Шанс для злодейки

Глава 65

Не сказать, что это были крики радости. Больше похоже на удивление: ничего себе, град с яйцо! Ничего себе, королева едет!

Я выглянула из-за спины герцога Вулверика. Помост загораживал весь обзор, можно было разглядеть только раззолоченную карету на краю площади, да самое начало бордовой дорожки. Под аркой стоял священнослужитель, его парчовая риза отбрасывала золотистые отблески на цветы. С правого бока несколько гвардейцев бросили заигрывать с молоденькими горожанками и вытянулись во фрунт возле мешков. Слева от ратуши людей отделяло ограждение, наспех сколоченное из грубых досок, за ним колыхалась толпа. Прямо на ступенях расположились музыканты, готовые грянуть марш.

Краски под безоблачным небом светились так ярко, что глаза болели, из пёстрого многоцветья выпадали отдельные пятна: солнечно-жёлтые ленты в косах, кроваво-красный шейный платок, сугроб белоснежной шали. Запах смолы и дерева заслонил собой мир, навязчиво лез в нос.

Стянутые в тугой пучок волосы тянуло, отвлекая. Я мотнула головой, как рассерженная лошадь, вытерла влажные руки о штаны. Под рёбрами закаменело от волнения, всё тело сжалось пружиной. Всё или ничего.

Мир раздваивался. Я чувствовала это так же отчётливо, как запах пота от герцога Вулверика, как выщербленный край ступени под ногой. Нашла глазами принца...

И в этот миг прямо над нами поплыл колокольный звон.

Сигнал.

— Пора, — бросил Эдельгар. Губы сжаты, в глазах пылает решимость.

Молодой лев пришёл изгнать старого.

Под прикрытием наших гвардейцев мы покидаем ратушу и пробираемся вперёд, к помосту, разрезая ряды музыкантов, как ледокол. Прямо сейчас в город проникают наши союзники, пользуясь тем, что основная стража сосредоточена в районе площади. Мы остаёмся внизу, а Эдельгар на десятом ударе колокола в лёгком прыжке взбирается на помост и выпрямляется в полный рост. Открытый взглядам, он предстаёт перед целым Данкрифом.

По толпе прокатывается слитный вздох.

Недоумение, испуг, ликование — всё в этом звуке.

Пользуясь всеобщим замешательством, я поднимаюсь следом, хоронясь за спинами пажей, фрейлин и девочек с корзинами лепестков.

Вижу отца. Его скулы почти такие же белые, как шёлк, укрывающий помост, напомаженные волосы сально блестят. В пене пышного воротника голова кажется слишком маленькой. Он стоит напротив королевы, сменившей траур на свадебный наряд с таким длинным шлейфом, что его тащила целая дюжина пажей. Рука в руке, они встречают появление Эдельгара с одинаково деревянными лицами. Священнослужитель роняет молитвенник, пажи суетятся, дёргают друг друга за рукава с раскрытыми от восторга ртами.

Принц выходит к самому краю помоста, разводит руки, будто внимание и так не приковано к нему намертво.

— Мой народ, жители Регелана!..

Но отец не был бы собой, если бы позволил победе выскользнуть из рук, когда уже почти сомкнул их на нежной шее.

— Схватить предателя! — командует он, указывая пальцем с перстнем-печаткой. Не дрожит, отмечаю я мимоходом и подбираюсь ещё ближе, расталкивая плечами надушенных фрейлин в кринолинах. — Убийца короля предстанет перед судом!

Стальная уверенность в его голосе гипнотизирует, ею можно разгибать подковы и поворачивать реки вспять. Не удивительно, что несколько гвардейцев послушно делает шаг в сторону принца. Я напрягаюсь, на кончиках пальцев трещат разряды — пусть только рискнут!

Но остальные стоят на месте. Они знают Эдельгара не как лицо на портрете, не как громкое имя в списке престолонаследников, а лично. Он никогда не чурался людей, относился по-человечески ко всем, кого отец считает вторым сортом — и сейчас это сыграло в его пользу.

Вышедшие вперёд теряют решимость, оглядываются и всё-таки отступают обратно со смущением на лицах. Я прямо слышу их мысли: «Надеюсь, никто не запомнит, что это был я».

— Мой народ, — повторяет принц, его голос наливается силой и взлетает над огромной толпой, — жители Регелана! Пришло время призвать к ответу виновных! Мой отец, ваш король, вероломно убит. Я был там, видел его смерть от бандитской стрелы и сам едва не погиб. Не только король пал в тот день, четырнадцать достойных людей покинули этот мир навсегда! Моя душа горела горем и яростью, я жаждал справедливого возмездия! Но что же я услышал, когда вернулся? Королева и Третий советник казнили моего дядю, который никогда в жизни не злоумышлял против брата!

— Чушь! — взвилась королева Бриония, её лицо перекосилось. — Не верьте ему! Он заодно с Лефортом! Он убил короля, чтобы занять трон!

