Прежде чем увянут листья

23

Дни в Праге проходят для Ингрид как во сне. Многое кажется ей здесь новым, а многое очень знакомым. Ритм всемирно известного города засасывает ее, словно водоворот. В каждом из его многочисленных романтических уголков она оставляет частицу своего сердца. Она прогуливается по Карлову мосту, бродит по Старому Городу, провожает взглядом баржи, неторопливо плывущие вверх и вниз по Влтаве, часами простаивает на углах живописных улиц и делает наброски домов, в которых некогда жили аристократы. По переулку Неруды идет в Градчаны, мимо старомодных магазинчиков, крохотных домиков и манящих к себе уютных кафе.

В соборе святого Витта она прослеживает следы эпох и их культур — любуется полудрагоценными камнями в кладке капеллы Вацлава, с тайным страхом останавливается у могил чешских королей, как зачарованная, разглядывает сокровища древней империи и корону святого Вацлава. Она взбирается на самый верх, и у нее дух захватывает от развернувшейся панорамы города: в окнах мансард плавится солнце; причудливо переливается гладь реки; вдоль нее изумрудами разбросаны сады; в прозрачной дымке встают районы новостроек, а если посмотреть в сторону Нового Города, то на горе хорошо виден памятник Яну Жижке, предводителю гуситов.

Она погружается в грезы на Золотой улочке, а у башни Далибора в ее ушах начинают звучать музыка Сметаны, древние романтические песни о замковых лестницах, которые спускаются за крепостной стеной…

В полдень в условленном месте ее поджидает Конни. Он должен отвезти ее на обед в ресторан «Амбассадор», но везет в пивную «У Флека», которая находится недалеко от посольства ГДР. На этом настаивает Ингрид, так как ей очень хочется побывать в этом прославленном заведении.

Вот и пивная. Все здесь оформлено в народном стиле. На стенах прокопченные деревянные плиты с резьбой, столы истерты локтями бесчисленных посетителей. Конни заказывает себе стакан лимонада, а Ингрид кружку знаменитого крепкого пива. Они смакуют чешские кнедлики и копченую свинину с кислой капустой. Конни рассказывает смешные истории, которые, как утверждают, когда-то здесь происходили.

Потом Ингрид идет с матерью и сестрой за покупками. В кафе «Слован» они пьют кофе, стоя за мраморным столиком возле большого окна, и Ингрид меланхолично наблюдает за людским морем, бурлящим за витринами. Тоска неожиданно сжимает ей сердце — тоска по ее деревне, по лесам и лугам, по Юппу Холлеру и Герману Шперлингу, по реке и по тому стволу ивы, на котором она не раз сиживала, глядя на воду, по Юргену, которого — теперь она в этом твердо убеждена — любит. Тоска… Она пишет Юргену письмо, подробно рассказывая, как проводит время, где бывает, что видит и слышит, какие зарисовки делает, а в конце спрашивает, как обстоят дела в хоре, видимо, полагая, что таким образом сумеет хоть немного сгладить свою вину.

Как-то утром Ингрид направляется с альбомом для зарисовок к башне Далибора, названной в честь чешского святого, трагическая судьба которого послужила основой для либретто одной из опер Сметаны. Потом едет на Кампу — остров на Влтаве возле Карлова моста. Она осматривает водяную мельницу, пытаясь понять устройство ее замысловатого колеса, долго сидит у реки, в медленных водах которой отражаются синева неба и белизна облаков. Смотрит на эту красоту, пока не начинает кружиться голова. И опять почему-то вспоминает свою быструю речку, в прозрачной воде которой можно часто видеть застывшую на месте форель.

Домой она возвращается поздно и спокойно заявляет:

— Завтра я уезжаю.

Герда Фрайкамп встречает это сообщение довольно спокойно:

— Мужчина?

Ингрид утвердительно кивает — к чему скрывать?

— Да, но он не знает о моих чувствах.

— Ты ему нравишься?

Дочь неопределенно пожимает плечами:

— Не знаю…

— Тогда тебе будет нелегко… А это серьезно?

— Да, мама.

Через два дня Ингрид уже подъезжает к родным местам. В Бланкенау она садится в вечерний автобус и прижимается лбом к стеклу, по которому сбегают дождевые капли. Да, Прага осталась далеко позади…

При въезде в деревню она смотрит на часы — Юрген скоро должен начать репетицию.