Ртуть

ГЛАВА 45.

ВЫБИРАЙ МУДРО

Я плыла по морю тьмы. Я была на удивление спокойна, учитывая мою последнюю встречу с большим водоемом, но, видимо, в загробном мире не обязательно уметь плавать.

Над головой в небе мерцал полог из звезд, сулящий другие миры. Я была совершенно счастлива, покачиваясь на волнах небытия и пытаясь сосчитать их. Я постоянно сбивалась со счета, но необходимость начинать сначала меня совсем не печалила. Здесь мне не о чем было беспокоиться. Я плыла целую вечность и чувствовала, как расцветают и гаснут цивилизации. В темноте я наблюдала за вселенной, а она наблюдала за мной.

Я рождалась и умирала сотни раз.

А потом я увидела то, чего не должно было быть.

Птицу.

Она порхала вокруг меня в пустоте, ее прекрасные крылья вспыхивали сине-зеленым. Она пела такую сладкую песню, что я вспомнила, как это — иметь сердце, хотя бы для того, чтобы почувствовать, как оно болит. И оно болело.

Я вспомнил еще кое-что.

Нефрит, цвет свежей травы.

Зимнюю мяту и обещание снега в холодном горном воздухе.

Кривую улыбку и темные, густые волны волос.

Я вспомнила его по частям, и всего сразу, и я вспомнила, как тонуть.

Он был нужен мне, как воздух.

Я потянулась к нему, как к поверхности спокойного, ровного озера.

Кингфишер. Мой Кингфишер. Моя пара.

— ФИШЕР!

Я села, тяжело дыша, мокрая от пота. Голова жутко кружилась. О боги, меня сейчас стошнит. Я вскочила с… кровати, я лежала в кровати, и тут же споткнулась о ведро, которое было предусмотрительно оставлено у тумбочки. Опустившись на пол и широко расставив ноги, я схватила ведро и выплеснула в него все, что смогла. Как только желудок опустел, я откинулась на край кровати и, тяжело дыша, осмотрелась по сторонам.

В комнате, в которой я очнулась, были высокие потолки. На окнах висели темно-зеленые шторы. Помещение было обставлено тяжелой мебелью из темного дуба: шкаф у двери, комод, еще один шкаф у окна и книжный шкаф, полный книг. Ковер, на котором я сидела, был мягкого голубовато-серого цвета. Плюшевый. Он был приятным на ощупь, когда я зарылась пальцами в…

Ох.

Я схватила ведро и меня снова вырвало. Мышцы живота неприятно болели, когда я отставила его в сторону.

— Они называют это великой чисткой, — произнес мужской голос. Таладей открыл дверь, пока меня рвало, и теперь стоял, прислонившись к дверному косяку и скрестив руки на груди, наблюдая за мной с веселой улыбкой на лице.

Вампир.

Младший Малкольм.

Я оглядела комнату в поисках оружия и впервые осознала, что одета в возмутительно крошечные черные шелковые шорты и прозрачный топ из того же материала, который не оставлял простора воображению. Задохнувшись, я бросилась искать то, чем можно защититься, и то, чем можно прикрыться.

Таладей усмехнулся, пересек комнату и взял халат с богато украшенной ширмы у окна. Подойдя к кровати и протянув мне халат, он демонстративно отвернулся.

— В последнее время твое тело претерпело некоторые разительные изменения, — сказал он. — По общему мнению, ты скоро сможешь снова есть обычную пищу, но на это может уйти день или два. Когда я обратился, мне потребовалось шесть месяцев, чтобы перестать ощущать все, что я пытался съесть, как комок шерсти.

Выхватив у него халат, я накинула его на плечи. Я раздула ноздри, ненавидя странное, всепоглощающее жжение в носу.

— Что значит — обратился? — резко спросила я.

Таладей наклонил голову. Он с жалостью посмотрел на меня.

— Ты прекрасно понимаешь, что я подразумеваю под этим словом. Не так ли?

Вампир.

