Прежде чем увянут листья

26

В ночь с четверга на пятницу раздается сигнал боевой тревоги. Спустя два часа солдаты уже на марше. Они едут не по лесным просекам и полям, как бывало раньше, а по главной дороге, минуя спящие деревни и близлежащие городишки, которые кажутся вымершими в эту ночную пору…

Юрген сидит рядом с водителем. Позади Юргена — Глезер и радист. За технику безопасности при погрузке и выгрузке отвечает Майерс. Приказ на марш гласит: рота прибывает по обозначенному на карте маршруту в лес, расположенный в пятистах метрах к северу от населенного пункта П. На марше третий взвод следует в центре роты. Указаны места размещения регулировщиков, обозначено время прохождения рубежей регулирования и время прибытия на конечный пункт, установлен порядок связи. Уточнение приказа будет произведено по прибытии в назначенный район.

Ночь темна, небо затянуто облаками, а кроки с маршрутом, полученные Юргеном, содержат только самые необходимые сведения: путь следования, названия населенных пунктов, объезды, конечный пункт.

— Ты не знаешь, куда мы направимся дальше? — спрашивает он Глезера.

— Понятия не имею, — отвечает тот. — Судя по всему, нас везут в учебный лагерь Ильзенталь. Однако он расположен далеко от леса, обозначенного на кронах.

К лесу они подъезжают на рассвете. Объявляется большой привал. Люди вылезают из машин, отходят в сторону от дороги.

Вдалеке на фоне рассветного неба просматриваются силуэты домов. В нескольких окошках зажигаются одинокие огоньки. Откуда-то доносится петушиный крик.

Но вот наконец получен дополнительный приказ. Глезер попал в точку: рота направляется в Ильзенталь, где в течение двух дней учения будут проходить в условиях, приближенных к боевым.

…Накануне Мюльхайм, проводя совещание с коммунистами роты, сказал:

— Надо сделать все, что в ваших силах, чтобы солдаты этого призыва успешно завершили курс боевой и политической подготовки. Скоро выяснится, стали ли отделения и взводы настоящими боевыми коллективами. Все теперь зависит от нас самих. Надо постараться, товарищи!

— Человек предполагает, а штаб управляет! — бросил в сердцах Глезер, подходя к машине. — Я ведь собирался с женой открыть купальный сезон, и вот на тебе… К счастью, наши близкие привыкли к сюрпризам военной жизни…

Пополудни рота прибывает в назначенный район. По сравнению со здешними местами их Борнхютте можно было бы назвать романтическим уголком земли. Здесь склоны холмов изрыты окопами и траншеями, дороги, прячущиеся в низинах, разбиты колесами и гусеницами. В отдалении просматриваются руины городского квартала, макет которого построен на полигоне. На территории учебного центра расположены два лесных массива. Травяной покров здесь разворочен, повсюду глубокие воронки и всякого рода заграждения. Вдали виднеются командные вышки и мачты радиостанции.

Солдаты размещаются по палаткам. Рядом, несколько в стороне, умывальная, представляющая собой трубу, протянутую на уровне груди, со множеством кранов.

Цвайкант осматривается, ощупывает стены палатки и произносит:

— Вот какова наша жизнь, друзья: вечером во дворце, а утром в хижине. Все на свете относительно, ничего вечного нет…

Мосс присаживается на походную кровать, проверяет, туго ли натянуты пружины, и вздыхает:

— Когда я вижу такую вот кроватку, у меня сразу начинает чесаться загривок. Думается, не обойдется без того, чтобы не заполучить по блошке в подарок.

Цвайкант скептически улыбается:

— Скромность твоя похвальна, но одним экземпляром ты вряд ли обойдешься. Хоть блохи и не являются стадными животными, в одиночку они жить не любят.

— Что за разговорчики? — спрашивает вошедший в этот момент в палатку Рошаль.

Солдаты вскакивают.

— Ничего особенного, товарищ сержант, — отвечает за всех Цвайкант. — Делимся наблюдениями о здешней фауне.

