Руслана. Пересохшие реки, в которых раньше жили русалки

52 Правосудие

Алоис ушёл не прощаясь, но Руслана сквозь сон почувствовала, как он отпустил руку. Стало холодно и опять одиноко. В полудрёме мерещилось что-то беспорядочное. Много лиц, старые разрушенные храмы и огненная птица Рарог из сказаний. Сокол ударился оземь и обратился в её мужа в красном свадебном кафтане. Глаза его продолжали гореть янтарным огнём, а взгляд был чужим и страшным. Человек сомкнул пальцы на её шее. Руслана начала задыхаться и во сне, и в жизни.

Она вскочила на кровати в испуге, истошно кашляя.

Приставленная к ней служанка выбежала сообщить о пробуждении госпожи, а Руслана огляделась вокруг. Она опять в покоях Алоиса, в его резиденции. Вспомнив о ранении, девушка схватилась за живот. Ничего. Даже синяка не осталось. Зато на пальце появилось кольцо с рунами.

Первая мысль: всё получилось, они выбрались, и теперь всё будет хорошо.

Слава богам.

Она была в длинной рубашке из плотного хлопка. Обувь для неё не оставили, так что пришлось встать с кровати босяком. Движения давались легко, совсем без боли.

Пришёл Елисей.

— Где Алоис? — голос был наполнен нескрываемой радостью, она не ждала плохого.

— Скорее всего, уже в столице, — сухо сказал он.

Уже тут она что-то заподозрила.

— Он уехал без меня… и без тебя?

Елисей рассказал всё как есть, не пытаясь беречь чувства девушки. Случилось именно то, чего он боялся. Алоис одним решением разрушил всё, что они так долго выстраивали. Если бы Руслана, как и обещала, исчезла из жизни парня, ничего бы не случилось. Царь Богород казнил бы всех клеветников, и правда никогда бы не появилась на страницах исторических летописей.

Руслана не просыпалась почти два дня.

За это короткое время Мароз добился официального открытия дела. Служители Храма Правосудия, выступавшие в роли прокуроров, понимали, что, как только о задержании царевича станет известно, важные свидетели разбегутся, как крысы с тонущего корабля. Несмотря на обещание самозванца сотрудничать, показания его были уклончивы. Он охотно говорил о себе только то, что и так было известно, а, когда дело касалось других людей, молчал, как рыба. Главным следователем было принято решение грести всех подряд, а по ходу уже убрать лишних.

Экипаж с девушкой выехал на главную городскую улицу. К извозчику были приставлены пятеро охранников на лошадях. На пути возник отряд храмовых стражей, только что прибывших в Тильград. Среди них был Дивиш, служивший сейчас лично Марозу. Рыжий командир знал Руслану в лицо и не допустил бы ошибки.

Для приличия помахав мечами, охрана экипажа отступила. У служителей правосудия были все основания и приказы для задержания.

Дивиш достал связанную по рукам и ногам Руслану из кареты и усадил на свою лошадь, хотя у стражей была крытая повозка. Все те, кого сегодня ещё задержат, будут мужчинами. Повозка предназначается для них.

Замотанная в пеньковые верёвки девушка не могла сопротивляться. Она выла, намекая на то, что ей есть, что сказать, и надо бы хотя бы вынуть кляп изо рта, но Дивиш не сделал и этого. Всё, что нужно, она скажет следователю.

Елисей обещал Алу позаботиться о его жене и любой ценой сохранить ей жизнь.

Нужно было спрятать Руслану подальше и побыстрее. Он приказал подать карету, сразу после её пробуждения, но девушка отказывалась ехать по доброй воле. Он нанимался в царские советники, а не в няньки, поэтому тратить время на уговоры не стал. Так она оказалась связанной.

Столичный Храм Правосудия представлял из себя высокое каменное строение, светлое и просторное. Его подземные казематы, напротив, должны были внушать ужас преступникам. Камера, в которой расположили Руслану, отличалась чистотой и наличием деревянной мебели. Простой и не очень удобной, но в остальных комнатах не было и этого. У неё был источник света — старая масляная лампа, которую заправляли каждый день прислужники, приносившие еду и воду. И только благодаря нечастым визитам, девушка понимала, как долго она здесь находится.

Примерно через неделю её в первый раз отвели на допрос.

