Сильная и независимая для котика (СИ)

Глава 1

Клара и Морган сидели в кают-компании попутки, разбавляя собой общество еще несколько гостей корабля, которые то и дело пытались заговорить. О погоде, о ценах на кромнецин, о редких товарах, встречающихся только на рынках третьего мира и, по мнению участников дискуссии, несправедливо считающихся контрабандой в системах СШГ. Катар не обращал на пустую болтовню внимания. Ну, в самом деле, какая погода в космосе? Какие кредитки и акции, когда на носу самая настоящая всегалактическая война?

Морган сердился, фыркал, а вот Клара с удовольствием поддерживала беседу с толстячком из её родного штата, успев за пятнадцать минут, наверное, выложить о себе всё: и кто она, и какой у неё чин в регулярных войсках, и куда едет, и даже немного о своей семье. Но стоило собеседнику поинтересоваться под чьим командованием отряд и как регулярные войска вообще оказались на Дромусе, их перебил другой малопримечательный попутчик, указав, что не время для разговоров, так как судно вот-вот взлетит.

И действительно по общей связи раздалось предупреждение капитана и корабль тяжело оторвался от земли. Неприятные ощущения в теле катара переплелись с душившей его в тот момент тревогой и, чем дальше они отдалялись от Дромуса, тем сильней Морган ощущал, как сдавливала в груди красная нить, завязанная петлей на сердце. Будто неведомая сила набросила арканом веревку, а кончик остался в руках сильной хозяйки. Расстояние между ними постепенно увеличивалось — крепче сжималось лассо. Одно радовало, нить уже не тонкая, не порвется. Она превратилась в надежный канат, и это катар тоже чувствовал.

Дорога прошла без приключений. Морган как мог, вразумлял Клару об опасностях связи между глупостью и мягким языком, а когда Дорн, испугавшись, наконец, поняла всю степень угрозы, принялся за объяснение принципа «осознанности». Подруга весь полет практиковалась, и по её заверениям, даже освоила этот нехитрый прием защиты от всякого рода аур и Исходов.

После приземления в Вирдельске — столице родной планеты Дорн — Морган попрощался с подругой возле общественного скайтрея, едущего к её городку, а сам еще немного задержался, чтобы побродить по магазинам в поисках сувениров для братьев и сестер. Основательно запасшись презентами, он пересчитал в уме родственников, вспомнил про самых дальних и повторил свой забег. Катар и запамятовал, какое громадное количество персон ждет его дома.

Найдя в бортшеринге попутку до Катарсиса, Морган уже через сутки ступил на твердую землю родной планеты. Взяв на прокат спидер, он доехал до символических ворот в деревню, что возвышались в виде деревянной арки, оставил на стоянке машину и, взвалив сумку, ставшую тяжелей в два раза из-за гостинцев, двинулся к дому. Никого Морган не предупредил о своём появлении. Не то, что бы катар хотел сделать сюрприз, просто забыл, поглощённый совсем иными заботами.

Деревня никак не изменилась с последнего его посещения. Она вообще осталась такой же, как в воспоминаниях из детства. Маленькие, самое большее трехэтажные домики, кривые узкие улочки, мощённые булыжником, ухоженные участки за невысокими заборами, приветливо приглашающие проходящих мимо соседей присесть на простенькие скамеечки без спинки, но зато под густой тенью раскидистых деревьев. Начался сезон цветения священного для катар ореха Бонко и поэтому все эти улочки, участки и скамейки сплошь были осыпаны розово-белыми лепестками, а в воздухе витал сладковатый аромат, наполняя истерзанную тревогами душу Моргана умиротворением и нежностью.

Дом, сколько всего с этим словом вылетает из разума, охваченного агонией бесконечных боевых действий! Дом, где тебя точно ждут, где тебе рады. Дом — уютное логово, ласковые мамины руки, не отягчающая трескотня младших сестер и братьев, запах сировых лепендиков на завтрак, затяжные разговоры с дедом и, конечно же, вечерние гуляния в Листоле с соплеменниками.

Деревня жила своей жизнью. Помимо цветения Бонко наступило и сложное время для сельскохозяйственных работников. Сир, злак растущий в полузатопленных чеках и являющийся основной пищей для катар, дал всходы, поэтому большинство мужчин и юношей пребывали на полях. Обычно удавалось собрать урожай, которого хватало не только на продажу и еду, но и для помощи вечно голодающим — клану Свистунов, члены которого из-за лени и тугодумия не умели возделывать зерно самостоятельно. Эти свиноподобные кочевые соседи издревле пристраивались станом к какому-нибудь катарскому прайду и затевали незначительные конфликты, подпитывая вражду между видами. Ну как, вражду. Это Свиньи считали, что непримиримо воюют и даже побеждают, катары давно перестали обращать на них внимания. Приносили излишки продуктов под забор, да там и оставляли с наилучшими пожеланиями. Не пропадать же добру, в самом деле. Но и тут Свистуны переиначивали и в полной уверенности утверждали, что взымают дань. Если бы Морган захотел, то один бы перестрелял клан из своей винтовки. Только вот понимание, что Свистуны просто недоразвитые, заставляли руку дрогнуть.

В этом году, свой стан Свиньи подвинули совсем близко к деревне. У них появился новый вожак — мелкий проволочник, что вселило неведанную ими до того уверенность. Ничего, отпуск и для решения этой проблемы как раз кстати. Морган припугнет Свиней как следует, и всё вернется на круги своя.

Мимо с шумом прошвырнула детвора — котята лет по восемь-девять, играющие, по всей видимости, в войнушку и спасение несчастных заложников. Морган брезгливо ощерился. Он-то уже давно выучил — война далеко не забава. Но что можно поделать? Всего лишь веяние времени. Когда у взрослых только и разговоров, что о сражениях, малышня тут же подхватывает идею для игр. «Не стоит пенять, коли зеркало кривое!» — справедливая катарская мудрость. Дети всего лишь отражение родителей.

