Прежде чем увянут листья

22

Приходит лето. В первые же дни Уве Мосс становится сам не свой — его словно опоили шампанским. Вот он шагает по двору городка и не замечает, что навстречу ему идет старшина.

— Рядовой Мосс, ко мне! В чем дело? — спрашивает его Глезер. — Вы что, разучились отдавать честь или Рошаль вас этому еще не научил?

Мосс заикается:

— Прошу прощения… Я вас не заметил… Клянусь, не заметил, товарищ старшина!

Глезер улыбается:

— Старших по званию надо замечать! В следующий раз получите час строевых занятий. Понятно?

— Так точно, товарищ старшина! — Мосс прикладывает ладонь к козырьку, делает четкий поворот.

Все у парня шиворот-навыворот: во время занятий на плацу он продолжает идти строевым шагом после команды перейти на обычный шаг, на марше продолжает петь, хотя лейтенант уже скомандовал: «Отставить песню!» А в дни, когда нет увольнения, он старается уединиться.

— Что происходит с Моссом? — спрашивает как-то Рошаль. — Что-то случилось? Может, у него беда?

— Самая древняя на этой земле беда — влюбился… — отвечает за всех Цвайкант.

— Девушка из ресторанчика «Вальдфриден»?

— Точно. Он называет ее Веснушкой и, видимо, скоро потащит в загс.

— Смотрите-ка! — бурчит Рошаль. — А мне казалось, что этого всего лишь флирт… Надеюсь, у нас не войдет в моду знакомиться с девицами во время самовольных отлучек?

— Любовь как специфическое проявление чувств человека не поддается регламентации, — замечает Цвайкант. — Из истории известен целый ряд примеров, когда люди влюблялись при самых неблагоприятных обстоятельствах. А бывали и такие случаи, когда любовь становилась возможной только благодаря нарушению общепринятых моральных норм.

Рошаль кивает:

— Возможно. Но это нигде не стало правилом, тем более не должно стать у нас.

Вечером Уве Мосс обращается к Цвайканту:

— Светильник, у тебя минутка найдется?

Они пробираются через кустарник и садятся на скамью. Мосс оглядывается по сторонам и спрашивает:

— Ты женат?

— Конечно нет. Мне казалось, ты знаешь об этом.

— А почему ты не женат?

— Почему не женат? Скажем так: потому, что уверен, зрелость приходит к людям не в молодости, в молодости же они не способны сделать правильный выбор спутника жизни, то есть выбор в соответствии с требованиями, которым этот спутник будет отвечать и в последующие годы…

— И как долго ты собираешься выжидать?

— Думаю, что и в тридцать лет для меня еще ничего не будет потеряно. Наоборот, у меня будет свобода выбора и меньше риска принять поспешное решение.

— Да, но когда у тебя родится ребенок, тебя будут считать его дедушкой, а не отцом, — язвит Мосс. — Ты уже влюблялся? Хоть раз втюрился так, что, кроме нее, никого не замечал?

— Ты устраиваешь мне экзамен? — ершится Цвайкант. — Ты думаешь, я говорю прописные истины, которые касаются только меня? Нет, видимо, придется сказать что-то более основательное, прежде чем мы продолжим этот разговор.

— Не злись, Светильник, ты же у нас умный. Скажи лучше, что мне делать. Она мне нравится, а я не знаю, как ей об этом сказать. Если бы мне просто хотелось утащить ее в луга, тогда бы я знал, что делать. Но у меня такого желания нет, понимаешь? Для меня это очень серьезно, черт побери!

— Ты прикидываешься или действительно такой профан?

— Действительно, дорогой Светильник! Если я потащу ее в луга, она может подумать, что у меня только одно на уме, а не потащу, она сочтет меня недотепой. Если признаюсь ей в любви, она, чего доброго, меня высмеет, а не признаюсь…

— Не признаешься — можешь ее потерять, — прерывает приятеля Цвайкант. — Самое правильное: покупаешь букет цветов, идешь к ней и открыто признаешься ей в любви.

— А что я должен говорить?

— Чудак! Да то, что положено в подобных случаях: «Я люблю тебя!»

Мосс смотрит на Философа в упор, потом тычет ему кулаком под ребра:

— Ага, преклонив одно колено и положив правую руку на сердце, так? Нет, Светильник, такого она от меня не услышит. Да она же бока надорвет от смеха!

Цвайкант тоже начинает смеяться, представив Уве Мосса на коленях.

— Что ж, друг, говори, как умеешь, своими словами.

Мосс печально качает головой и встает:

— Не получится, потому что для луга это подходит, а для загса — нет. Видно, и ты мне не помощник.

— Подожди! Давай возьмем золотую середину, — предлагает Философ.

— Что-что?

— Средний вариант между лугом и преклоненным коленом, понимаешь?