Служитель храма годился ей в отцы. Он был приветливым и внимательным, сразу же отругал прислужников за то, что не обеспечили девушку чистой водой для умывания и запасом новой одежды. Руслана понимала, что забота фальшивая, но всё равно дядечка с широкой улыбкой располагал к себе. Следователь представился Добрыней, и Руслана невольно подумала, что это имя лучше остальных подходит его открытому лицу.

Вопросы были простыми и отвлечёнными: детство, родители. Потом он перешёл к той самой ночи:

— Ты говоришь, что встретила его случайно. Он представился своим настоящим именем?

Она готовилась к подобным вопросам, поэтому без колебаний сказала:

— Да. Он сказал, что его зовут Богород.

Добрыня застучал пальцами по столу и тоже солгал:

— Он утверждает, что представился тебе сразу Алоисом.

— Не знаю, почему Богород так сказал, — она скрестила руки, пытаясь не выдать волнения.

— Ты думаешь, что он Богород?

— Я это знаю.

На этом первый допрос был закончен.

Девушку вернули в камеру, и неделю не происходило ничего.

В следующий раз, когда её вывели, она решила, что снова увидит Добрыню, но стражник прошёл мимо лестницы, ведущей в допросную. Они шли по тёмному арочному коридору несколько минут, пока не дошли до его конца. Впереди только железная дверь. За ней — комната со стенами тройной толщины.

Сердце ушло в пятки.

Это была пыточная камера.

Руслану усадили на низкий табурет в углу. Рядом вдоль стены тянулся широкий стол, на котором лежали инструменты. Коренастый палач с короткими кривыми ногами, кряхтя, перекладывал орудия с места на место. Он подносил их к огню, стоявшему рядом с лицом девушки, внимательно осматривал и, если находил следы крови, тщательно протирал. Закончив дело, он наточил несколько клинков и перешёл на другой конец комнаты, где стояли более серьёзные предметы по типу «деревянной лошади» или разобранной дыбы.

Руслана сидела белая, как смерть. Даже если бы кто-то начал задавать вопросы, она не смогла бы вымолвить и слова.

Дверь заскрипела, и в помещение завели человека. Совсем юный парень, растрёпанный и грязный. Увидев палача, он начал вырываться и тараторить о своей невиновности, обзывал служителей последними словами, пытался угрожать. Его подвели к ржавому крюку, свисающему с потолка, а девушку вернули в её камеру, так и не дав объяснений.

Следующий день начался с тёплого чая в кабинете Добрыни. На столе стояло два блюдца, но следователь наполнил только своё и, причмокивая, отхлебнул немного.

— Ты любишь ромашку? — спросил он.

— Что за прогулку вы мне вчера устроили? — процедила Руслана. — Думаете я испугаюсь вида засохшей крови на плётках? Я княжна. Вы не можете применять ко мне телесные пытки.

Добрыня отхлебнул ещё. Он никуда не спешил.

— Ты ведь стала княжной совсем недавно?

— И что? Я любимая дочь князя. Отец давно собирался меня признать.

— Мне известно другое, — он взял со стола стопку бумаг и выбрал лист из середины, — Алоис заставил его включить тебя в семью и передать часть наследства. Как только суд признает его самозванцем, Данияр окажется на свободе. И первым делом, он лишит тебя всего.

— Папа так не сделает, — она опустила глаза, понимая, что выдаёт желаемое за действительное.

— Мы недавно с ним говорили. Князь держит обиду не на тебя. Тебя он очень любит. Но он не может простить тебя, пока прикрываешь самозванца. Данияр оставит за тобой статус княжны и содержание, если расскажешь правду.

Руслана молчала.

— Алоис ведь силой заставил тебя выйти за него. Ты сбежала, но он снова тебя пленил. У нас и так достаточно доказательств. Он уже не жилец. Тебе всего лишь нужно выбрать: пойти на дно за ним или жить дальше. В достатке и почёте.

— Я знаю только Богорода, наследника Риинского царства, — отрезала Руслана.

Добрыня был уверен, что девушка не сегодня, так завтра расколется. Он допрашивал её ещё час, пока однообразные ответы не утомили его окончательно. Второе блюдце так и осталось пустым.

Судилище в Храме состоялось через четыре недели.

Руслану завели одной из последних. К этому моменту заседание длилось шестой час.