Морган прошел мимо столпотворения галдящих детей. Один из котят, явно изображая держателя Силы, направил на другого руки и пафосно завопил, что было мочи:

— Познай мою мощь! Я выпущу в тебя стрелы темной энергии, и ты ничего не сделаешь мне бластером! Потому что мой энергетический щит непробиваемый! Так будет с каждым, кто восстанет против Императора Сина!

Остальные дети заулюлюкали, кто-то застонал, кто-то попятился прочь, «охая» и «ахая», а девочка напротив «йонгея» даже театрально упала в глубокий обморок, расчистив перед этим — так, между делом — от камней землю. Чем-то этот фарс напомнил Моргану капитана, и он невольно улыбнулся, представляя какие игры Мурси устраивала в детстве при монастыре. Хотя нет, наверняка, она изображала самого сильного и непобедимого «йонгея». «Божечки-кошечки, Мурсик же и есть йонгей!» — одёрнул себя Морган.

Он остановился и заинтересованно продолжил следить за представлением. Стало любопытно, какая же развязка положена такой драме. Из толпы малышей выскочил рослый котенок с короткой палкой в руке:

— А вот и нет! Я — Морик Морган, самый сильный и храбрый катар в галактике! — торжественно провозгласил он и, прищурив один глаз, понарошку выстрелил во врага. — Пиу-пиу!

— Ах, нет, я обречен! — так же театрально, как и его жертва, «йонгей» упал, держась за живот, видимо, сраженный наповал.

— Я спас вас, леди капитан! Давайте жениться! — протянул руку «Морик Морган» бессознательной девочке.

— Жениться, жениться, — подхватили остальные и гурьбой помчались в сад неподалеку.

Морган так и остался стоять с открытым от удивления ртом. Он совершенно не ожидал увидеть ничего подобного. Это что же получается, в его родной деревне только и разговоров, что о нем и капитане? Дети играют в него? Жениться? О времена, о нравы!

Морган проморгался. Раньше, мечтая стать национальным героем, он представлял себе всё как-то по-другому. Возможно, его бы чествовали в каждом доме, без сомнения смотрели бы с восхищением и, затаив дыхание, внимали бы рассказам о приключениях, как до этого заслушивались историями деда. Но то, что дети начнут изображать его, Морика Моргана, героем в своих играх!? Такое даже в голову не приходило. А ведь подобное отношение намного больше, чем даже признание старейшины на официальном уровне. Когда ты пример для подражания подрастающему поколению — вот, наверное, наивысшая степень награды для будущего лидера.

А что если многие из этих котят вырастут с уверенностью, что достаточно палки для нейтрализации йонгея? Ведь если бы Мурси тогда не накалила щит Виктуса, если бы Лорд сам его не сбросил, включая ловушку, то выстрел Моргана бы и не решил ничего. О, предки прайда, как же всё перевернулось вверх тормашками и задом-наперед! Вот почему он многократно говорил Мурси о неприемлемости подобного искажения фактов. Но капитан настояла на своем, мол, убил йонгея Морган и на этом всё!

Капралу захотелось тут же высказать ей своё негодование. Он активировал на запястье холофон и набрал рабочий ID капитана. «Ваш номер заблокирован» — высветилось неприятное сообщение.

Можно было бы и догадаться. Скорей всего сейчас у Мурси ID, вообще, отключен. Отпуск для того, чтобы устроить себе полную перезагрузку. Самому Моргану следует тоже постараться не думать о капитане. Чуток продержаться и посмотреть, вдруг это вправду никакая не влюбленность, а просто действие ауры. И прежде чем переступить порог отчего дома, Морган поклялся себе больше не думать о Мурси. Хотя бы ближайшие три дня.

***

Морик плотно прикрыл входную дверь, бросил сумку на обувную тумбочку, разулся и юркнул на кухню, которая начиналась практически сразу за небольшим узким коридором. У плиты стояла мать, помешивая что-то в сковородке. Уж сколько раз Морган ей показывал, как работает дроид-помощник, сколько раз пытался уговорить облегчить собственный труд, но мать оставалась непоколебимой. Для неё существовало одно золотое правило: «Если приготовлено собственными руками, то приготовлено с любовью». И самое парадоксальное в этой установке была её полная уверенность, что степень вкусности блюда зависела от степени усталости после процесса. То есть, по мнению его драгоценной матушки, чем сильней она утомилась в готовке, тем вкусней должно быть им. Но кашеварить на семнадцать персон — это перебор, считал лично Морган. Да и, выкидывая фантастические ожидания, мама готовила вкусно, но ничем не лучше запрограммированной для этого дела машины, а иногда и хуже. И всё получалось с точностью до наоборот. Чем сильней мама уставала на кухне, тем менее вкусно было приготовлено блюдо.

— Что стряпаешь? — поинтересовался Морган самым спокойным голосом, на какой только мог рассчитывать в такой непростой ситуации. Волновался он, словно школьник после родительского сбора.

— Сировые шарики, — автоматом ответила мама и обернулась. — Морик!

Она тут же бросила все свои приборы и поспешила заключить сына в объятия. Они у неё совсем не походили на капитанские — холодные и отстраненные. Морган успел отвыкнуть от закрытости, свойственной, наверное, всем представителям его расы. Мама только едва ухватила за плечи, приблизила свое лицо к его шее и сделала короткий громкий вздох, выказывая крайнюю степень любви по меркам катар. Морган повторил за ней и их «нежности» тут же прекратились.

— Почему ты не предупредил? Надолго?

— Отпуск дали неожиданно, не успел даже сообщение написать.

— Понятно. Голоден? Садись сейчас всё будет готово. Хотя нет, знаешь, не мог бы ты сходить к соседке за Шпуней? Она приглядывает за ним, пока старшие в школе, а Легорий с отцом сорняки дергает.