Вампир.

Вампир.

Я уставилась на него, отказываясь признавать это.

— Я совсем не такая, как ты, — прошипела я.

Таладей кивнул, постукивая носком своего красивого кожаного ботинка по краю ковра. Засунув руки в карманы, он сказал:

— О, я знаю это, Саэрис.

— Что это значит? Этот тон, — потребовала ответа я.

— Вот. — Вампир с безупречно уложенными белыми волосами и странно ласковыми глазами кивнул в сторону большого зеркала на стене. — Подойди и посмотри сама.

Я настороженно подошла к зеркалу. Обхватив себя руками, я приготовилась к неизвестности. Я понятия не имела, узнаю ли я человека, смотрящего на меня из зеркала. Но я узнала. Если не считать легких теней под глазами, я была самой собой. Саэрис. Те же темные волосы. Те же голубые глаза. Те же…

Я заколебалась. Повернула голову.

Уши.

Кончики ушей были заострены. Они торчали вверх сквозь мои спутанные волосы, как будто всегда были такими. Я открыла рот, чтобы выругаться, увидела свои зубы, и мое сердце сошло с ума. Клыки. У меня были очень длинные клыки. И они выглядели острыми.

— Я… фея? — спросила я у отражения Таладея в зеркале.

Он вежливо улыбнулся, но покачал головой.

— Насколько мы можем судить, ты полувампир, полуфея. Такого никто из нас еще не видел. На данный момент мы не знаем, какие черты ты переняла от фей, а какие — от вампиров. Все, в чем уверены наши целители, — это то, что ты больше не человек.

Больше не человек.

Не полностью вампир.

Не полностью фея.

Мое горло сделало все возможное, чтобы удержать оставшееся в желудке. Я оторвалась от зеркала и закрыла глаза. Я не могла думать об этом сейчас. Мне нужен был мой мужчина.

— Где Фишер?

Таладей пожал плечами и как-то загадочно стал рассматривать декоративную штукатурку на потолке.

— О, я не знаю. Полагаю, он где-то здесь.

— Он ранен? Он…

— Успокойся, Саэрис. С ним все в порядке. Он скоро придет.

Я не собиралась доверять словам вампира. Посмотрев вниз, я увидела, что мои знаки все еще на месте, заявляя на весь мир, что я — пара Фишера.

Я потянулась к нему, мысленно пытаясь установить связь. Мгновением позже я была вознаграждена чувством глубокой сосредоточенности. Не моей. Фишера. Он был здесь. Рядом. И он сосредоточился на чем-то очень важном. Я не чувствовала от него ни боли, ни тревоги, что позволило мне вздохнуть немного легче. Похоже, Таладей говорил правду.

— Где мы? — спросила я, обходя кровать и стараясь, чтобы между нами оставалось достаточно места. Где Солейс? Мне нужен мой гребаный меч.

— Фишер попросил меня позволить ему сказать тебе, где мы находимся, — ответил Таладей.

— Что? Но… почему? — Я прищурилась, пытаясь понять его. Таладей выглядел в равной степени расслабленным и веселым, что ничего не говорило мне о том, почему он держит наше местоположение в секрете. В моей груди зародилось раздражение. Я пересекла спальню, плотнее запахивая халат, и раздвинула шторы.

Глаза резануло от боли. На улице были сумерки, последние лучи солнца исчезали за горизонтом, но ощущение было такое, будто меня только что ударили кувалдой по голове. — А-а-а!

Стараясь держаться в тени, Таладей аккуратно убрал мою руку со шторы и снова задернул ее.

— Скоро ты и свет сможешь переносить лучше, чем кто-либо другой. Ко всему этому просто нужно привыкнуть. А что с твоей памятью? Что ты помнишь о Гиллетри, Саэрис?

От названия этого места у меня по спине пробежала дрожь.

— Я… мы сражались с ними. Малкольм, Беликон и Мадра. Там была монета. Я подбросила ее…

— А потом?

