Шанс для злодейки

Глава 55

Скрипнула и открылась дверь, которую я хотела вечность держать запертой.

Потянулись скользкие щупальца, сотканные из самой тьмы. Они жаждут меня, приникают влажными отростками, угольный дым клубится и вьётся вокруг.

«Мы всегда будем с тобой. Мы и есть ты».

У мужчины, что стоит напротив, большие голубые глаза. Мне нравится, как они блестят, когда он счастлив, как становятся почти бирюзовыми в минуты удовольствия.

Сейчас он злится.

Тесной кухни не хватит, чтобы вместить эту злость. Вчера он праздновал день рождения с друзьями, так что запах перегара ещё держится, а на белках глаз красными звёздочками отмечены лопнувшие сосуды. Набрякшие веки, мятая рубашка, засохшая корочка возле рта. Не лучший вид, но я люблю его и смахиваю неприглядные детали, как сор, пытаюсь разглядеть за ними то солнце, за которым последовала почти год назад. Не так часто его доводилось видеть: то командировки и завалы на работе, то больная мама, с неприятным характером, из-за которого он до сих пор нас не познакомил, да ещё тесный круг друзей, в который не принято приводить женщин. Иногда я обижалась до соплей, как вчера, когда оказалось, что мне нет места на празднике. Но всё равно прощала. Ради сонных объятий по утрам, поездок далеко за город и тех слов, что он говорил, когда был в настроении. «Мы могли бы стать идеальной семьёй, — говорил он, проникновенно смотря в самую душу, и я замирала в сладостном ожидании. — Детей бы завели». Пусть не сегодня, но однажды он созреет. Он ведь так любит меня, хоть и жалуется частенько, что мой характер невыносим.

Но сейчас лакированная картинка счастливого будущего идёт трещинами.

Он злится.

Он не должен злиться, но делает это. Глаза налились кровью ещё больше, зубы сцеплены. Он отворачивается, как будто я совершила нечто такое, отчего ему противно на меня смотреть.

— Какой срок? — цедит он, вытряхивая сигарету из пачки.

Я сперва морщусь от понимания, что придётся дышать противным дымом, и только потом осознаю вопрос.

— Тринадцать недель.

С бумажным стуком на пол падает несколько сигарет, чиркает зажигалка. Он делает затяжку, и вся поза его — готовность отразить нападение. Набыченный, с поднятыми плечами. Не так я всё представляла. Растерянность и разочарование горьким ядом проникает в меня вместе с запахом дыма. В горле першит. Я наливаю воды из-под крана, только чтобы не стоять столбом.

— Дам денег, сходишь сегодня, — бросает он мне в спину.

Слова застревают в ней, вспарывают кожу, доходя до самого сердца. Меня как будто прижгли раскалённым прутом. Чашка падает в раковину, перекатывается на круглом боку.

— Что? — Я ещё надеюсь, что ослышалась.

— Что? — передразнивает он, кривляясь. — Руки в ноги, говорю, и бегом. Писец, подарочек, я на траты не рассчитывал вообще-то.

— Тринадцать недель, — повторяю я, хотя хочу сказать совершенно другое.

Я хочу биться в истерике, потому что всё идёт не так, как должно, чудовищная неправильность, в которую я не могу верить. А вместо этого едва блею, обмирая внутри. Та часть меня, в которой уже проснулось материнство, где-то за гранью рассудка боится, что всё это видит и слышит ребёнок. — Аборт до двенадцати делают.

Его лицо, которое уже расслабилось, обращается в камень.

А потом вспыхивает яростью — и она падает на меня.

— Вот ты тварь, — говорит он и отшвыривает сигарету в раковину. Пепел шипит. — Специально ждала, да? Чтоб ничего сделать уже нельзя было? Я думал, ты тупая у нас, наивный цветочек, а ты хитрая тварина, оказывается.

Он смотрит так, словно впервые видит, словно всё обо мне понял.

Словно я только что предала его.

Острое чувство несправедливости раздирает на части.

— Ты же сам говорил, что хочешь! — Я ещё пытаюсь что-то спасти. Беру его за руку, но он выдёргивает её, как будто от прокажённой. — Я не специально, честно, просто не заметила! Цикл всегда скакал. А когда заподозрила неладное… Я сама узнала только пару дней назад. Хотела сюрприз тебе сделать. Обрадовать.

Его смешок хуже любой ругани.

— Обрадовать? Ты серьёзно сейчас? Обрадовать?! — орёт он, багровея от самой шеи. — Так. Есть у меня знакомый человечек, позвоню, скажет, к кому обратиться. Тринадцать не особо больше двенадцати.

— Я не хочу, — шепчу я так тихо, что он слышит. Повторяю уже громче: — Я не хочу! Почему ты так реагируешь? Ты же сам говорил, что из нас бы вышла прекрасная семья. Дети. Детей хотел. Ты же говорил. Ты говорил.