Морган вышел из дома и направился к бабке Пуги. Это была катарка в возрасте, организовавшая в своем дворике мини детский сад, после того, как осталась вдовой. Начала с сидения с внуками и правнуками, без сопротивления соглашаясь на помощь и с соседскими котятами. Теперь же каждый в деревне знал, кто может помочь, если необходимо съездить в большой город или неожиданно на поле потребуется любой, в состоянии удерживать в руках мотыгу.

Но в этом и заключалась философия катар — так устроена катарская община, так построено всё катарское общество. Если ты не хочешь помогать соседям или созидать на благо прайду, а желаешь только потреблять, то тебя окрестят каджитом, выгонят из приличного общества, и ты вынужден будешь остаться один на один во враждебном внешнем мире. И никто никогда не протянет тебе руку помощи, пока не покаешься всенародно. Информация о каджитах распространялась среди общин молниеносно, через старейшин, как в полиции передают фото потенциального преступника. Каждый месяц представители прайдов встречаются на кругу в старом лесу Бонко, где рассказывают новости о жизни своих поселений. Морган даже учувствовал в одном из таких сборищ, как-то дед брал его с собой. Это было удивительное приключение.

Морик заглянул на соседский участок, огороженный покосившимся в нескольких местах забором. Бабка Пуги сидела на лавочке, вязала что-то, а малыши, котят шесть или семь, ползали под её ногами, играли букашками, камушками, плюшевыми игрушками и вообще всем, что попадалось на глаза. Кто из них Шпуня, Морган не имел ни малейшего понятия. Мама присылала ему фотографию самого младшего брата, но Морик не смог запомнить отличительные черты малыша. Обыкновенный симпатичный котенок в рыжую полосочку.

— Морик, ты ли это? Или старческое зрение уже совсем меня подводит? — привстала со скамейки бабуля и энергично замахала рукой. — Привет, привет! Заходи, чайку попьем! Как же я рада видеть тебя. Надолго?

— На пару недель, неожиданно отпуск получил.

— Здорово! Чует моё сердце, завтра отлично отъедимся на пиру. Деда уже видел?

— Нет, только приехал. Мама за Шпуней послала.

— Детки, гляньте. Это ваш будущий старейшина — храбрый Морик Морган! Скажите: «Здравствуйте, старейшина!»

Дети невнятно и в разнобой затянули: «ждайштуйте, сталешнина» и Морган поспешно замахал головой, желая поскорей покончить с воспитательным процессом. Уж слишком были котята малы, чтобы понимать, кто перед ними стоит и тем более четко выговорить приветствие.

— Плохо, котятки. Давайте еще раз, все вместе.

— Бабушка Пуги, не надо, — попытался прервать процесс Морган. — Они же еще совсем несмышленыши!

— Тихо будь! Я учу подрастающее поколение почтению к старшим. Ты ведь не возражаешь, что это одна из главных характеристик достойного катара?

— Я согласен с вами. Но и вы меня извините — устал с дороги. Может быть, завтра продолжим пестовать детский сад?

— О, конечно, Морик! Держи, — бабушка Пуги подняла одиноко сидевшего котенка с соской во рту.

Морган взял его на руки и с удивлением отметил про себя, что для своего возраста Шпуня весит уже не мало. Он напряг память. Да, братику примерно два с половиной года. Морик укоризненно посмотрел на ничего не понимающего малыша и, как только повернул за дом и скрылся с глаз бабушки Пуги, тут же вытащил изо рта Шпуни соску. Брат закатился в рыданиях.

— Так, Шпуня, ты уже взрослый! Тебе два с половиной года! Где это видано, чтобы катар так долго соски сосал? — увещевал брата Морган по дороге, пытаясь его успокоить. Но получил в ответ только пятерней по лицу. Шпуня, может быть, и привязан к детству дольше, чем положено, но дух в нем живет точно боевой.

Когда они вошли на кухню, мама отобрала кричащего брата, попыталась вставить ему в разинутый рот пустышку, потом кусочек дрыни, даже предложила немного меда на собственном пальце, но это уже не помогало. Младший основательно взялся за истерику. Тогда мама аккуратно подхватила его рукой за холку и приподняла перед собой, легонько покачивая. Шпуня еще пару раз всхлипнул, но почти сразу успокоился, свернулся в пушистый комочек и прикрыл глазки. Тогда-то мама и смогла закрепить успокоительный процесс соской.

— Я тебе говорила, что он особенный. Ну что ты издеваешься?

— Шпуне больше двух! Неприемлемо таких взрослых котят таскать за холку, — ужасаясь, возразил Морган. — Ты слишком балуешь его. Он уже и на руках не должен сидеть! Еще соску запихнула. Кем вырастит, подумала? Избалованным тюфтей?

— Нормальным вырастит, — проворчала мама, отдавая успокоившегося малыша старшему сыну. — Пойди лучше поиграй с ним в детской. Я скоро уже всё закончу, да и остальные придут. Расскажешь нам о своих подвигах. Наслышаны мы немало, аж не верится, что про моего старшенького в газетах пишут!

— Про меня в газетах пишут? — оторопел Морган. — В каких?

— В разных. «Катарская правда», «Вести с полей», «Работник Катарсиса», даже в журнале «Крестьянка» был разобран твой образ как пример для выбора надежного мужа. Ладно, идите, пока малыш вновь не расплакался.

Морик со Шпуней прошли в детскую. Мозг Моргана лихорадочно пытался сообразить, как получилось, что основные новостные издания о нем не писали ни слова, ну кроме заметки о спасении канцлера Бет и награждении, да разве что еще об убийстве йонгея, а в газетах Катарсиса только и темы для разговоров — он? Да, уж если провинциальные журналисты захотят, то из маленького объема информации смогут раздуть такую сенсацию, что диву дашься. Видимо нечто подобное и произошло.

Морган поморщился и в очередной раз дал себе обещание не думать о большой политике и кому всё это выгодно, а сосредоточиться на полноценном отдыхе и «перезагрузке». Он посадил малыша перед огромной коробкой с игрушками и принялся предлагать ему всякие мелочи, чтобы начать какую-нибудь незамысловатую игру. Не в войнушку и не в спасение капитанов!