— И как это будет звучать?

— Скажи ей: «Ты мне по сердцу» или «Ты мне нравишься».

— И…

Цвайкант в отчаянии вздымает руки:

— Ты действительно втюрился, и, кажется, безнадежно. Когда ты признаешься ей в любви, она должна будет как-то реагировать. Может, бросится тебе на шею, а может, даст пощечину. Все зависит от того, как ты сделаешь свое признание и как она его воспримет. В соответствии с ее реакцией ты и должен действовать, а так трудно все это представить…

В глазах Цвайканта вспыхивают веселые искры — они появляются всегда, когда Философ чему-нибудь радуется.

А Мосс вздыхает:

— Хотел бы я, чтобы все было уже позади. Пощечину-то я переживу. А если она меня на смех поднимет?

В Кительсбахе устраивают летний бал. Моссу идти не хочется.

— Прекрасный вечер для прогулки, — отговаривается он.

Пегги настаивает:

— Здесь так редко устраивают танцы, а я люблю танцевать.

— Ну что ж, пойдем попрыгаем.

— Ты не любишь танцевать?

— Люблю, но сегодня у меня что-то нет настроения…

— Тогда посиди, а я потанцую.

— Ладно, кто-то должен уступить. — Он прижимает ее к себе: — Знаешь, чего мне хочется? Сосчитать веснушки на твоем лице. А еще мне хочется знать, только ли на лице они у тебя.

— Отпусти, а то ни одной не увидишь!

— Когда-нибудь я все же их сосчитаю, Веснушка. А потом буду каждый день проверять, не обсчитался ли, не появилась ли новая веснушка. Веришь?

— Пусти меня и пойдем, а то все места займут.

— Веришь?

— Верю, только отпусти.

— Давай выкуп.

— Не здесь. И после танцев.

— Тогда с процентами.

— Еще чего!

Когда они подходят к ресторанчику, Пегги бросает на него косой взгляд:

— Моя мама тоже придет. Познакомить вас?

Уве Мосс прирастает к земле.

— Черт возьми! Ни в коем случае, Веснушка! Мы об этом не договаривались.

— Да вон она. Как же быть?

— Я думал, раз твой старик… твой отец в больнице…

— Ну и что? Мама будет не одна, если тебя это беспокоит, а с тетей и дядей. Если хорошенько посчитать, в зале наберется с десяток родственников.

— Святая мадонна! Значит, прежде чем пересчитать веснушки, я должен пересчитать твоих родственников? Мне придется сесть вместе с ними за стол? С мамочкой, с тетушками, с дядюшками?

Пегги громко смеется:

— Перестань валять дурака! Мы найдем себе место. Пошли!

— Ну что ж, крепись, Уве…

Они входят в зал. Пегги в белом платье выглядит прямо как королева. Да и мать ее вовсе не ворчливая старуха, как это представлялось Моссу, а довольно моложавая женщина. Она сидит в другой части зала и время от времени посматривает в их сторону. Во взгляде ее нет ни озабоченности, ни упрека — скорее, внимательное любопытство. После первого танца Пегги спрашивает:

— Подойдем к ней?

Он согласно кивает, хотя и вздыхает при этом. У стола Мосс делает неуклюжий поклон и неожиданно для самого себя заявляет:

— Что за чудеса — вторая Пегги!

Мать смеется:

— Что же тут особенного? Ведь она моя дочь. Может, посидите с нами?

Мосс приветствует сидящих за столом и неуверенно говорит:

— Собственно, мы не собирались… но если вы…

— У нас уже есть место, — отвечает за него Пегги. — И потом, мы хотим потанцевать… Пока! — И она тянет Мосса за руку.

— Мне показалось, что сейчас начнутся наставления, — произносит он, когда они идут танцевать, — что и как я должен делать, чего не должен…

— Она пыталась меня предостерегать. Но что со мной может случиться?

Позже он приглашает мать Пегги на танго, и она первой начинает разговор:

— Вы из Борнхютте? Давно знакомы с Пегги?

— Да нет… не очень…

— После учебы уедете? Через полгода?

— Да, нас переведут.

Она кивает, а незадолго до окончания танца смотрит ему в глаза и тихо говорит:

— Можно мне кое-что вам посоветовать? Только не обижайтесь.

— Пожалуйста!

— Пегги уже восемнадцать, и она вправе распоряжаться собой. Но я мать… Не делайте глупостей, даже если любите ее, а если не любите — тем более.

Уве кивает, хотя его распирает ликование и он готов прогалопировать через весь зал. Немного позже, когда он выходит на воздух перекурить, к нему подходит приземистый парень, широкоплечий, с маленькими круглыми глазками и шрамом на переносице:

— Ты охотишься на моем участке, служивый, и это мне не нравится.

— А что это за участок, приятель?

