы, яблоки. Потом разговор переходит на служебные темы, и фрау Глезер, забрав детей, оставляет мужчин одних.

— Давайте не будем эгоистами, — возражает Юрген. — Поговорим о чем-нибудь другом.

Глезер машет рукой:

— Ничего, ничего, продолжай…

Майерс в это время заводит речь о том, как он работает со своим отделением.

— Я хочу сказать, что не надо идти на поводу у солдат. Чем сложней представляется им та или иная работа, тем больше они сомневаются в успехе. И пока затрачиваешь усилия, чтобы вернуть им уверенность, половина времени, отпущенного на обучение, уже прошла. Я так считаю: каждый должен понимать — раз задачи поставлены, они должны быть выполнены, и чем быстрей, тем лучше.

— Но с нынешним призывом добиться этого, пожалуй, не удалось, — вставляет слово Юрген.

Майерс опускает голову:

— На то есть свои причины.

— Для меня важнее другое, — замечает Рошаль. — Необходимо правильно соразмерять меры принуждения и убеждения, причем я отдаю предпочтение убеждению. Если чего-то добиваешься принуждением, то люди действуют не с полной отдачей.

— Человек всегда остается человеком, — говорит Барлах, — да и люди все разные: есть сильные и слабые, есть исполнительные, понятливые и нерадивые, нерасторопные, патрон в руки взять боятся.

— Я хочу только, чтобы не надо было каждому объяснять прописные истины, — подчеркивает Майерс. — Если на тебя нападают, надо защищаться. Нам, например, угрожают сейчас нейтронной бомбой, которая убивает все живое, но не разрушает материальных ценностей, грозят смертоносными лучами. Против таких бандитов существует лишь одно средство защиты — сила оружия.

— Истина истиной, — замечает по этому поводу Рошаль, — но открывать ее для себя приходится каждому, прежде чем она станет руководством к действию.

— Стало быть, нам и беспокоиться не о чем? — спрашивает Майерс.

Рошаль качает головой:

— Напротив…

— Не вижу здесь никакого противоречия, — говорит Юрген, откинувшись на спинку стула. — Просто один из вас высказывает как предположение то, что другой считает задачей, которую необходимо выполнить. Но ведь одно не исключает другого.

— Я представляю себе дело следующим образом, — продолжает Рошаль. — Мы не хотим войны, но, если противник навяжет нам ее, мы должны быть сильнее его. Поэтому нам необходимо учиться воевать, а этого можно добиться лишь в том случае, когда точно знаешь, за что сражаешься. Понимаете мою мысль?

— Конечно, — отвечает Майерс. — Именно о том, чтобы научить солдат военной науке, мы и должны позаботиться. Для этого необходимы знания и стремление приобретать их. Как можно заставить учиться человека, если он не осознает или даже отвергает эту необходимость?

— В этом рассуждении что-то есть, — подтверждает Глезер. — Вот потому-то, наверное, подразделение Майерса и опережает других по крайней мере на полшага.

Барлах молчит, настроение у него, как представляется Юргену, невеселое.

— А каково ваше мнение? — обращается к нему Михель. — Вы не согласны?

— И да, и нет. В армии учат главным образом науке побеждать. Но ведь война — это еще и смерть. И если начнется новый военный конфликт, он принесет гибель огромному числу людей у обеих воюющих сторон. Страшно даже подумать об этом… — Он видит по глазам товарищей, что они рвутся возразить ему, и, защищаясь, поднимает руки: — Только не говорите мне прописных истин, я их и сам знаю. Все мы их знаем, иначе бы здесь не служили.

Юрген кивает:

— Да, иначе бы мы здесь не служили. Обеспечение безопасности границы — вот вклад, который все мы можем внести, чтобы не допустить того, о чем вы говорили…

Из дома выходит Мария Глезер. Она несет пузатый кофейник, а мальчики — печенье, чашки и блюдца. В кроне яблони чирикает целая стая воробьев, а от прогоревшего костра, в котором пеклась картошка, поднимается тонкая струйка дыма. Ветер подхватывает ее и уносит прочь.