Предложил пластиковую лягуху, может быть братик захочет поиграть в болото и юного натуралиста. Но Шпуня тут же швырнул её в дальний угол комнаты. Морган строго поцокал языком, укоризненно качая головой, и сделал небольшое замечание о поддержании порядка в общем доме и расходовании сил на уборку разбросанных вещей. Отринутую игрушку поднял и положил обратно в ящик, а потом предложил на выбор сразу всё его содержимое.

Шпуня надолго погрузился в сокровищницу малышей, копался, перебирая, наконец, остановил свой выбор на блестящем скайтрее, доверительно посмотрел на Моргана, даже легонько улыбнулся, и со всей малышковой силы запулил в другой угол комнаты. И только Морик открыл рот, чтобы возмутиться, Шпуня принялся выхватывать игрушки без разбору и швырять их одну дальше другой. А когда Морган, не выдержав такого накала страстей, схватил брата за запястье, чтобы отчитать, тот опять треснул его по лицу свободной пятерней.

— Маленький йонгей! — вырвалось у Моргана старое ругательство.

— Он умеет играть только так, — со вздохом произнес Легорий, который тихонько зашел в комнату поздороваться. — Ничего ты не сделаешь с ним. Врач сказал, перерастет, нужно просто потерпеть. Привет, Морик!

— Легорий, ведь это неприемлемо! Это же форменный беспорядок, — но тут же Морган встрепенулся и с волнением спросил: — Врач? Шпуня болен?

— Доктора говорят, что у него какое-то расстройство аутентичного спектра.

— Аутичного наверное, понятно. Бедная мать, как она справляется?

— А как с тобой справлялись? И ничего, ты вырос и герой теперь. Морик, даже не представляешь, насколько я горд, что ты — мой старший брат! Но сейчас к нам направляется ураган, и я больше не успею ничего тебе сказать. Раз, два, три…

До уха Моргана донеслось звонкое, с каждым новым разом усиливающееся: «Морик, Морик, Морик», в комнату ворвалась Бусинка и тут же бросилась на шею.

— Мори-и-и-ик! — потерлась сестра о его щеку. — Ура! Пойдешь завтра со мной в школу? Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

— Ты уже не маленькая проявлять такие ласки, — в разрез тону и словам Морган с удовольствием крепко обнял сестру. Но тут же отстранил от себя. — А я уже взрослый мужчина, это неприемлемо.

— Я знаю, — скривилась Бусинка. — Ну как, пойдешь в школу со мной?

— Зачем?

— А ты представь! Заходим мы с тобой, и все замирают в приступе восхищения. Грозный победитель йонгеев, спаситель капитанов и канцлеров, гроза чудовищ и императора Сина! И рядом её старший брат. Вот все обзавидуются!

— То есть это ты — грозный победитель? — расхохотался Морган.

— Ну не ты же, в самом деле, — хмыкнул Легорий, в отличие от Морика живший с Бусей под одной крышей и не успевший отвыкнуть от её фантазерства.

— Я — будущий! А что, думаешь, не получится? Да я еще покажу этой вселенной кузькину мать!

— Опять сказок начиталась. Знаешь, Морик, у молодежи сейчас в моде книги о приключениях Кузьмы и его матери. Пишет какой-то школьник из соседней деревни. Буся больна этой темой, — пояснил Легорий.

— А что, читать очень полезно для мозга, ведь так? Тем более, их сочиняет наш соплеменник. Я у него даже автограф взяла. О! А ты знаешь, он и про тебя написал целый роман. Основанный на реальных событиях в вольном переложении.

— Я уже слышал это вольное переложение, и мне оно совсем не понравилось, — буркнул Морган. — Война серьезное дело, я не убивал йонгея только лишь одним выстрелом. Это была командная работа.

— Ой, ну точно взрослым стал! Такой же нудный брюзга, как и дед. Шпуня, а ну брось каку! — выкрикнула, прерывая себя, Бусинка и подбежала к котенку, который попытался запихать в рот кусок старого печенья, успевшего, наверное, мумифицироваться среди игрушек.

— Почему это вообще там? Когда я следил за вашими игрушками, такого не было!

— На меня не смотри, — мотнул головой Легорий. — Я отдан пока в распоряжение отцу. Обязанность следить за младшими на Бусинке и Шане.

— Ладно, я пойду, навещу деда. А ты приберись тут! — строго бросил Морган сестре.

— Приберись тут, — скопировала его интонацию Бусинка и неожиданно высунула язык. — Без мурчащих знаю!

— Поговори мне, — пригрозил пальцем Морган, но не смог сдержать усмешку.

— Морик, ты же придешь сегодня вечером в Листол? — остановил его Легорий. — Ребята захотят послушать о твоей службе. Там Катарина будет, она еще не обменивалась ни с кем орехом Бонко.

Морган непонимающе уставился на брата. Нет, он головой, конечно, осознавал, что именно пытается ему донести Легорий, но отказывался даже думать на этот счет. Вот еще! Катарина. Зачем Легорий о ней заговорил? Какое Морику дело, подкатывала она к кому орехи или нет?

— Поговаривают, она ждет твоего возвращения, — сокровенным шепотом сообщил брат. — Если ты понимаешь, о чем я.

— Да, да! Я в одном классе с её сестрой учусь! — оживилась Бусинка. — И скажу тебе по секрету, Катарина всем рассказывает, что ты единственная любовь в её жизни! Во как!

— Странно, мне казалось, она захотела разорвать наши отношения, — задумчиво произнес Морган, пытаясь вспомнить, из-за чего они с Катариной разругались.

— Ты че, братец, совсем ку-ку? Ты же её бросил, — расхохоталась неизвестно чему Бусинка. — Скажи, Легорий, как весь высший свет в шоке от такого был. Бросить первую красавицу прайда! До сих пор говорят, что так только Морик может.

