Крик Ханны ещё стоял у меня в ушах даже дни спустя. Надсадный, отчаянный, полный такой боли, что мы все должны были пасть бездыханными, поражённые её горем. Она кинулась к жениху, обливаясь слезами, звала его, пока не оттащили в сторону. Ей даже не дали поцеловать его в последний раз, опасаясь, что яд мог остаться на коже. Она билась в чужих руках, как раненная птичка, а потом в односчастье затихла и обмякла — сломленный разум не выдержал.
Предосторожность оказалась лишней. Яд нанесли в сердцевину цветка, так, чтобы случайное касание не привело к плачевным последствиям раньше времени. Розу подсунули к специально отобранным для покоев герцога, зная, что тот не останется равнодушным к самому прекрасному из цветов. Отравитель хорошо знал его привычки.
Но едва ли предполагал, что всё произойдёт вот так, на всеобщем обозрении.
Однако, он был осторожен — память цветка не открыла ничего стоящего. Согбеннаяя фигура в плаще, скрытые толстыми перчатками руки и гладкая маска, что полностью закрывает лицо. Даже не разобрать, мужчина то или женщина, заказчик или всего лишь исполнитель. Ни единого слова, ни единого звука, только сосредоточенное дыхание, с которым этот человек наносил яд на лепестки стеклянной палочкой. Служанка, что разбирала цветы, клялась и божилась, что никого подозрительного не видела. Она так испугалась сэра Броуза, что сдала кухарку, подворовывавшую мясо на кухне и гвардейцев, делавших ставки серебром на то, сколько ещё протянет король. Больше секретов у неё не нашлось.
Тело Леонара упокоилось в родовом склепе, воссоединившись с почившим дедом — едва ли хоть один из них был бы рад такому соседству. Бедная Ханна покинула двор, не в силах вынести сочувственное молчание, с которым встречали её чёрные одежды. А может, дело было и не в молчании, а в картинах счастливой жизни, что она рисовала себе в этих стенах.
Я не могла представить, каково ей сейчас.
Пусть Леонар не вызывал у меня тёплых чувств, пусть я сама пару раз подумывала, не отправить ли его в мир иной, всё это был совсем другой уровень размышлений. А настоящая смерть равнодушно взирала пустыми глазницами — и хотелось держаться от неё так далеко, насколько только возможно.
Королевский двор не умеет долго печалиться. Сегодняшняя трагедия назавтра тонет в огнях и смехе, продолжается жизнь, и страх на мгновение отступает. У этих коридоров короткая память, а опустевшие покои быстро обретают нового жильца.
— Как вы? — участливо спросил мессир той ночью, когда ритуальные свечи уже погасли, а руны и линии на полу истаяли.
Он придерживал меня со спины.
— Паршиво, но быть бумагой ещё хуже, — ответила я, с сожалением чувствуя, как истончаются ниточки силы между нами. Они лопались с негромким треньканьем, которое я улавливала даже не слухом, а каким-то запредельным чутьём. — Хотя бы сознание не теряю.
— Я не о том. — Ладонь мягко надавила на лопатки. Я сделала шаг из круга, но он так и не отнял руки, словно ожидал, что я в любой момент свалюсь без сил. — На ваших глазах умер человек. Это требует большого мужества, вот так держаться.
Мы вышли из ритуальной. Стены кабинета, покрытые тёмным резным дубом, всегда казались мне слишком мрачными, а сегодня и вовсе давили на психику десятитонным весом. Тихо скрипнул диван, проминаясь. Мессир не оставил меня, сел рядом, не сводя внимательного взгляда. Я дёрнула плечом:
— Чего переживать? Он мне никогда не нравился.
— Помните, о чём я просил? Не лгите мне. Нет нужды прятаться за напускным цинизмом и шутками. Скажите, как есть, Девятая.
В его голосе было больше чувства, чем обычно, словно весенний ветер заставил таять и эти льды.
Я сглотнула сухим горлом. Искажённое лицо Леонара, вылезшие из орбит глаза, багровые следы от ногтей. Смерть была отвратительна. Уродлива настолько, что ты не можешь отвести взгляд. Здесь хоронят в посмертных масках — и я была благодарна тому, кто придумал эту традицию. Но даже так лежащее в гробу тело казалось насмешкой, восковой куклой, которая никогда не была человеком. «И тебя это ждёт, и всех, кого ты любишь, каждого, без исключений, как бы вы ни старались сбежать», — слышалось в каждом камне склепа, в каждом прижатом к глазам платке, в чёрных вуалях и душном запахе ладана.