— Оставь Пегги в покое, она — моя девчонка.

Мосс видит, как сжимаются кулаки у парня, а его маленькие глазки наливаются бешенством.

— Вот что, — говорит Уве примирительным тоном, — спросим ее, кого она выберет.

— И не подумаю. Давай проваливай!

— Посторонись-ка! — просит Мосс. — Ладно, если бык не хочет, приходится уходить крестьянину. — И он пытается обойти парня, но тот снова загораживает ему дорогу.

— Слушай, я не из тех, кто получает удовольствие от драки, но и себя в обиду не дам. Сейчас я сделаю еще один шаг в сторону и пройду мимо тебя, и если ты меня хоть пальцем тронешь, быть тебе в больнице. Усек?

Но парень ничего не хочет понимать — это видно по его лицу.

Неожиданно рядом раздается незнакомый голос:

— Что здесь происходит? Вы что, рветесь намять друг другу бока?

— Я — нет, — отвечает Мосс, не спуская глаз с парня. — А вот у него, кажется, руки чешутся.

— Послушай-ка, поросенок, — обращается к сопернику Уве парень с копной рыжих волос, — тебе ведь уже раз дали срок. Что, мало? А ты, солдат, по губе соскучился? Или, может, на вас чесотка напала? Постой-ка, это ты приударяешь за Пегги? Ты из взвода лейтенанта с гитарой?

— А разве это имеет значение?

— Имеет, — уверяет Рыжий. — Даже большее, чем ты думаешь… Послушай, поросенок, — опять обращается он к парню, — если у солдата хоть один волосок упадет с головы, я тебе покажу. Ты видел, как я разгибаю цепные кольца? А теперь выбирайте: или в зал, или по домам!

Парень с маленькими глазками неохотно покоряется.

— Но это не последний разговор, — бурчит он и уходит.

Рыжий обнимает Уве за плечи, и они идут в зал, где старики играют в скат и кости.

— Этого типа поберегись. Он дерется, как сам черт. В прошлом у него трудовая колония и год отсидки за физическое увечье. Сейчас он проходит испытательный срок. Значит, у тебя роман с моей кузиной? — спрашивает Рыжий. — Тогда и меня поберегись: если с ней что-нибудь случится, голову откручу!

Мосс смеется:

— Кузина? Теперь и ты решил меня отдубасить. Тогда имей в виду: колец я не разгибаю, просто не занимаюсь такой чепухой.

— Ого! Хочешь помериться силой?

— А как?

— А вот так.

Они усаживаются у края стола, ставят локти и обхватывают кисть друг друга. Друзья окружают Рыжего. Вены у обоих вздуваются, лица становятся красными и потными от натуги, мышцы, кажется, вот-вот лопнут, но уступать ни один не хочет. Через четверть часа Рыжий хрипит:

— Ничья?

Мосс согласно кивает. Они разжимают железные объятия.

— Можешь гордиться, — говорит Рыжий, потирая кисть. — Только одному человеку удалось победить меня. Но это случайность, ибо настоящей схватки не было… Слушай, вызываю тебя на спор — кто больше вспашет. Вот только урожай уберем. Согласен?

— Ладно.

К столу подходит Пегги и с упреком глядит на Уве:

— Ты знаешь, сколько времени?

— А как же! — Мосс смотрит на часы и не верит своим глазам: до отбоя всего четверть часа. — Ох, чертовщина! — Он вскакивает: — Расскажи ей, как все вышло… Прощай!

— Привет лейтенанту! — напутствует его Рыжий.

Пегги предлагает Уве свой велосипед. Они выбегают на улицу.

— Не обижайся, Веснушка… Именно сегодня я хотел тебе сказать что-то… что-то очень важное…

— Тогда говори.

— В следующий раз. Спасибо за велосипед. До завтра!

Когда Уве Мосс врывается на велосипеде в Борнхютте, часы на церковной башне уже бьют двенадцать. Когда он докладывает дежурному о возвращении из увольнения, они показывают шесть минут первого. Он входит в спальню — никто не спит, а посередине стоит Рошаль.

— Товарищ сержант, рядовой Мосс вернулся из увольнения с некоторым опозданием. Я…

Рошаль перебивает его:

— Сейчас отбой. Все объяснения завтра утром. Спокойной ночи!

— Вот черт! — бурчит Мосс после того, как Рошаль уходит. — Он что, злился?

— Так, как может злиться сержант, которому предстоит доложить командиру о ЧП, — хмуро замечает Вагнер.

Мосс в сердцах швыряет фуражку на койку, садится на край и еще раз чертыхается.

Цвайкант подсаживается к нему и тихо спрашивает:

— Ты поговорил с ней?

Мосс отрицательно качает головой:

— В том-то и дело, что нет. Разве можно что-нибудь сделать, если все время думаешь: а сколько сейчас времени?