— Ну да, брат. Ты ей дал от калитки улитку, а когда она пришла поговорить, сказал, что вам не о чем беседовать и захлопнул перед носом дверь. Бедная Катарина еще долго приходила в себя после такого унижения. Если бы старейшина не объяснил всем твой поступок, неизвестно, что вообще бы произошло с ней. Спилась бы, наверное, как каджит.

— А как старейшина всё объяснил? — нахмурился Морган.

— Дед сказал, ты рвался на войну, а любовь к Катарине удерживала здесь. Ну и таким радикальным образом ты предпочел долг перед Родиной. А разве не так всё было? — Легорий хитро прищурился, начиная что-то подозревать. — Тебя ведь в пример приводят, как истинного патриота. В школе на уроках катарского воспитания постоянно заходит разговор о тебе и твоей героической самоотверженности.

— Я признаться и не помню, — растерянно пожал плечами Морган. — Может, так и было.

— Он не помнит, — зашлась смехом Бусинка. — Ничего, вечером увидишь Катарину — всё вспомнишь. Она стала только краше! Лега, последи за Шпуней, я мигом обернусь, только назначу свидание Морику в Листоле, предупрежу, чтобы напялила на себя самое лучшее платьюшко.

И прежде чем Морган успел возразить, Бусинка уже убежала прочь.

— Я не знаю… — попытался он оправдаться неизвестно перед чем Легорию.

— Морик, безотносительно Катарины. Приходи, я хочу тебя кое с кем познакомить, хорошо?

— Хорошо.

***

Дверь в хижину старейшины всегда была открыта для посетителей в этом время. Само жилище сильно выбивалось из стандартных деревенских домов, выглядело загадочным, но не ветхим. Виной тому использование исторических канонов в строительстве. И если отчий дом Моргана уже имел и водопровод, и электричество, да и построен был из вполне себе современного материала, то дом деда целиком и полностью окружал старое дерево Бонко. Оно являлось и центром хижины, и опорой, и даже корни его частично служили мебелью. Никто не мог уже припомнить — было ли это дерево ровесником старейшины, или же начало расти задолго до прихода предков прайда на это место. В любом случае, в затененной комнате, рядом со старым стволом и ожидал посетителей дед.

Морган остановился около двери в приемный зал и прислушался. Вроде бы старейшина один. Морик легонько постучался и зашел в комнату. Дед, как и подобает катару его ранга, сидел за низеньким напольным столиком, на подушке, расшитой драгоценными нитями. Старческие ноги его были сложены калачиком, а сам старейшина склонился над каким-то пергаментом и выводил пером черные иероглифы. Со стороны можно было подумать, что ты угодил прямиком в прошлое. Старый катар пишет письма затейливым способом, стремясь сообщить соплеменникам о какой-нибудь угрозе или созывая всех на празднование дня урожая. Но Морик знал, дедушка всего лишь тренируется в каллиграфии, что считалось одним из достойнейших занятий для катарского мужа. К тому же, подобное сосредоточение над закорючками и палочками отлично тренировало мозг, не давая тому излишне разжижиться на старости лет.

Дед нисколько не изменился с их последней встречи. Пожилой худощавый старец с огромной гривой светло-песочного цвета. Старейшина закручивал из прядей тугие жгуты, скрепляя их на концах драгоценными клипсами, и они свисали величественной копной, делая его голову огромной и устрашающей. Старческая кожа давно ссохлась, шерсть поблекла, но именно грива и борода под стать ей, создавали нужный внушительный образ. Еще и привычка постоянно хмуриться. Начало кустистых бровей редко покидало точку совещания по центру лба. В детстве Морган невероятно пугался такой грозной мимики, пока не понял — дед ни капельки не злится. Просто однажды он осерчал настолько сильно, что не сумел вернуть брови в первоначальное положение. Нелепое объяснение, вылезшее откуда-то из памяти. Кажется, так говорила про старейшину бабуля.

Морган прошел к столу, остановился на положенное расстояние, преклонил колени и поклонился в пол. По обычаю, он не должен первым нарушать тишину. Дед скрипнул пером пару раз, внося последние штрихи в иероглиф, степенно отложил художественный инструмент к чернильнице, всё еще не обращая внимания на Моргана, вытер руки о тряпку и только потом поднял глаза.

— Многие годы ты не заходил в этот дом. Что же теперь тебя привело ко мне?

— Дед, меня не было всего два года, — невольно усмехнулся Морган.

— Как ты разговариваешь со старейшиной! — тут же возмутился дед. — Это неприемлемо!

— Простите, достопочтимый катар. Срочные дела и защита дома заставили меня так долго отсутствовать, но моё сердце всегда билось в унисон с жизнью прайда.

— Другое дело, — строго, но вполне удовлетворенно проговорил дед. — А то забыл, небось, как полагается выказывать почтение!

Морган уже открыл было рот оспорить несправедливое утверждение, но вовремя одернул себя. Дерзить старейшине — табу! Морик только еще один раз преклонил голову.

— Так что же привело тебя ко мне в дом?

— Преданность и желание служить, — покорно ответствовал Морган, воплощая собой высшей разряд катарской добродетельности.

— Другое дело, — улыбнулся дед. — Я рад тебя видеть, Морик. Рад слышать твой голос, полный решимости. Ты всегда желанный гость в этом доме.

— Для меня это великая честь!

— Позволь узнать, на сколь долгий срок ты пришел в родные земли?

— Мне дадено четыре недели для отдыха и развлечений.

— Что же, веселись, отдыхай. Мы поговорим, когда первое впечатление встреч уляжется в твоей голове. Я повелю на завтра организовать пир в честь прибытия блудного катара, а уже после пообщаемся как друзья, а не как старейшина и его внук. Да хранят тебя предки прайда!

— Благодарствую, достопочтимый катар.