На погребении не было ни одного цветка.
— Мне страшно, — дрожащий шёпот, едва ли громче треска свечных фитилей. — Мне так страшно. Всё время его вижу, когда закрываю глаза. Я же разговаривала с ним за пару дней до этого, понимаете? Даже подумала, что он не такой уж неисправимый уродец, как кажется, хотя терпеть его дольше пары минут сможет только такой ангел, как Ханна… А Ханна? Что теперь с ней будет? Я не представляю, если бы я оказалась на её месте… И… И…
Я даже не заметила, в какой момент потекли слёзы. Хотела сдержаться, но плотину уже прорвало — они всё текли и текли, не желая останавливаться. Спазм скрутил так, словно выжимал их из меня, как из мокрого полотенца. Какой же стыд. Расклеилась на глазах у того, кого хотела восхищать…
Маг прижимал меня, а я просто уткнулась ему носом в грудь и ревела в три ручья. Он гладил меня по голове, что-то успокаивающе нашёптывал, но я ни слова не понимала, только слушала звук голоса — и радовалась, что не одна сейчас. В его объятиях было не так страшно заглядывать в темноту.
Поток потихоньку иссякал. Я шмыгнула носом, судорожно выдохнула:
— Ну вот… Замочила вам весь жилет.
— Высохнет, — коротко сказал мессир Вальде.
Он глубоко вздохнул. Я думала, что он тут же меня отпустит, а он всё держал, крепко и бережно. Так близко, что слышно биение сердца. Его мерный стук убаюкивал, воспалённые глаза закрывались сами собой. Я расслабилась. Слёзы опустошали, но хотя бы разжались железные обручи, что до боли стягивали грудную клетку.
— Если вы заснёте прямо здесь и не вернётесь в комнату, это всколыхнёт всю общественность. — Когда он говорил так тихо, голос обретал непривычную бархатистость, ласково касался кожи.
— Ну и ладно, — хрипло пробормотала я и поёрзала головой, устраиваясь поудобнее. Ткань под щекой и правда была мокрой. — Чем больше обо мне будут говорить, тем больше заработаю на мемуарах.
— Далекоидущие планы, однако. И что вы напишете обо мне?
— Что вы морили меня голодом и держали в цепях. Народ любит сенсации.
— А это идея. Насчёт цепей не уверен, но кляп иногда не помешал бы. — Я почувствовала, что он улыбнулся.
Представляю себе эту улыбку: короткое движение, затрагивающее только самый уголок рта, быстрое, как вспышка молнии в грозовых тучах. Мне нравилось замечать её — и думать, что больше никто этого не увидел.
— Хотите, чтобы я ушла? — произнесла я, хотя и знала, что развалюсь на куски в случае положительного ответа.
Руки сжались сильнее.
— Не имеет значения, чего я хочу.
— Для меня имеет.
Я даже не была уверена, что сказала это вслух, но он услышал. Коснулся моей щеки, вынуждая посмотреть наверх, провёл, стирая последние следы слёз. В его странных, нечеловеческих глазах звёздами мерцали огни свечей, а за ними застыла пронзительная, как волчий вой на луну, тоска.
— Девятая…
— Не зовите меня так. У меня есть имя и другого не нужно. Я Айрис Вилфорт и принадлежу этому миру, а не какому-то ещё. — Повинуясь безотчётному порыву, я взяла его ладонь и прижала к щеке. — Не отталкивайте меня только потому, что я не отсюда.
— Я уже впустил вас дальше, чем следует. — Его рука дрогнула. Сердце под щекой забилось быстрее.
— Вы боитесь меня? Что я могу что-то сделать против вас?
— Перестаньте. Не будем об этом.
— Я не понимаю, чёрт возьми! Вы просили не лгать, так будьте и сами примером.
— Я боюсь того, что предстоит сделать мне, — жёстко сказал он, держа в ладонях моё лицо. Черты его исказила мука. — Если всё снова пойдёт не так, и принц погибнет, не оставив наследника, мне придётся начать заново. Заново, Айрис! Вы понимаете, что это значит? Своими руками мне придётся оборвать вашу жизнь! И я уже не уверен, что смогу!