Как заведённая, я повторяю одно и то же. Заклинание, которое не желает срабатывать, молитва, которой не докричаться ни до одного бога. И чем больше я говорю, тем сильнее он наливается яростью, пока не взрывается:

— Каких детей, дура?! Какую семью?! Я и так женат! Пустил в свободную хату пожить, а ты уже губу раскатала! Другая баба давно бы догадалась, а тебя, видать, всё устраивало.

Я вдыхаю, но воздуха нет, вакуум сжимает лёгкие в крошечные мешочки.

— Катись к чёрту, — говорю мёртвым голосом. — Съеду сегодня же.

Кажется, что это кухня поворачивается вокруг, а я стою на месте, вросшая в этажи.

— Не-не-не, — быстро спохватывается он и больно цепляет за локоть, — куда пошла. Сначала избавимся от проблемы, а потом катись, куда хочешь.

— Отвали, — огрызаюсь я, пытаюсь освободиться, но хватка крепкая. — Пусти меня сейчас же! Сама воспитаю!

— Кого ты воспитаешь, припадочная, — пыхтит он, пытаясь меня удержать, сжимает клещами, до синяков, — припрёшься потом мне на порог алименты требовать. Если жена узнает, меня тесть в ближайшем лесу зароет.

— Пусти! — Я рычу ему в лицо, злые слёзы катятся из глаз. — Не нужно мне ничего от тебя, мразь. Это моё дело! А жена всё равно однажды узнает, какой ты урод на самом деле!

Я вырываю руку и бью его в грудь. Это даже не удар, больше шлепок — никогда не была сильной.

Его лицо искажает судорога.

Я не вижу в нём ничего знакомого, ничего человеческого.

— Это ты виновата, — страшным шёпотом говорит это существо. — Я не хотел. Это ты меня вынудила. У меня нет другого выхода.

Удар по лицу застигает врасплох. От следующего взрывается болью живот. Внутренности впились в позвоночник, их выворачивает наизнанку, я пытаюсь вдохнуть, но тело не подчиняется больше. Слепой животный ужас застилает глаза. В колени врезается кафель пола, я падаю на бок и корчусь. Хриплю, как животное. «Спасите меня, кто-нибудь, помогите!», — я кричу во вселенную, разрывается мозг, но той всё равно.

Он заносит надо мной ногу. Медленно, с оттяжкой.

— Это ты виновата, — слышу я приговор.

Пытаюсь прикрыть руками живот, но всё бесполезно, всё безнадёжно.

Никто не спасёт. Никто не придёт.

Новая боль обрушивается на меня и вырубает свет.

Когда я прихожу в себя на грязном полу, никого рядом нет. Больно моргать, правое веко едва шевелится. Я касаюсь его: тугая подушка, пульсирующая боль отдаёт в пальцы. Затаившись, вслушиваюсь. Вздрагиваю, страшась уловить шаги. В квартире тихо, из открытого окна слышны звуки машин. В полосах солнечного света танцуют пылинки.

Мир живёт своей жизнью.

А я — омертвела.

Даже боль доносится откуда-то издалека, словно всё не со мной.

Здесь нельзя оставаться, эта квартира — капкан. Я кое-как спускаюсь по лестнице, иду по длинной оживлённой улице, не разбирая дороги. Люди врезаются в меня, словно в невидимку. А когда замечают, спешат отойти подальше. Должно быть, принимают за алкашку или бомжиху, подравшуюся за место у бака, ведь приличным людям не разбивают лица. Мне всё равно.

Июльское солнце изливается на асфальт, дрожит нагретый воздух, буйствует зелень, припудренная городской пылью. Из-за стеклянных витрин смотрят безликие манекены. Я могу встать рядом с ними и не будет никакой разницы.

Абсолютная пустота поглощает меня, высасывает до последней капли. Она не боль, и не страх, она гораздо больше и не знает жалости. Всё, во что я верила, всё, о чём мечтала, рассыпалось прахом и стало ничем.

Заберите меня отсюда. Из этого искалеченного тела, ставшего могилой.

Поворот в переулок. Здесь почти нет людей, горбится тротуар под ногами. Я бреду вдоль стены, чтобы не упасть. Пальцы скользят по шершавой кладке стен — и это единственное, что я чувствую. Впереди жёлтая лента, обходить которую нет никаких сил, я поднимаю её и иду напрямик. Здание старое, кирпичи крошатся от одного взгляда на них. Мои руки в рыжих глиняных крошках, неприятные и сухие. Скрипит что-то над головой. Я цепляю промоченный дождями лист и бездумно читаю начало: «Осторожно, авари…»

Поздно.

Металлу, который годами съедала ржавчина, пришёл час сломаться. Я успеваю лишь услышать крик позади и вдохнуть облако пыли.

А следующее, что вижу — незнакомая комната, край одеяла. Шёлковые обои цвета васильков и высокий юноша с мрачным лицом, похожий на птицу. Ток прохладного воздуха окатывает с головы до ног.

Я вздрагиваю. Лицо расплывается, щупальца обвивают, стискивают грудную клетку, пролезают под рёбра, тело горит в лихорадке. Я отрываю их от себя, как пиявок, отшвыриваю и топчу, размётываю в клочья.