***

На семейном ужине каждый из братьев и сестер, перебивая друг друга, пытался обратить на себя внимание Моргана, то рассказывая об успехах в школе, то вспоминая заметки в периодике о героическом герое. Но каждый раз, стоило кому-нибудь начать, тут же находился брат или сестра, которые непременно владели большей информацией, и от этого беседа превращалась в бесконечный спор, упреки и обвинения между сиблингами. В какой-то момент это чуть ли не переросло в потасовку, и мать, уставшая за день, вынуждена была прикрикнуть на разнуздавшихся детей. Морик помнил, после такого разговаривать дозволялось только старшим. А так как остальные совершеннолетние сестры либо обзавелись семьями, либо уехали в город учиться, то получалось, что открывать рот разрешалось ему, матери и отцу. Даже Легорию, которому вот-вот стукнет девятнадцать по катарскому летоисчислению, не оставили права на расспросы.

Мать всё больше занималась кормлением Шпуни и пятилетней Каси, поэтому молчала, а отец, кроме как о поле и сезоне, ни о чем и не умел поддерживать диалог. Его мало интересовали политика, вооруженные силы и прочая суета внешнего мира. Отец в прайде слыл катаром надежным, но приземленным что ли — с землей сроднившийся и знавший о ней, наверное, всё. Сиблинги суетились, всё еще изредка пытаясь перебить скучные папины россказни, но строгое рыкание мамы удерживало их от неправомерных вставок в разговор.

Морган слушал отца вполуха, как обычно это бывало с пустословием Клары, рассеянно кивал, полностью сосредоточившись на прекрасном домашнем ужине. Главное, он успел-таки выяснить самый животрепещущий вопрос — почему в игре детей они с капитаном женились. Морган зашел издалека, тонко наводя Бусинку на разговор о её любимом писателе про йонгеев и кузькину мать.

— И что же, в его романе меня даже поженили?

— Нет, конечно! Кто же женит главного героя? Тогда интерес к нему угаснет, а поэт Бараша уверен, что ты еще не один подвиг совершишь и не одну леди спасешь.

— Понятно. А что я в его повести прямо единолично убиваю самого императора Сина?

— В общем, нет. Там тебе еще верный друг и помощник подсобил, Ванискин из нашего прайда. А как на самом деле было? Расскажи!

— Расскажи! — подхватили остальные.

— На самом деле нас было трое. Я, капитан и вакуй Ванно.

— Вакуй? — в один голос выкрикнули сразу все члены семьи, и даже Шпуня на минуту застыл, уже наизготовку выплюнуть очередную ложку каши.

— А, правда, что вакуйи — безжалостные убийцы?

— Нет, бестолочь. Вакуйи — это палачи.

— Вот ты — дупак! Вакуйи — бордовые монстры…. — и понеслось бесконечное перечисление остальных черт этого закрытого народа.

— Тихо за столом! — гаркнул отец.

— Вакуйев действительно нарекли в галактике одними из самых безжалостных убийц, но это только предрассудки, — спокойно объяснил Морган. — Катар тоже считают не слишком приятными персонами, но мы-то с вами знаем, что наш народ один из самых милых и дружелюбных.

— Ага, — поддакнул отец. — Катар — звучит гордо! История наших предков уходит глубоко корнями в почву этого мира. Мы сохранили Катарсис до сих пор в первозданном виде, не позволяя ни одному чужаку бесчинствовать на нашей земле.

— Именно! — кивнул Морган. — И я горд, что родился не вакуйем и не человеком. Но это была не обычная битва с йонгеем. Он похитил друга моего капитана, интерсека Яна.

— Интерсека? — опять взорвались слушатели за столом. — Это кто такие? Это насекомые же! Они же не существуют в природе!

— Существуют, — прервал их Морган, пока отец вновь не взял инициативу на себя и не начал рассказывать о земле. — И более того, именно этот интерсек оказался еще и ученым, биологом, историком.

— Чушь! — фыркнула мать, утирая с лица кашу. — Интерсеки живут роем, это еще в школьной программе по биологии проходят. Он не может существовать отдельно и мозг у него крошечный. На ученого не потянет.

— И всё же, этот интерсек, Ян — ученый и близкий друг капитана. Я при случае спрошу, как так получилось.

— Ну ты и фантазер! — залилась смехом Бусинка, переглядываясь с младшей сестрой Шаней и заражая своим звонким весельем остальных сиблингов.

— Конечно, проще же поверить неизвестному Бараше, да? — съязвил Морган.

— Он очень известный! Его номинировали недавно…

— Поэт! — презрительно произнес отец, прерывая малышей. — Вот уж самое никчемное и бесполезное занятие на Катарсисе. Лучше бы поле засеял, пользы бы больше было.

— В общем, мы втроем спасали Яна из лап йонгея. Ванно использовал меч, капитан молнии, а когда враг обессилил, я добил его выстрелом из снайперской винтовки. Правда, меня тоже тогда ранили, вот такую дыру плазма на плече выжгла, — Морган преувеличенно очертил окружность. — И ни одному из нас в голову не пришло потом жениться. На ком? На Яне? Ведь мы его спасли.

— У Бараша ты спас прекрасную проводницу, — вздохнула Бусинка. — Это было так романтично! И она в благодарность отдала тебе своё сердце. Но потом враги её отравили, а ты поклялся мстить, и мстя твоя должна быть страшна. В следующей части. Её еще Бараша не дописал.

— Да не приведи Разум! — ужаснулся Морган. — Кто этот Бараша? Откуда он черпает вдохновение?

— Ты стал религиозен? — одновременно удивились и отец, и мать.

— На войне нет атеистов. Страшно всем. Но меня беспокоит этот поэт. Потому что некоторые его фантазии до неправдоподобности похожи на секретные сведения.

— Какие? — тут же загалдела малышня.

— Секретные! — зловеще прошептал Морган, для убедительности вытаращив глаза, как это делала обычно капитан.

— Да он обыкновенный школьник. Правда, говорят у него в родственниках канцлер какой-то, — успокоил Легорий. — Что именно тебя настораживает?