Рошаль кивает:

— Сдается, что нам предстоит подробно ознакомиться и с флорой этого милого уголка. Так что будьте готовы!

Учения начинаются вполне безобидно. В расположенной неподалеку балке стоит танковое подразделение Национальной народной армии. Танкисты отдыхают на траве рядом со своими машинами.

— Ты что, никогда не видел танки вблизи? — спрашивает Глезер Философа, с любопытством рассматривающего боевые машины.

Цвайкант делает губы сердечком:

— Минимальное расстояние между таким агрегатом и мной до сих пор составляло не меньше двадцати метров. Он стоял на железнодорожной платформе, а я ехал в купе первого класса поезда Берлин — Лейпциг. В такой ситуации особых эмоций танк у меня не вызывал.

Старшина кивает:

— Если ты сидишь в окопе, а он ползет на тебя, то, я думаю, эмоции наверняка возникнут.

— С этим я совершенно согласен, но не хотелось бы очутиться в подобной ситуации.

— Ага! — комментирует прибытие новичков один из танкистов. — Так вы, значит, те самые пограничники, что прыгают от дерева к дереву с собачкой на поводке?

— Ты бы запел по-другому, если бы я спустил на тебя такую собачку, — парирует Мосс. — Припустился бы удирать с такой скоростью, с какой, наверное, никогда не катался на своей бронированной тачке, приятель…

Ефрейтор танкист хохочет и спрашивает:

— А что за пушечки на ваших бронетранспортерах, с которыми вы упражнялись в своем учебном центре?

— Восьмизарядные для восьми болтунов, — не теряется Мосс. — А вашу машину можно посмотреть? Открой-ка люк.

— Посмотреть-то можно, — разрешает командир, маленький жилистый старший сержант, и саркастически добавляет: — Только не поломайте ничего.

— Не бойся, — со смехом отвечает ему Мосс, — нам приходилось общаться даже с нежными барышнями.

Командир взбирается на броню, открывает люки, рассказывает о тактико-технических характеристиках танка, объясняет его боевые качества.

Пограничники заглядывает в глубь машины.

— Смотрите, как интересно, — бормочет Цвайкант.

— Что же тебе интересно? — спрашивает командир танка.

— Эта боевая машина предназначена исключительно для целей уничтожения, и все же создатели ее руководствовались не только законами целесообразности, но и законами красоты. Посмотрите повнимательнее, и вы со мной согласитесь. Если бы создатели танка учитывали только его функциональное назначение, формы могли быть и другими.

Командир танка смотрит на Цвайканта с недоумением и в свою очередь задает вопрос:

— И ничего другого интересного вы не видите?

— Вижу. Ужасно тесное помещение, в котором приходится работать экипажу, и бесчисленные углы, о каждый из которых можно здорово удариться, как я полагаю. Ну а чтобы сказать больше, надо и знать побольше или хотя бы прокатиться на этой машине.

Позднее, когда пограничники сидят вместе с танкистами на корточках, курят и рассказывают друг другу о своем житье-бытье, командир танка спрашивает сержанта Рошаля, кивнув в сторону Цвайканта:

— Кого ты привел к нам? Швейка?

— Он у нас молодчина, — отвечает Рошаль.

— А тот, говорливый?

— Рядовой Мосс, его лучший друг. Их водой не разольешь.

Старший сержант качает головой:

— Да как же они ладят друг с другом?

Рошаль пожимает плечами:

— Да вот так… Может, и дружат потому, что разные…

В этот момент раздается сигнал тревоги для пограничников. Они бросаются к палаткам, а через четверть часа рота опять на марше…

Мосс крепко держится за борт грузовика, который, кренясь то в одну, то в другую сторону, преодолевает глубокие ямы и колдобины. Он с грустью смотрит назад, туда, где в облаках пыли постепенно исчезает их палаточный лагерь, и говорит тоном человека, смирившегося со своей горькой участью:

— Ну вот, теперь не скоро удастся поспать в палатках. А я бы согласился даже при условии, что подхвачу в постели блошку.