— Потом… — Я уставилась на него, странный ужас сковал низ моего живота. — Он ранил меня. Я… убила его. Пришли вы с Фишером. А потом…

— А потом я укусил тебя, — кивнул Таладей. Он быстро отвел взгляд, словно ему вдруг стало не по себе. — Я поставил блок в твоей памяти на то, что произошло потом. Обращение — это сложно. И, в общем, сир может подавить эти воспоминания, если…

— Сними его, — потребовала я. — Убери блок.

Таладей выглядел так, будто хотел отказаться, но сказал:

— Если ты уверена, что хочешь, чтобы я это сделал, я сделаю, но это может ранить тебя…

— Убери. Его, — прорычала я.

— Как пожелаешь. — Ему не нужно было прикасаться ко мне. Все было проще простого. Минуту назад я совершенно не помнила того момента, когда зубы Таладея вонзились мне в плечо. Не помнила и последующего ужаса. А в следующую минуту вспомнила.

Укус Таладея.

Фишер, несущий меня на руках. Открывающий темные врата. Я лечу по воздуху к ртутному порталу. Последовавший за этим короткий, но напряженный разговор с Заретом.

Затем Фишер, вытаскивающий меня из ртути. Он и Кэррион, спорящие так, будто собираются убить друг друга.

Лоррет, сидящий у моей постели, играющий на какой-то лютне и тихонько напевающий мне, пока я бьюсь и стону.

Три дня я лежала в этой постели, в этой комнате, умоляя Фишера убить меня, потому что не могла больше выносить боль.

И я… укусила… кого-то.

Мои глаза метнулись к шее Таладея.

Я укусила его.

Он увидел, что я вспомнила, и слабо улыбнулся. Наклонив шею, он показал мне ее — свою гладкую, чистую кожу.

— Ничего страшного, — сказал он. — Ты едва прокусила кожу.

— Почему я это сделала? — Я прижала руку ко рту, боясь разжать губы и принять правду, которую я уже знала, но боялась признать.

— Фишер действительно должен быть здесь, — сказал Таладей. Он направился к двери.

— Нет! — Я… Я не знала, что сказать. — Какая-то часть меня чувствует, что я должна поблагодарить тебя за спасение моей жизни.

— А остальная часть тебя?

— Хочет убить тебя за то, что ты сделал, — прошептала я.

Вампир кивнул, изучая свои ботинки.

— Я долгое время чувствовал то же самое. Целые столетия я ненавидел то, во что превратился, и хотел уничтожить Малкольма. Я ничего так сильно не хотел, как умереть и исчезнуть из этого мира.

— Почему ты решил остаться?

Таладей грустно улыбнулся мне.

— Я не хотел. У меня не было выбора. Малкольм меня не отпустил. Однажды я пытался покончить с собой, и он запретил мне пытаться снова. Его слово было законом.

— Но теперь он мертв…

— И я свободен. — Таладей покачался на пятках. — Я все еще пытаюсь понять, что это значит для меня. Но в последнее время ситуация стала довольно интересной. — Он окинул меня взглядом с ног до головы, слегка нахмурившись, словно взвешивая то, что он хочет сказать. Через мгновение он произнес: — Есть два вида вечности, Алхимик. Один — рай. Другой — ад. Неважно, что я сделаю. Убедись, что ты выбрала свою версию бессмертия с умом.

Я моргнула, пытаясь заставить эту версию Кэрриона Свифта обрести смысл в моей голове.

Все те же красиво уложенные медно-каштановые волосы. Все те же голубые глаза и плутовская ухмылка.

Но еще и заостренные уши. И клыки. И он стал таким высоким.

Я ударила его кулаком в грудь.

— Ой! За что это?

Я ткнула пальцем ему в лицо.

— Потому что ты мудак. Я знаю тебя с пятнадцати лет!

Он покачал головой, подняв руки ладонями вверх.

— И? Я знаю тебя с тысяча восемьдесят шестого года. Я получу приз?