— А не с Ориентальских ли они островов? — нахмурился Морган. — Не канцлер ли Шнобби у него родственник?

— Я спрошу, если хочешь. Ведь я с ним дружу! — гордо заявила Буся.

— Нет, спрошу я, он больше дружит со мной, — возразила Шаня. — Правда на ориентала Бараша не похож, наоборот, больше смахивает на вислушек. Ушки такие маленькие, скругленные на кончиках, а сам толстячок с пузиком. А кто такой канцлер Шнобби? Это прям настоящий всамоделяшний канцлер? Он в тебя молнии уже швырял?

— Канцлер! — опять вставил отец. — Никакой пользы от них нет. Но хоть в дела прайдов не влезают и то хорошо. А то не хватало еще в деревне держателей Силы! От них одни беды. Чего только Маргоша не наворотила…

— Мы не говорим «об этой» в нашем доме! — резко прервала его мать.

— Кто такая Маргоша? — удивился Морган.

— Никто! Рты на замок, доедайте и идите развейтесь в Листол.

— И я, и я, я уже могу! — тут же заерзала Бусинка, вытягивая руку.

— Нет, тебе только шестнадцать, делать там таким маленьким кошечкам нечего!

Морган на всякий случай уточнил, не нужна ли матери помощь по дому. Не то, чтобы не хотелось идти в Листол, всё же по старым друзьям он соскучился не меньше, чем по родне, но может быть удалось бы выяснить, кто такая Маргоша? Что-то сильно тревожило его в этом имени, какие-то странные смешанные чувства оно вызывало. Маргоша. Какая-то катарка? Почему о ней нельзя говорить? И как это раньше Морик не замечал, сколько тайн хранит их семья? Как он вообще позабыл всю свою жизнь до Академии. Это правда, начальство в армии гипнотизирует не хуже йонгейской ауры.

Да нет, тут и сравнивать нечего! Вот он только сутки не думает о Мурси и ему легко. Поначалу только тревожился, как бы не сойти с ума от разлуки, а сейчас и интересно и весело и совсем не хочется о ней думать. Вот он и не думает! А уж скучать по её выкрутасам, которые и рядом не стоят с трындычением Бусинки и меткими плевками Шпуни, он точно не успевает. Выходит, права она была, это всего лишь действие злосчастной ауры!

Зато установки, полученные в Академии, прочно сидят в голове. От одного слова йонгей до сих пор бросает в нервную дрожь. Хотя, если бы Морган лично не был знаком с Мурси, а довелось бы ему встретиться с Лордом Банник, наверное, такое же впечатление об их расе и осталось. Высокомерная, холодная, напыщенная женщина. Хотя и Бет не отличалась теплотой в общении. Тоже обзывалась.

Мысли Моргана прервал Легорий, он уже переоделся и с недоумением уставился на брата, который застыл посреди комнаты с рубашкой в руках.

— Ты чего, Морик?

— А, задумался что-то, прости. Сейчас одеваюсь и идем.

***

Листол находился на краю деревни. Одноэтажное квадратное здание, служившее в экстренные случаи местом схода прайда, а по вечерам точкой сбора молодежи. Выкрашенное в серый неприветливый свет, оно стояло под давно засохшим деревом. Еще когда Морган был молодым котенком, в возрасте, наверное, Легория, на повестке дел у прайда каждый раз вспыхивало предложение вырубить дерево и посадить новое, но дальше планов работа не продвигалась.

Они с братом вошли в тускло освещенное помещение, в котором уже собралось достаточно много молодежи, и заняли свободный столик. Его завидел один из бывших одноклассников и громко поприветствовал:

— Морик Морган! Какие катары в нашей деревне! Ну-ка, сейчас нас ждут последние новости, — прокричал Харви и принялся сдвигать столы.

Его инициативу подхватили все без исключения катары. Очень скоро вокруг Моргана ребята сгруппировали столы, принесли ему бокал цветочного вина, а сами расселись по кругу или встали поодаль. И начались расспросы.

Морган не уставал рассказывать. Гордость распирала его и вширь, и в высоту. Среди соплеменников он преисполнился уверенностью. Точно знал, что каждый из присутствующих видит в нем будущего лидера, уважает и воспринимает как неоспоримого авторитета. Легорий только наспех успел представить ему какую-то катарку, чье имя Морган так и не запомнил, и внимание героя тут же переключили на очередную просьбу раскрыть подробности противоречивых известий из внешнего мира. Уже через пару часов Морик почувствовал себя в прямом смысле Кларой и очень удивился, как это у подруги не болит ни язык, ни горло разговаривать без умолку. Видимо, к этому тоже нужно иметь особый талант и опыт.

В какой-то момент, в разгар оживленной дискуссии, все вдруг замолчали и с благоговением уставились на двери. В Листол вошла Катарина. Нет, даже не так. Катарка вплыла, словно легкое дуновение прохлады посреди изнуряющей жары. Бусинка очень ошибалась, когда сказала, будто Катарина стала еще краше. Она выглядела просто неописуемо! Высокая, худая, с длинной гривой красивого цвета древесины Бонко, зачесанной на один бок. Её темные раскосые глаза смотрели открыто, гордо и немного надменно. Но это только дополняло образ неподдельного достоинства. Будто художник изваял Катарину из драгоценного камня, и делал это с такой любовью, потратил столько времени, что хотелось плакать от необычайного соприкосновения с прекрасным. Полные ярко розовые губы были слегка приоткрыты, дополняя образ чувственностью и эротичным оттенком.

Парни и девушки с обожанием и нескрываемым восхищением провожали Катарину взглядом, пока она горделивой походкой медленно шла к общему столу. Да и сам Морган, словно завороженный следил за каждый её движением, не смея поверить своим глазам и сделать хотя бы вдох. Прекрасная Катарина! Из памяти не к месту полезли обрывочные образы их интимной близости, взбудоражили грезы о её нежных руках — как она наглаживала спинку, и от этого на сердце Моргана становилось волнительно и сладко.