Цвайкант, сидящий рядом с ним, смеется:

— Поскольку эти особи водятся не только в палатках, твое желание вполне осуществимо. Ты можешь свести с ними более близкое знакомство даже этой ночью. Словом, поживем — увидим.

Машины проезжают мимо макета разрушенного города и сворачивают во впадину, по дну которой журчит ручей. Грузовики въезжают в воду и едут вдоль потока, взметая по сторонам брызги грязной воды. На самых глубоких местах вода достигает днища машин.

У подножия высоты, к которой направляются грузовики, солдаты спешиваются. Рота строится в колонну и начинает подниматься по развороченной земле к вершине. Капитан Ригер прямо на ходу отдает приказания командирам взводов. От быстрой ходьбы солдатам становится жарко, их легкие работают, как кузнечные мехи.

Неподалеку от вершины склон зигзагом разрезают траншеи. Солдаты останавливаются, и Рошаль отдает им боевой приказ: рота будущих пограничников должна занять позиции на переднем склоне, подготовиться к обороне, отбить атаку «противника» и воспрепятствовать его прорыву в направлении макета разрушенного города. Их отделению приказано действовать на левом фланге взвода с дополнительной задачей — обеспечивать стык с соседней ротой.

— Будьте готовы к тому, что ночь покажется вам слишком долгой, — говорит в заключение Рошаль. — Судя по всему, так оно и будет.

Мосс шепчет:

— А я-то, как увидел палатки, так и размечтался: хорошо бы, мол, провести вечерок за игрой в скат.

Цвайкант вытирает пот со лба:

— Мышление — это сложный биохимический процесс, мой дорогой…

— Вы что-то хотите сказать? — обрывает его Рошаль.

— Никак нет, товарищ сержант!

— Тогда я попрошу тишины. За мной, вперед!

Где-то позади них взвивается в небо сигнальная ракета, и солдаты, пригнувшись, устремляются за своим командиром по траншее, стены которой во многих местах обвалились или же разрушены гусеницами танков.

Траншея, предназначенная для отделения, расположена на переднем склоне высоты между группой деревьев и остатками старого сарая, который много десятилетий назад выгорел до самого фундамента. Сержант отводит каждому из солдат его огневую позицию, определяет сектора обстрела и полосы наблюдения, ставит задачи по обороне.

Мосс и Цвайкант получают задание оборудовать пулеметное гнездо на левом фланге отделения. Они с ожесточением вгрызаются в землю, отрывая индивидуальные ячейки в глинистой, с большим количеством камней стене траншеи, насыпают брустверы. Когда начинает смеркаться, на ладонях у них горят большие волдыри и им кажется, что не осталось в теле ни одной косточки, которая не ныла бы от усталости и напряжения.

На ужин им дают хлеб, кусок копченой колбасы и чай. Они основательно проголодались и выдохлись, а надежда, что рота вернется ночевать в палатки, не оправдывается. В сумерках тяжелые серые облака заволакивают небо, погасив над их головами звезды, и пограничники с тревогой поглядывают ввысь. Время от времени взлетают ракеты, освещая окрестность дрожащим светом, да вспыхивают и гаснут фары проходящих вдалеке машин. Солдаты устраиваются, прислонившись к стенкам ячеек, устанавливают стволы оружия по секторам обстрела. Глаза у них слипаются от усталости.

Бойцы поочередно отправляются спать в блиндаж, где сколочены деревянные лежанки, покрытые сеном. Около полуночи Мосса и Цвайканта сменяют на боевом посту товарищи. Мосс со вздохом облегчения принимается ощупывать больные места.

— Ну, слава богу! — говорит он. — А то уж я собирался подпирать веки спичками, потому что они сами закрываются. Ура, дружище! Нам приготовлено прямо-таки райское ложе.

Спускаясь в блиндаж, в середине которого на грубо сколоченном столе коптит огарок свечи, Мосс морщится:

— Здесь такой тяжелый дух, что хоть нос затыкай.

