Дорога была не слишком ровная. Я то задрёмывала, то выпадала в реальность, когда карету подбрасывало на очередном ухабе. Пара часов дороги в таком режиме принесла лёгкую тошноту, усугубляемую голодом.
— Надо было хоть пирожок взять, — заворчала я, кутаясь в плащ.
— Целый день столоваться будете, — возразила Эдна, — какой уж там пирожок. Её величество уж не поскупится на угощение, всё по высшему разряду.
— Так это потом, а я хочу сейча-а-а-а-ас…
Канючила я больше со скуки.
То, что творилось на дороге ко дворцу, можно было назвать одним словом: столпотворение. Мы попали в затор из экипажей, и теперь еле тащились, слушая, как посмеиваются и бранятся кучера. Запас острот у тех был неиссякаемый, а ругательств — и того больше.
Иногда карета вдруг подавалась рывком вперёд на несколько метров, давая надежду, но тут же вставала снова. В одну из таких остановок в дверцу вдруг постучали. Я шарахнулась от неожиданности — в окне сияла улыбкой девушка. На голове её был капор, голубенький, как незабудки, с белой оторочкой, из под которого виднелись рыжевато-золотистые локоны. При виде неё Айрис внутри меня так встрепенулась, что пришлось вцепиться в сидение.
Умница Эдна среагировала первая. Она открыла дверцу и поманила девушку:
— Прошу вас, леди Эплбри, вы так ноги застудите! Скорее забирайтесь!
Ещё одно расхождение с известным мне будущим: в прошлый раз в дороге выпал снег, и никто из дам не стал бы выскакивать под него, рискуя намокнуть и простудиться.
Я разглядывала новую попутчицу во все глаза, находя всё больше несоответствий тому, что знала. Память Айрис словно была кривым зеркалом, искажающим достоинства и преумножающим недостатки. Выпуклую родинку у крыла носа она видела уродливой бородавкой. Возникающую по любому поводу улыбку — приторной и лицемерной гримасой. Розовые щёки наверняка заслуга румян, а глаза и вовсе слишком велики для такого лица. Она искала, за что бы зацепиться, и находила без труда. Ведь всякое уродство, как и красота — лишь в глазах смотрящего.
Когда я сумела отпихнуть желчную неприязнь Айрис в сторону, то признала Ханну Эплбри если не красавицей, то уж редкой милашкой точно. У неё были немного детские черты, выпуклые голубые глаза хранили невинное выражение, а вздёрнутый нос придавал лицу живости. Округлые черты делали внешность простоватой, не отнимая приятности. На фоне суровой красоты Айрис она выглядела фарфоровой пастушкой, играющей на свирели для фарфорового пастуха.
Не успела я опомниться, как Ханна полезла обниматься.
— Мы так давно не виделись! — Она тюкнула меня в щёку губами. — Рири, милая, как ты поживаешь? Твой брат вчера посетил нас с визитом, но я уже спала и не могла справиться о тебе… Говорят, ты болела?
Радость пёрла от неё во все стороны. Воображение сразу нарисовало щенка золотистого ретривера, бешено виляющего хвостом. Я прикусила щёку изнутри. Личные ощущения всё больше конфликтовали с теми, что хранила Айрис. Ревность ревностью, но как могла подняться рука на это солнечное существо?
Потом я вспомнила, что Ханна приняла ухаживания моего жениха, и решила всё же не делать поспешных выводов.
— Да какая там болезнь, — я отмахнулась, поправляя смятые её напором юбки. — Так, лёгкое недомогание. Стоит один раз слечь с головной болью, как все тут же тебя хоронят.
Не говорить же ей, что я едва не отправилась на тот свет, желая подчинить себе потусторонние силы. История неоднозначная сама по себе, а тот факт, что конечной целью было её, Ханны, устранение, добавляет пикантности.
Разговор вертелся вокруг знакомых, последних светских новостей и положения дел при дворе. Политика леди Эплбри не особенно интересовала. В отличие от Айрис, никакими договорённостями она связана не была, а потому большую часть года проводила во дворце, в компании двоюродной тётки и её дочерей, острых на язык погодок.
— Я только вернулась домой погостить, а тут такое случилось! — Она стиснула кулачки под подбородком и ещё больше округлила глаза. — Разве не удивительно?
— Что же удивительного, — пробормотала я, терзая пряжку плаща. — Если её величество была в положении, однажды это должно было закончиться. Тем или иным образом.
— Да, но всё равно… — Ханна немного приугасла, видя, что я не разделяю её восторг. Она подышала на стекло и вывела на запотевшем кружке завитушку. — Теперь у её величества тоже будет ребёнок.
Щёки её слегка порозовели. Кажется, малышка Ханна мечтает о семье? Последний ребёнок Эплбри, выросшая без сестёр и братьев, липнущая к любому, кто с нею добр. О её родителях я знала мало, лишь то, что они были недостаточно высокого положения, чтобы надеяться на брак со знатью первого сорта, и слишком высокого, чтобы опуститься до второго. Ни туда и ни сюда. Может, Радвин и хотел бы сделать ей предложение, но наш отец на такой мезальянс никогда не пойдёт. А без его согласия не будет ни содержания, ни наследства. Что за радость, привести молодую жену в казармы? Нет, он слишком любил её, чтобы обречь на такое существование.
Моему Леонару было проще. Вернее — будет. Сейчас-то он скован волей отца по рукам и ногам, но в ближайшее время его дед по матери оставит этот мир, сделав внука главным наследником. Получив деньги и независимость, тот разорвёт нашу помолвку, сделает предложение Ханне и…
— Ты часто видишь герцога Нагл… Герцога Олбриджа? — спросила я , внимательно глядя на притихшую девушку.
— Как сказать… — Она накрутила локон на палец, избегая смотреть мне в лицо. — Не то чтобы очень часто, но и не очень редко, словом, иногда мы видимся в залах, как и со всеми придворными.
Это лепетание говорило больше, чем иной крик. Ханна жалобно посмотрела на меня, удивительно несчастная в это мгновение. Почему-то мне стало легче. Судя по всему, она влюблена в него — а значит, Айрис не единственная дура на свете.
— Вот и приехали, — вдруг сказала Эдна.
Впереди показались распахнутые ворота дворца.