Он сразу выделялся из всех. Выглядел так, будто уже всё решилось, и вот-вот его выпустят и на руках внесут в тронный зал для коронации. Вместо привычной скамьи обвиняемого, для него установили широкое кресло с высокой спинкой. Он сидел в центре прямо перед судьями, закинув ногу на ногу и снисходительно улыбаясь.

Когда Руслану пригласили к трибуне, их глаза встретились. Он подмигнул девушке и бесшумно произнёс губами «не переживай». Судя по новой одежде и здоровому румянцу, последние полтора месяца он провёл не в каземате. Его уверенность заражала. Девушка не смогла сдержать смущённой улыбки.

Здесь было приятнее, чем в темнице. Много воздуха, белые стены и большие окна под потолком. На храмовой площади собралась толпа, слышались выкрики в поддержку царевича. Судьи и прокуроры старались не выдавать раздражения, но получалось это через раз. Самозванца поддерживали народ и армия. Если не выдать доказательств обмана, поднимется бунт. По городу уже ползли слухи о том, что царевич на себя наговаривает, чтобы спасти любимую от смерти.

Руслану пытались запутать вопросами из разных тем. Всё это она уже слышала несколько раз. Не отрывая взгляда от Алоиса, она отвечала на всё спокойно и иногда честно. Добрыня за полтора месяца не смог выудить хоть что-то полезное, и сейчас не произошло чудо.

День близился к закату. У служителей Правосудия ещё оказались козыри. Один из них находился в небольшом каменном гробу, который внесли в зал, чтобы продемонстрировать всем присутствующим. Тело мальчика внутри полностью разложилось, но лицо ещё хранило человеческие черты. Видно было, что его уже обновляли не так давно.

К настоящему Богороду подвели мать. Канона шла, опираясь на руки Татиана, которого Алоис не так давно посылал за бывшей царицей. Они оба смотрели на самозванца в кресле, как на чудовище. Со скамьи для свидетелей Руслана видела, как изменился в лице её муж. Он изобразил глубочайшую тоску, смотрел на Канону глазами, полными грусти и даже смог выдавить скупую слезу.

Девушка хмыкнула, по привычке закатив глаза, как делала она каждый раз, когда видела, как легко Алоису даётся игра на публику.

Прокурор окропил лицо мальчика на каменном ложе мёртвой водой, и оно почти мгновенно преобразилось. В довесок обвинители внесли портрет Богорода, написанный незадолго до его смерти. Кисть известного заморского портретиста, который славился реализмом. Алоис не сдержал лёгкой ухмылки. Для этого портрета позировал он сам, потому что Богороду не хотелось несколько часов сидеть, не двигаясь, в тесной парадной одежде.

Едва взглянув на сына, вдовствующая царица попыталась упасть в обморок и была тут же подхвачена Татианом. Отдышавшись и попив воды, она подтвердила: в гробу находится её сынок, её кровиночка. Она вырвалась из рук своего верного возлюбленного и подбежала к самозванцу, с размаху влепив тому пощёчину. Алоис упал на колени и тихо произнёс, будто бы случайно:

— Не гневись, матушка, не гневись, милая, — фраза, которую каждый раз использовал Богород, когда мать бранила его за жестокие шалости. Он скопировал интонацию и то грустное придыхание, которым пользовался настоящий царевич.

Канона закрыла рот руками, сдерживая крик. Она опустилась на пол и впилась пальцами в широкие плечи парня.

— Ты и правда Богород? Ты правда он?

Они крепко обнялись, и Ал ещё долго шептал что-то женщине на ухо. Служителям храма пришлось силой оттащить свидетельницу, а затем заняться восстановлением порядка в зале. Пока на каменном полу происходило семейное воссоединение, по рядам пошёл гул о том, что мальчик с портрета на обвиняемого похож больше, чем на ребёнка в гробу.

Канона плакала и требовала отпустить её сына. Матери хотелось верить в чудо, и Алоис дал ей такую возможность. Она никак не могла успокоиться, потому служителям пришлось вывести женщину из зала суда.

Казалось, всё решено. Толпа на улице быстро узнала о произошедшем. Люди скандировали имя «Богород», ожидая скорое появление принца.

Но был ещё один свидетель.

Елисей подошёл к трибуне для дачи показаний без трости уверенным лёгким шагом.

— Расскажите о подсудимом, — попросил прокурор.

— Человека в этом кресле зовут Алоис. Бывший прислужник, убивший своего господина, царевича Богорода.