— Заткнись, — крикнул кто-то из толпы. Следом полетело яблоко и сочно шлёпнулось у ног королевы, обдав подол брызгами. Та шарахнулась в сторону.

Я заметила, как изменилось лицо отца. Теперь он бросал косые взгляды по сторонам, как затравленное животное, держал скрюченные пальцы у пояса, словно ждал, что сейчас нападут — и готовился выцарапать глаза. Чувствует, куда ветер дует. На народной любви им с королевой не выплыть.

— Так её!

— Только мужа схоронила, а уже с новым в спальню!

— За короля!

На помост градом сыпется всё, что нашлось в карманах и под ногами: огрызки, орехи в скорлупе, гнилой помидор, камни. Гвардейцы пытаются отодвинуть толпу, но та напирает, строй по бокам дорожки схлопывается, и путь к карете теперь отрезан. Королева прячется за спины фрейлин, шипя от злости.

Герцог Вилфорт, напротив, прошёл вперёд, длинные полы изумрудного камзола хлопнули птичьими крыльями.

— Жалкая чернь! — заорал он, разбрызгивая слюну. — Вам дурят голову! Он пришёл сюда без единого доказательства!

Он надрывается, изрыгает потоки грязи на тех, кем желал править. Я смотрю на лица и вижу в них отражения своих чувств: отвращение и гнев. Но чем дальше от помоста, тем больше людей поворачивается в другую сторону — их привлекает что-то за углом. Под нарастающий гул из тени между домами появляется вооружённый отряд. Это не гвардейцы, на них синяя форма.

Стражники выхватывают оружие.

— Опустите мечи! — командует Эдельгар, перекрикивая толпу, пока отряд с трудом пробирается к помосту. Они держат строй-скобку, укрывая кого-то за спинами. — Это не враг! Пропустите их!

— Видите?! — так и подскочил отец. — Мальчишка уже сдал город, то же самое будет и с вашими домами!

Строй расступается, среди синей формы я вижу знакомые чёрные одеяния.

Сэр Броуз тащит за собой какого-то мужчину, лицо которого больше напоминает давленную сливу. Он безжалостно дёргает его за верёвку, которая стягивает локти за спиной, тот еле успевает переставлять ноги. У меня сразу же ноют плечи — ещё помнят это ощущение.

На той руке, что ближе ко мне, недостаёт одного пальца.

Дознаватель не требует тишины. Она сама опускается на площадь слоем ваты, шорохи сливаются под ним, шелестят крыльями тысячи насекомых. Сэр Броуз швыряет пленника, тот врезается коленями в доски, по белому шёлку расцветают алые маки.

— Назови своё имя, — голос дознавателя вроде не громкий, но слышно отчётливее иного крика. Я уверена, что его слова долетают до самых дальних углов площади, до самых высоких крыш. Пленник что-то бормочет, пузырится кровавая слюна. Сухая рука хватает его за мышастые волосы и встряхивает: — Назови. Своё. Имя.

— Ленни, — выкрикивает пленник, — Ленни Четыре пальца!

— Скажи, Ленни Четыре пальца, ты узнаёшь кого-нибудь из этих людей?

Заплывшие глаза мечутся по лицам, пока не останавливаются на одном.

— Этот! Этого знаю! — орёт он и содрогается всем телом, потому что сэр Броуз снова тянет его за лохмы. — Третий советник! Это он нас нанял! Мы просто дело делали, как всегда было, по тёмному закону живём! Наёмник не спрашивает, наёмник делает! Герцог ваш всё придумал, — захлёбывался словами Ленни так, словно боялся опоздать, — слил нам всё, ха-хха, про охрану слил, про то, в какой карете король с принцем едут. Он и принца велел кокнуть, да там девка оказалась из магиков, про которую не упредил.

— Идиот, — процедил герцог, — ты себе этим свободы не купишь. Тебя повесят на этом самом месте, скудоумное отродье.

— А и пусть, — оскалился Ленни, демонстрируя выбитый зуб, — да только ты рядом закачаешься. Моя дорожка всё равно сюда вела, а в такой компании и повисеть не стыдно. Ишь ты, с самим герцогом на одной перекладине болтаться буду, хха!

Вокруг отца незаметно расширялось пустое место. От него пятятся, как от прокажённого. Он понимает это, кривит рот в злобной гримасе.

А потом замечает меня.

Бросок кобры — и к моей шее прижата сталь. Так быстро, что я не успеваю ничего сообразить, просто раз — и кожу уже холодит лезвие, а плечи стискивает рука, едва не ломая кости.

— Если хоть кто-нибудь попробует меня остановить, — шипит отец над моим ухом, — я вспорю ей горло. Если хоть кто-нибудь последует за нами — я вспорю ей горло. И не думайте, что у меня дрогнет рука.

Вместо страха я взрываюсь гневом, кровь закипает в миг. Да что ты за мразь такая! Я хватаю его руку и посылаю разряд, трещит электричество, шевелятся волосы — сейчас! Но магия ухает в никуда.

Как?..

Перстень-печатка бликует, когда он стучит пальцем по моему плечу.