— Сначала закрой рот, — бормочет в ответ ему чей-то сонный голос. — Если не нравится, ночуй на улице.

— Ну, ты-то уж принюхался… Иди сюда, мой дорогой Светильник, — обращается Мосс к Цвайканту, — здесь есть отличный диванчик. Лучше задохнуться тут, чем замерзать снаружи.

— С одним условием, — шепотом отвечает Философ. — Поскольку у меня нет ни малейшего желания дискутировать на эту тему, спорный характер твоего замечания я проанализирую утром. Какое из двух мест подходит тебе больше? Выбирай.

— Я бы предпочел лечь у стены. А теперь молчок, не то они и в самом деле выгонят нас из этого дворца.

В час ночи начинается дождь. Он льет не переставая. Когда на рассвете раздается сигнал тревоги, земля под ногами оказывается совершенно раскисшей, в траншеях стоят грязные лужи, пузырящиеся при ударах дождевых капель о воду.

Мосс вылезает из блиндажа и испуганно восклицает:

— Ну и пакость! Нет, вы только посмотрите на это свинство! Приготовиться к хождению по лужам!

Согнувшись в три погибели, солдаты бегут к своим окопам, задевая рукавами стенки ходов сообщения, а там, где доски настила разбиты, их обдает брызгами, сапоги увязают в грязи так, что кажется, их уже не вытащить.

На стороне «противника» серое небо прорезают осветительные ракеты, вспыхивают огоньки выстрелов. Затем солдаты начинают выполнение упражнений. Пограничники отбивают атаку «противника», ликвидируют прорыв, когда тот временно вклинивается между ними и соседом слева, а затем переходят в контратаку.

Проходит всего несколько часов этого нелегкого дня, и солдаты чувствуют: никогда в жизни они не были такими мокрыми и грязными, как сейчас. С ветвей деревьев и с кустов за шиворот льются ручейки дождевой воды.

Мосс стоит, широко расставив ноги, встряхивает руками и бормочет, качая головой:

— Это же немыслимо! Неужели не найдется ничего пожевать?

Глезер, занимающий позицию рядом с ним, делает отрицательный жест.

— Можете глотнуть чая из фляги. Представьте себе, что полевая кухня разбита «противником», такое в бою случается.

— В самом деле?

Старшина пожимает плечами:

— Учения проходят в условиях, приближенных к боевым. Пограничник должен уметь вести бой и на пустой желудок.

Мосс глубоко вздыхает:

— Товарищи, чувствую, что у меня на месте желудка образуется дыра. А тут еще этот дождь!

— Я бы назвал его крайне неприятным обстоятельством, друг мой, — поправляет товарища Философ.

— Прекрати, — вздыхает Мосс.

Рошаль только качает головой, а Мосс снова вздыхает:

— Заткнулся бы ты, «крайне неприятное обстоятельство»! Лучше присядь на дно окопа и отдохни, прошу тебя.

— Поскольку влажность моих брюк примерно соответствует влажности почвы, я, пожалуй, воспользуюсь твоим советом, — невозмутимо отвечает Философ.

Вдалеке вверх по склону высоты, над которой виднеются башни макета разрушенного города, ползут наступающие танки. Хоть они и стреляют холостыми зарядами, земля вздрагивает даже здесь.

Цвайкант следит за танками прищуренным взглядом и невесело спрашивает:

— Неужели и нам придется иметь с ними дело?

Рошаль считает, что этого не случится:

— У них своя задача, а мы только воспользовались их полигоном для проведения наших учебно-полевых занятий.

Сержант Майерс, сидящий в траншее со своим отделением, пытается закурить сигарету, но обнаруживает, что спички в коробке размокли, головки их мнутся, как глина. Он оглядывается по сторонам и замечает командира отделения из первого взвода — тот курит, укрывшись под зеленым шатром стоящей неподалеку елки. Майерс подходит к нему, чтобы попросить огня, а когда намеревается вернуться на свое место, тот вдруг сообщает:

— Слышал новость? У твоего Лейтенанта роман с Фрайкамп.