— Ты не сказал мне, что ты наследник гребаного трона фей!

— Ну, это не то, о чем можно просто так рассказывать людям, Фейн. И вообще, моя бабушка взяла с меня обещание не делать этого.

— Вот только она не была твоей бабушкой, не так ли?

Кэррион поморщился.

— Нет, не совсем. Скорее, она была моей подопечной. Или подругой по играм, когда она была маленькой. А потом подругой. А потом я стал ее подопечным. Не знаю, это всегда становилось очень сложным, когда люди старели.

Я покачала головой, все еще мужественно пытаясь собрать все кусочки мозаики воедино.

— Итак, отец Фишера отвез тебя в Зилварен, когда ты был маленьким, чтобы спасти от Беликона. Он наложил чары на твои уши и клыки, чтобы ты не выделялся. Он взял с собой сумку с книгами, чтобы ты мог узнать о своем наследии и вернуться, когда придет время. И… какая-то женщина спасла тебя?

— Ее звали Орлена, — сказал Кэррион. — Орлена Пэрри. Она была рабыней во дворце Мадры. Но в ту ночь, когда она вытащила меня из ртути, она сбежала из дворца. Она отправилась в Третий округ, зная, что там сможет затеряться в толпе. Там она и осталась. Она нашла работу швеи и обеспечила нас жильем. Она вырастила меня так, будто я был ее собственным сыном.

Я не могла в это поверить. Я прищурилась, глядя на него, на его истинную форму, и чуть не разразилась хохотом.

— И ты оказался там в ловушке, когда Мадра заблокировала порталы. А потом ты провел следующую тысячу с лишним лет, просто… живя в Зилварене?

— В общем-то, так и есть, — сказал Кэррион. — У меня были книги, которые оставил Финран, о феях и моем народе. Орлена вышла замуж, когда мне было девять, и взяла фамилию Свифт. Вскоре после этого у нее родилась дочь. Петра. Петра выросла и тоже родила дочь. Книги передавались по женской линии, как и я. Они оберегали меня от неприятностей, как могли, и следили, чтобы я не пропустил признаки того, что ртуть пробудилась. Они считали, что это жестоко, что я застрял в Серебряном городе, и что я должен вернуться домой и править своим народом. Женщины из рода Свифтов всегда были очень властными и чрезмерно озабоченными моей личной жизнью.

— Значит, ты знал, чего ожидать, когда ртуть снова пробудилась?

Он рассмеялся.

— Нет. Ни капельки. Но я почувствовал что-то, в тот день, когда тебя забрали во дворец. Изменения в воздухе. Какую-то энергию, которая показалась мне знакомой. Я узнал ее во второй раз, и понял, что это как-то связано с тобой. Я отправился в «Мираж», чтобы узнать, не сбежала ли ты, и там меня нашел Фишер. Я действительно назвался Хейденом, потому что думал, что защищаю его, Саэрис. Надеюсь, ты в это веришь.

— Все в порядке. Я знаю. — Я действительно верила ему.

Боги, как же все это было взаимосвязано. Отец Фишера был тем, кто спрятал истинного наследника престола Ивелии. Тысячу лет спустя именно его сын оказался тем, кто вернул его обратно. Это что-то значило. Что именно, я сказать не могла, но была уверена, что скоро мы все выясним.

И все это время в Третьем округе жил король фей, который занимался контрабандой товаров, затевал драки и все время ввязывался в неприятности. Я уже готова была спросить Кэрриона, как он умудрился сохранить рассудок, пока люди, которые были ему дороги, рождались, взрослели, жили своей жизнью и умирали от старости, но я уже знала ответ на этот вопрос, и мне не хотелось слышать от него что-нибудь непристойное о виски и женщинах.

Кстати, об этом. Я взглянула на него еще пристальнее.

— Ты переспал со мной.

Он бесстыдно ухмыльнулся.

— Не за что.

— Кэррион!

— Что? Ты трахаешься с Фишером уже боги знают сколько времени!