— Второй раз одним и тем же фокусом меня не достать, — говорит отец и тащит прочь с помоста, прикрываясь мной, как живым щитом. — Расступились, смерды!

Мой разум скачет зигзагами, вертится, пытается отыскать выход из этой ловушки. Нельзя даже дёрнуться, наточенное лезвие режет кожу как масло. Герцогу нужно лишь дёрнуть рукой, чтобы оставить смертельную рану.

Толпа ревёт вокруг меня, её штормит, когда приходится расступиться. Рты молят, ругают, клянут, но руки не смеют тронуть. Я беззвучно шиплю проклятия, клокочу от ярости, но сколько ни пытаюсь расколоть его череп магией, всё зря. Амулет работает, поглощая каждый заряд. Я не сдаюсь, надеюсь перегрузить его, исчерпать прочность.

Запах озона следует за нами, отмечая путь, я вижу лишь то, что впереди — карета, в оглоблях которой гарцуют белоснежные кони. Прекрасные, они похожи на сон — и от этого лишь сильнее ощущение кошмара, от которого нужно проснуться.

Я пытаюсь затормозить, упираюсь ногами — и тогда нож острой болью впивается в горло. На лбу мгновенно выступает пот. Горячая струйка крови струится под воротник.

Вот, когда липкий страх просочился из живота, вот, когда он задрожал тонкой плёнкой вокруг каждого органа. Голос толпы перекрыло биение сердца, бешеная скачка в груди отдаёт в рёбра.

Голос разума убеждает, что я нужна ему живой, что козырную карту не рвут на куски. Но и его не слышно за шумом крови, за тем слепым ужасом, что смотрит из темноты.

Никто не придёт.

Никто не поможет.

Я боюсь закрыть глаза, боюсь даже моргать, потому что знаю — открою глаза и увижу старый линолеум кухни в разводах собственной крови.

Дыхание прерывается, звучит короткой очередью, воздуха не хватает, чтобы вдохнуть как следует, он весь вдруг окаменел и не лезет в меня, царапает горло острыми гранями. На королевском гербе кареты танцуют золотые блики, как будто сзади что-то горит…

— Аааааа!

Люди бросаются врассыпную, валятся друг на друга, кричат. По земле прокатывается дрожь, брусчатка вздымается под ногами, словно под нею проснулось и пытается сбросить нас древнее нечто. Отец теряет равновесие и выпускает меня, в руке блестит длинный кинжал. Я падаю, удар спиной оземь вышибает дух. Подхватываюсь и вижу, что он устоял на ногах — и теперь прорывается к лошадям, отмахиваясь от преследователей, кинжал сверкает серебряной молнией. Кто-то вскрикивает, шарахается в сторону.

Я срываюсь с места и бегу за ним, но мимо, обгоняя, проносится ток холодного воздуха. Прохлада касается щеки, удивительно знакомое ощущение… Оглушительный треск, будто целый айсберг откололся от льдины и протаранил площадь.

На глазах всего города из ниоткуда вдруг вырастает исполинское кольцо льда, внутри которого заточён герцог Вилфорт. Я вижу, как мечется его силуэт, бессильно колотит по синеватым искристым стенам.

В воздухе ещё висит шлейф этой силы, прохладной и свежей, как глоток горного воздуха. Не веря, я оборачиваюсь, пропитанный кровью ворот рубахи отклеивается от шеи.

Семеро магов бегут по голой земле, брусчатка вокруг топорщится раскрытой шишкой. А впереди них тот, из-за кого я мигом забываю об усталости, страхе, о том, что порез на шее кровоточит и что вся площадь смотрит на нас. Спотыкаясь, я несусь со всех ног, и ни одна птица в мире не смогла бы меня обогнать.

Я влетаю в его руки, вдыхаю запах и не могу выдавить и звука, потому что в горле стоит ком. Он здесь, он здесь! Я не верю до конца и вжимаюсь сильнее, чтобы впитать его всей собой и осознать уже в полной мере.

— Не плачь, моя радость, слышишь? Не плачь, всё хорошо, — шепчет Дариан, и только тогда я понимаю, что реву в три ручья, уткнувшись ему в грудь.

Я сопротивляюсь, но он всё-таки отстраняет меня, обхватывает лицо ладонями. Наши глаза встречаются — и пусть хоть вся площадь провалится, хоть весь Регелан поглотит ненасытное море, — ничто не имеет значения в этот миг. Я цепляюсь за его руки, за лицо, белые волосы скользят под моими пальцами, смех мешается со слезами.

Он целует меня. И ещё. Коротко и сильно, так, что не нужно слов. Привстав, я обхватываю его за шею, тяну к себе, утыкаюсь носом куда-то в ухо. Ласковые сильные руки сходятся на моей спине — и тёплое чувство расходится по всему телу, отрезает невидимой леской висящие на нём грузы.

С титаническим усилием воли я отлипаю от него и гнусаво бормочу, то и дело шмыгая носом:

— На нас точно все смотрят.

— Их проблемы, — говорит он и улыбается мне одной.