Майерс непроизвольно хватает его за рукав и грубо спрашивает:

— Кто говорит? Откуда тебе это известно?

Тому, конечно, такой тон не нравится. Он бормочет что-то невразумительное и пытается вырвать руку, но Майерс держит довольно крепко и требовательно повторяет:

— А ну, давай выкладывай, что знаешь!

— В деревне болтают, будто видели, как он по ночам выходит из ее дома. Все может быть. Зря болтать не станут…

— Кто видел?

Сержант теряет терпение:

— Что это ты устраиваешь мне допрос? Мое дело сторона. Спроси у людей сам, если тебя это интересует. — Он вырывается из рук Майерса, и тому не остается ничего другого, как вернуться к своим солдатам.

Учебный бой тем временем продолжается.

Пограничники цепью бегут сквозь лесную чащу, уже не обращая внимания на то, что мокрые кусты и ветви хлещут их не переставая. Солдаты укрываются в траншеях, под ногами у них хлюпает грязь. Потом они вновь бегут, согнувшись, по ходам сообщения, пока моторы бронетранспортеров не завывают где-то за их спиной и не раздается команда «К машинам!».

Цвайкант так вымотался, что у него не хватает сил перебросить тело через борт в кузов и он растягивается во весь рост на мокрой земле, не успев зацепиться за руку, протянутую ему Вагнером. Колеса бронетранспортера приходят в движение, и Цвайканту не остается ничего другого, как присесть, защищая лицо от мощного фонтана грязи. Он бросается вдогонку за машиной лишь тогда, когда она уже отъезжает на порядочное расстояние.

Мосс нажимает кнопку сигнала, проведенного в кабину водителя, кричит:

— Стой!

От резкого торможения Рошаль едва не слетает со скамьи. Цвайкант на последнем дыхании догоняет машину, навстречу ему тянутся руки товарищей. Они втаскивают Философа в кузов и поддерживают, пока он не находит опору самостоятельно.

— Ну, поехали? — спрашивает водитель. — А то мы доберемся до цели одновременно с тыловым обозом.

Ревет мотор, и машина устремляется по пересеченной местности на такой скорости, что Мосс поглядывает с испугом, в какую сторону они свалятся.

Наконец водитель бронетранспортера догоняет товарищей и занимает место в колонне. Пограничники вздыхают с облегчением.

— Черт побери! — восклицает Мосс. — Стоит поднажать, и эта колымага, оказывается, может превратиться в гоночный автомобиль. — И вдруг его разбирает хохот — он указывает на Цвайканта, с ног до головы вымазанного глиной: — Нет, вы только на него посмотрите — вот это маскировка!

Цвайкант, все еще не отдышавшийся, отвечает ему с кислой миной:

— Освежили меня, друг мой, освежили не хуже, чем в парикмахерской.

На ужин солдаты собираются под наскоро натянутым брезентом. Каждому выдают небольшую порцию консервированных сосисок, кусок черного хлеба и кружку чая. Люди обессилены и бросают злобные взгляды на небо, остающееся беспросветным.

Мосс смотрит на часы:

— Три часа назад я должен был встретиться с ней, а я в это время сижу тут с тобой, Светильник. Я бы уже ей все высказал…

Убирая свою посуду, Цвайкант заявляет:

— Все это спекулятивные рассуждения. Ты бы давно сказал о своих чувствах, если бы не твоя боязнь и робость. Я полагаю, что ты и сегодня не смог бы этого сделать.

Рошаль отводит обоих солдат в сторону:

— Вы задержали движение бронетранспортера без моего разрешения, рядовой Мосс.

— Так точно. Светильник выдохся и отстал. Я хотел помочь ему…

Цвайкант подтверждает, что все так и было.

— Я действительно выбился из сил, — рассказывает солдат, — и если бы Мосс не проявил инициативу, мне не удалось бы догнать машину.