— Да, но я знала, кто он, когда решила переспать с ним. И он был моей парой.

Кэррион фыркнул. Сложив руки на груди, он закатил глаза и вздохнул.

— Ладно. Прости, что не рассказал тебе о том, что был беженцем, когда переспал с тобой, владел магией и выдавал себя за человека. Тебе стало легче?

— Нет.

— Да ладно тебе, Фейн! — Он подтолкнул меня локтем. — Мы теперь феи. Вроде того. Это все в прошлом. Ты злишься на меня только потому, что волновалась за меня. Давай. Спроси, как мне удалось выжить после яда Малкольма. Я вижу, что ты просто умираешь от желания узнать.

— Вообще-то Лоррет уже рассказал мне. — Лоррет был следующим, кто навестил меня после того, как Таладей покинул мою комнату. Он рассмеялся, увидев мои уши феи. И чуть менее восторженно рассмеялся, увидев, какие у меня острые зубы. Первым делом он сообщил мне, что Эверлейн жива, и Рен присматривает за ней, хотя она погрузилась в глубокий сон и ее невозможно разбудить. Те Лена и Изабель были уверены, что она проснется со дня на день. Он пробыл у меня больше часа и объяснил многое из того, что произошло после моего побега в лабиринт. Меня мучило чувство вины, когда он рассказывал, как все трое едва не погибли от рук Беликона, пока они выигрывали время, чтобы я могла найти монету. Он назвал меня сумасшедшей, когда я извинилась за то, что это заняло так много времени, и сказал, что это было похоже на чудо, когда ветер унес всю мертвую магию и позволил их мечам вновь обрести силу. Мадра тут же скрылась в портале. Беликон сражался изо всех сил, но как только показалось ангельское дыхание Авизиета, он тоже сбежал, как чертов трус.

— Неужели? — Кэррион недоверчиво приподнял бровь. — И как же Лоррет из Сломанных Шпилей рассказал об этом? Дай угадаю. Он сказал, что моя кровь слишком мерзкая, чтобы на нее мог подействовать яд вампира.

— Нет, он сказал, что кровь твоего отца была использована для создания проклятия крови, которое позволило Малкольму стать вампиром, а вампир не может пить кровь живых членов кровной линии, которая его создала, и не может их очаровывать. Он сказал, что твоя кровь должна была убить Малкольма мгновенно, но поскольку он жил так долго, он оказался слишком силен.

— Хм… — Кэррион хмыкнул. — Вообще-то, это довольно точно.

— Он также сказал, что именно поэтому Малкольм заставил Беликона убить твоих родителей. Они были единственными, кто представлял для него угрозу.

Кэррион снова хмыкнул. Но больше не улыбался.

— Я их почти не помню.

— А я помню.

Мое сердце забилось в груди. Я ждала его, казалось, целую вечность. С каменным выражением лица Фишер кивнул Кэрриону. При виде меня выражение его лица смягчилось.

— Привет, — мысленно прошептал он мне.

— Привет, — ответила я.

Было невероятно приятно осознавать, что между нами все осталось по-прежнему. Он все еще мог мысленно разговаривать со мной, а я — с ним. Из всего, что так резко изменилось за последние несколько дней, связь между нами, казалось, осталась такой же, как и раньше.

Уголки его рта чуть заметно дернулись — это был едва заметный намек на улыбку. Он сохранил ее, когда вошел в комнату и легонько поцеловал меня в лоб.

— Ты собираешься рассказать мне о моих родителях или вы начнете раздевать друг друга? Потому что я могу уйти. Я не обязан, но могу, — сказал Кэррион.

— Пожалуйста, уходи, Кэррион, — категорично сказал Фишер. — Я приду и расскажу тебе все, что помню о них, позже, а пока я хочу побыть наедине с моей парой. — Он произнес это с такой гордостью. Моя пара.

Кэррион ушел, ворча себе под нос, и комната внезапно стала намного меньше. Мы остались одни.