У прошлого больше нет власти надо мной. Оно там, позади. Гадюка без зубов, не способная причинить вред. Я сильнее него, потому что могу выдержать.

Прохладный ветерок приносит успокоение, остужает разгорячённую кожу. Откуда он здесь? Он реальнее, чем я сама. Подхватывает ставшее легче пуха тело и несёт наверх, где среди танцующих длинных теней наконец-то забрезжил свет. Всё быстрее и быстрее, ветер свистит в ушах, свет надвигается и становится таким ярким, что больно глазам.

Я жмурюсь в предчувствии столкновения.

И распахиваю глаза, когда мир обрушивается всем весом, сотней звуков и ощущений за раз. Я таращусь, ошалевшая, оглушённая, хватаюсь за чьи-то руки, прижатые к моему животу, захлёбываюсь дыханием, и воздух — настоящий, напоённый запахами леса, воздух, — наполняет грудь. Надо мной паутинки ветвей расчертили предгрозовое небо и висит кусочек колёсного обода.

«Почему карета на боку?» — удивляюсь я про себя и тут же вспоминаю.

— Очнулась! — восклицает кто-то сбоку. Кажется, это голос Эдельгара.

Чтобы убедиться, нужно повернуть голову, но она весит больше, чем весь земной шар. Я жду, что боль от раны вот-вот ударит копьём, но вместо этого по телу приятно растекается энергия.

Тогда я перевожу взгляд вниз. Мессир Вальде возле меня, прямо на голой земле. Длинные белые волосы закрывают его лицо, я хочу отвести их, но руки как тряпочные, еле шевелятся. От его ладоней, сложенных накрест, расходятся волны магической силы, настолько мощной, что их серебристый свет проступает в реальности. Я никогда такого не видела, никогда такого не чувствовала.

Его сила не похожа на мою. Она течёт по венам глотком горного воздуха, инеем от ночных заморозков, сверкающей снежной пылью. Свежая и прохладная, будоражит, призывая к жизни. Я чувствую, как под его руками, под тканью пропоротого платья, стягиваются края раны и немедленно начинают чесаться.

Радость, светлая и чистая, смывает остатки тьмы. Он здесь. Со мной. Не бросил, не оставил умирать в одиночестве. Он здесь, а значит, всё будет хорошо.

Язык неуклюже шевелится:

— Ты всё-таки успел.

Маг поднимает голову, и я осекаюсь.

По всему лицу расходятся страшные чёрные вены, а в самих глазах — мука. Кожа обтянула скулы, отслаиваются чешуйки, он сохнет на глазах, будто что-то выпивает из него жизнь.

Кто-то.

— Хватит! — Я пытаюсь отпихнуть его, сбросить руки, но он не даёт. От жалкого бессилия дрожат губы. — Да какого чёрта! Хватит! Ты же сам погибнешь!

— Ещё не всё, — жёстко говорит он и склоняется ко мне, показывая руку. У глаз мелькает фиолетовый аметист. — Слушай меня внимательно, Айрис. Это кольцо обеспечивает связь твоей души с телом. Если я зайду слишком далеко, ты возьмёшь его и каждые семь дней будешь восполнять заряд. Я спешил, как мог, чтобы научить тебя, но… Твоих сил может не хватить. Найди в городе Нила Брегана, он живёт в квартале алхимиков. Этому человеку можно доверять, он поможет, соберёт ещё людей.

— Остановись, — взмолилась я. — Пожалуйста, пожалуйста, остановись… Я не хочу никого искать, я хочу, чтобы ты был со мной!

Серебряный свет режет глаза. Я ненавижу себя за то, как приятна его сила, пытаюсь выдавить её и вернуть обратно, но натыкаюсь на стену. Мне не тягаться с ним. Спазм сжимает горло.

— Дариан! — От всхлипов все слова слипаются, я стараюсь, но выходит невнятно, по щекам течёт, противно лезет в уши: — А твой план? Неужели всё зря? Остановись, кто сделает это вместо тебя? Я ведь ничего не знаю о будущем!

Я всё говорю и говорю, с ужасом замечая, что тело уже не такое ватное.

Он смотрит только на меня.

— Я был глупцом, — шепчет и касается моего лба сухими губами, — живи. Это самое главное. Чтобы ты жила. Пусть хоть весь мир сгорит.

В его груди что-то хрипит. Горный поток иссякает до тонкого ручейка.

Я собираюсь с силами и наконец-то отталкиваю. Но он уже не дышит, тяжело валится на землю. Люди, чьих лиц я даже не могу разобрать, бросаются к нему, оттесняя меня в сторону. Меня парализует от ужаса. Разум пытается юркнуть в спасительную ложь.

Всё это не взаправду.

Всё как-нибудь образуется.

Кто-то другой, сильный и взрослый, обязательно всё исправит.

Я хватаю его за трусливый хвост и тащу обратно, не обращаю внимания на жалобный вой. Мы здесь и сейчас. И если я ничего не сделаю, то человек, которого я люблю, больше никогда не поднимется с этой мокрой лесной земли.