— Стало быть, налицо не только превышение полномочий со стороны одного, но и недостаточная физическая подготовка другого. А ведь прошла добрая половина срока вашего обучения.

— Я смотрю на это по-другому, — возражает Цвайкант, — и, если разрешите, разъясню свою точку зрения…

— Нет, не разрешаю. Речь идет о военной службе, а в этих вопросах решающее слово за мной. Вы свободны, можете идти!

Мосс уходит, Цвайкант задерживается. Впервые за то время, что Рошаль знает солдата, тот повышает голос в разговоре с командиром:

— И все-таки я расцениваю случившееся в ином свете, поэтому с вашего разрешения хотел бы объясниться.

— Сделаете это при первом же подходящем случае в присутствии всего отделения, — соглашается Рошаль.

Солдаты надеялись, что после скудного ужина учения закончатся, но надеждам их не суждено сбыться. Они утомлены, не слышно даже шутливой перебранки, которая всегда служила чем-то вроде подбадривающего средства.

Наконец около полуночи раздается сигнал отбоя. Но до того они еще отрабатывают действия в условиях ночного освещения поля боя ракетами, учатся на ходу совершать посадку на машины и высадку из них, действовать в темноте (после ослепления ракетой). Ребята осознают, каким блаженством может быть минутная передышка под деревом и какое это счастье — отдых в палатке на походной раскладушке, по поводу которой они вчера отпускали шуточки…

Чистка оружия? Теперь еще и это…

Глезер хохочет:

— А вы как думали?

Солдатам не до смеха — они слишком устали. Командиры отделений тоже изрядно вымотались и лишь вполуха прислушиваются к тому, что говорит Юрген.

— Результаты хорошие, особенно отличилось отделение Майерса. Словом, спокойной ночи… Вы что-то хотели сказать, товарищ сержант?

Юрген задает Майерсу этот вопрос, потому что при неярком свете лампы лицо сержанта кажется ему озабоченным.

Майерс вытягивается:

— Нет-нет, все в порядке.

Конечно, Майерса что-то тревожит. Юрген чувствует это по его голосу, да и Майерс не очень-то старается скрыть свое настроение. Но и лейтенант слишком утомлен, чтобы продолжать беседу, и дает команду разойтись.

Дождь продолжается всю ночь. Не прекращается он и утром, когда солдаты встают и обнаруживают, что обмундирование совсем не просохло.

Один из танкистов заходит в палатку с газетой в руке, оглядывает ее обитателей и удивленно констатирует:

— Так это вы и есть?! Парни, так о вас же написали в газете!

Солдаты окружают гостя, каждый хочет увидеть газету первым. Им посвящена целая страница: взвод на марше, когда проезжает деревню, на полигоне, отделение Рошаля преодолевает полосу препятствий, Мосс крупным планом — он смело взбирается на стенку.

Танкист указывает на снимок:

— По этой фотографии я и узнал вас. Такой «циферблат» не часто увидишь.

Мосс отвечает ему в сердцах:

— Смотри, как бы я не переставил стрелки на твоем «циферблате», парень! Дай-ка сюда газету… Ну, теперь убедился, какая мы известная команда? Осознаешь, какая вам выпала честь? Вы же можете приветствовать нас на этих полях! Оставь нам газету.

— Об этом не может быть и речи, — противится танкист. — Когда я состарюсь и поседею, она будет напоминать мне о встрече с тобой, болтун ты этакий!

— Если ты и впредь собираешься разговаривать со мной в таком тоне, боюсь, тебе придется предаваться воспоминаниям совсем другого рода, — шутливо грозит Мосс.

В этот момент в палатку входит Юрген с целой кипой газет.

— Можешь сохранить свой листок, чтобы завертывать в него колбасу, — злорадно замечает Мосс.

Спустя час пограничники прощаются с танкистами. Грузовики трогаются в путь. Провожающие и уезжающие приветственно машут друг другу, пока зеленые заросли окончательно не разделяют их.