Впервые я видела, как он вышел из себя. Впервые слышала, как перешёл на крик. Рухнули все щиты изо льда и камня, и он передо мной как на ладони — человек, попавший в ловушку собственного замысла.
— Тогда не смотрите на меня так пристально, — шепчу я и сажусь вровень с ним. — Не касайтесь так нежно. Никогда больше не целуйте. И тогда я сама вложу нож вам в руки, если время придёт.
Взгляд липнет к губам, мечется по лицу. Воздух словно заполнен бензиновыми парами, достаточно одной искры, чтобы всё взлетело на воздух. Всё замирает, даже дыхание. Я встречаюсь с глазами напротив, тёмными, смотрящими на меня с отчаянием.
И мир взрывается. Он рывком подаётся вперёд, целуя с таким пылом, что впечатывает в спинку дивана. Сминает губы — и всё сжимается до этого ощущения, единственного, что сейчас важно. Гладит затылок, перебирает волосы, пуская волну дрожи по всему телу. Срывает поцелуй за поцелуем, обхватив ладонями лицо, скользит своим языком по моему — и я горю заживо. Чувства захлёстывают, я хочу смеяться, как безумная, но для этого придётся оборвать поцелуй, а хуже этого ничего не выдумать.
Губы касаются шеи, мажут по щекам, по тонкой коже век, впиваются у самой ключицы, я задыхаюсь, будто бегу со всех ног, цепляюсь за его плечи. Хватаю воздух, но его всё равно не хватает, кислород сгорает дотла, до серой золы.
Я не сразу замечаю, что он отстраняется. Ещё тянусь по инерции, но меня останавливают.
Мессир Вальде загнанно дышит. Широкая грудь под рубашкой ходит ходуном, в глазах пожар, волосы размётаны по плечам — он выглядит так, что я теряю последние крохи разума.
Наверное, он тоже их потерял. Потому что то, что он говорит следом, звучит как полное безумие:
— Нужно остановиться, — выдавленное сквозь зубы, — иначе мы оба об этом пожалеем. Уходите сейчас же, пока я в состоянии сдерживаться.
Я непонимающе смотрю на него. Он должен был держать меня, но вместо этого столкнул с обрыва. Всё ухнуло вниз.
— Вы издеваетесь? — говорю ломким голосом. Думала, что слёз не осталось, но вот они, застилают глаза пеленой. Я вскакиваю на ноги и сжимаю кулаки, почти кричу, швыряя в него слова: — Вы не дали мне выбора, когда забросили в этот мир, так дайте же его хотя бы себе!
— Мой выбор давно сделан, — с горечью произносит он. Это неправильно, я не хочу этого, едва не затыкаю уши, чтобы не слышать: — И в нём нет места для любви.
Рушатся города, обвалы стирают горы, реки текут вспять — сотрясает до основания весь мой мир. Я рычу, хватаясь за складки юбки, чтобы не разнести всё, что есть в этой комнате:
— А если ничего не случится, м? Принц женится, новая королева нарожает выводок кудрявых детишек, и Регелан устремится в безоблачное будущее. Вы не добьётесь лучшего, если будете думать только о худшем. Вместо того, чтобы переживать о моей смерти, сделайте так, чтобы мне не пришлось умирать! Но вы предпочитаете осторожничать, отвергаете меня, хотя всё ваше существо стремится ко мне так же, как я к вам! Это трусость. И вы — трус!
Оглушительно хлопнула дверь за моей спиной, отрезая от кабинета. Шаги вколачиваются в паркет, и я жалею, что не могу проломить его насквозь, разрушить весь этот чёртов дворец до основания. Разряды искрят между пальцев лиловыми дугами — я стряхиваю их, как налипший сор.
***
Дорогие друзья! Книга выходит на финишную прямую, нас ждёт феерическая кульминация и развязка. К 18 марта история будет завершена, все узлы развязаны, а загадки получат свои ответы. Впереди не только крутые повороты, но и долгожданный хэппи-энд.
Большое спасибо всем, кто оставляет отзывы и ставит звёзды. Это не только приятно, но и придаёт сил продолжать. Как и всякого человека, меня часто одолевают сомнения: а моё ли это? Стоит ли продолжать? Будет ли это нравиться хоть кому-то? Благодаря вам я преодолеваю страхи и двигаюсь вперёд.