— Ты расстроился, что больше не можешь называть меня малышкой Ошей? — спросила я. Боже, какое непонятное чувство. Я была в восторге от того, что благодаря Зарету я стала феей. Но я была в ярости, что благодаря Таладею часть меня теперь была вампиром. Внутри меня росло беспокойство, с каждой секундой становясь все более невыносимым, а Фишер опустил голову, отчего у меня все сжалось внутри.

Он посмотрел на меня из-под темных бровей и ухмыльнулся.

— Человек, фея или вампир. Неважно, сколько ты проживешь, Саэрис, ты всегда будешь для меня самой священной. — Его ухмылка быстро угасла. — Правильно ли я поступил?

Я не смогла ответить на вопрос Таладея в лабиринте. Он должен был принять решение за меня. И какое же это было важное решение. После того как я отказалась позволить ему исцелить меня частичкой своей души, неудивительно, что сейчас он смотрел на меня так, словно боялся, что я больше никогда с ним не заговорю.

Это… было грандиозно.

Я больше не была собой.

Я была подопечной бога, и не просто какого-то старого бога. Фишер, в некотором роде, тоже был под опекой. Мне еще многое предстояло ему рассказать. Я понятия не имела, как он воспримет новость, когда я расскажу ему обо всем, что произошло за те короткие минуты, что я провела, разговаривая с Богом Хаоса, но у меня было чувство, что у Фишера возникнут вопросы. Миллион вопросов.

Пока же мир был ярче. Острее. Пока я смотрела на Фишера, в его глазах вспыхнули нити сияющей силы. И у меня в горле возникла жгучая боль, которую становилось все труднее игнорировать.

Подождите…

В глазах Фишера была магия.

Но… меньше ртути.

Я ахнула, вырываясь из его объятий, и Фишер прочистил горло, выглядя немного смущенным.

— Мне было интересно, заметишь ли ты, — сказал он.

— Интересно, замечу ли я! Как? Что случилось?

— Те Лена нашла способ ослабить действие ртути. Я ходил к ней несколько месяцев, пытаясь взять все под контроль, но ее сеансы становились все менее эффективными. А потом Изабель сказала, что может помочь. Из этих двоих получилась неплохая команда. Те Лена блокирует ртуть, а Изабель вытягивает ее из меня. Мне придется провести миллион сеансов. Это займет много времени, но должно получиться.

— Это невероятно! Это значит… — Я слишком нервничала, чтобы сказать это.

Нам еще предстояло разобраться с Беликоном. И с Мадрой. Я все еще намеревалась найти своего брата и Элроя. Нам предстояло решить миллион других проблем, но…

— Давай двигаться шаг за шагом, — пророкотал Фишер в моей голове. — Справимся сегодня. А потом завтра. И послезавтра. Этот будет особенно интересным.

— Почему? Что будет послезавтра?

Он выглядел слегка обеспокоенным, когда взял меня за руку.

— Хорошо. Вот в чем дело. — Он подвел меня к шторе и медленно открыл ее. Солнечный свет, который раньше обжег мои глаза и кожу, теперь исчез. Я словно заглянула в черную дыру, когда посмотрела в окно. Но потом я увидела вдалеке мерцающие огни множества походных костров. И бледно-серебристую ленту реки, прорезающую черный пейзаж.

Дарн.

Мы были на другой стороне Дарна.

Мы были внутри Аммонтрайета.

— При дворе фей корона передается наследнику. Но если короля убивают, корона переходит тому, кто его убил. При дворе вампиров был только один король. Малкольм никогда не называл наследника. Он планировал жить вечно. Он даже не предполагал, что кто-то может убить его…

Я уже отрицательно качала головой. Я отошла от окна.

— Ни в коем случае. Фишер, я даже не полноценный вампир. Я наполовину фея! Я не могу!

— Скажи им это. Что касается вампирского двора, то ты должна быть коронована. Через два дня ты официально станешь новой королевой Санасрота.

Продолжение следует…