— Я не помешаю? — тихо спросила Катарина, усаживаясь напротив Морика. Надо ли упоминать, что толпа перед ней расступилась, уступая лучшее место. Кто-то тут же поднес бокал с вином.

— Разве красота способна быть лишней? — игриво произнес Морган. — О встречи с тобой, Катарина, можно только мечтать.

— А ты совсем не изменился, Морган, — легкая улыбка тронула её губы, на мгновение разбивая алмазный образ. — Стал только мужественнее.

Кто-то из толпы присвистнул, кто-то по-доброму засмеялся. Но Катарина подняла руку и тут же всё стихло. Заправляла молодежью на самом деле именно эта катарка.

— Я хотела бы, чтобы никто не отвлекался на меня. Прошу тебя, будущий старейшина, продолжай. Мы все истосковались по вестям из внешнего мира. К тому же, в прайде только и разговоров, что о твоих подвигах.

Морган кивнул, хитро улыбнувшись, и возобновил описание событий с того места на котором остановился. Вскоре оживленные рассказами слушатели уже забыли о новой гостье и почти не обращали на неё внимание. Только парочка особо ретивых кавалеров, порывались обхаживать самую красивую катарку прайда, поднося то вино, то фрукты, то шепча ей что-то на ухо. Но Катарина немедленно их прерывала, боясь упустить внимание Моргана.

А вот Морик неотрывно смотрел только на неё, любовался, получая неимоверное эстетическое удовольствие. И самое удивительное, Морган никак не мог вспомнить, почему же именно они расстались! Не мог же он, в самом деле, бросить такую девушку, которая еще оказалась и крайне преданной? Катарина водила пальчиком по краешку бокала, слегка вытянув коготь, и это действовало на Морика возбуждающе. Красивая узкая рука, ухоженный длинный палец, коготь, как продолжение. Божественно, пьяняще, умопомрачительно.

Ближе к полуночи молодежь начала расходиться. Легорию позвонила мать, прося возвращаться. Морган к тому времени совсем выдохся и, откланявшись, отправился вместе с братом и его подругой домой, клятвенно пообещав Катарине встречу завтра на пиру. Дед уже наказал всем женщинам прайда готовить.

Морик не вмешивался в тихий разговор своих провожатых, целиком и полностью погруженный в воспоминания о Катарине. В голове один за другим всплывали её образы — и какая она в гневе, какая в ласке. Это было упоительно. Он даже вспомнил её запах. Прикосновения, шерстку под пальцами, как она особенно любила, когда Морган гладил ей плоский живот возле идеального пупка капелькой.

И эти воспоминания будили в нем потаенное глубинное желание быть нежным и неторопливым. Как их ласка когда-то. Ощущение полноты жизни, связи на долгие годы, степенности и упорядоченности течения будней, возрождались былые мечты о тихой семейной жизни, полной счастья совместного преодоления бытовых трудностей и родительства. Наверное, это и есть любовь, проверенная временем, которую в детстве ему проповедовал дед. Когда от мыслей о персоне тебя клонит в покой и мягкость, словно ты окунаешься в ворох лепестков цветущего Бонко.

— Морик, что ты скажешь? — уже возле дверей дома поинтересовался Легорий.

— Думаю, она станет прекрасной матерью моим котятам, — пробормотал Морган. — Только я никак не вспомню, почему же позволил себе так чудить с ней.

— А, ты про Катарину, — улыбнулся Легорий. — Да, она конечно красавица.

— Прости, я, правда, как будто бы выпал из жизни, — сконцентрировался Морган. — Если Софа нашла путь к твоему сердцу, то не слушай ни чьих советов. Тебе потом с ней жить. А если сомневаешься, то не торопи события. Чему быть, того не миновать.

— Да, Морик, — кивнул брат и смущенно признался: — На самом деле я пытался произвести на неё впечатление тобой, а не наоборот. Прости, наверное, глупо.

— Конечно, глупо, — тихо рассмеялся Морган. — Производи впечатление своими заслугами, а не факторами от тебя независящими.

— Я понимаю. Просто мне не хватает порой уверенности, как у тебя. Но ты потому и герой. Бесстрашный, бескомпромиссный, четко видящий цель.

— Чушь! — уже громче рассмеялся Морган. — Думаешь, я не боюсь? Смелость не равна отсутствию страха. Это как раз-таки когда ты можешь взглянуть в глаза своему собственному малодушию. Я иногда тела не чувствую в момент опасности и всё равно действую, потому что понимаю — так надо. Кто, если не я? Но знаешь, к сожалению, и сам иногда путаюсь, какие цели правильные, а какие ложны. Ты ведь в курсе, что меня почти год назад разжаловали?

— Но ведь ты спас людей! В газетах писали, что разжалование было неправомерным.

— Но ведь я действительно нарушил приказ! Вот, к примеру, скажет тебе старейшина, не женись на Софи. А ты всем сердцем чувствуешь, что она твоя нянни, единственная на всю жизнь. Как ты поступишь?

— Я… Я не знаю, — тихо прошептал Легорий. — При чем тут это?

— При том, что в армии приказы раздают такие же влиятельные персоны как старейшина для прайда. Персоны, в чьих руках жизни не просто пятнадцати рабов, а тысячи штатов. Катарсис сам по себе, в нашей солнечной системе только одна обитаемая планета. А есть такие, куда входит две и три. А есть объединённые системы. И канцлер от каждого штата заседает в Верховном Совете и спускает директивы ниже в Военный. А те уже непосредственно Адмиралам и Коммодорам регулярных войск. Теперь понимаешь, скольких персон я подвел, ослушавшись приказа?

— Это так объемно, — не нашелся что ответить брат. — Я и не подозревал насколько всё взаимосвязано в жизни.

— Синергия. От неё никуда не уйдешь, так устроен мир. Без этого, всё разлетелось бы к вакуйевой бабушке.

— Какой бабушке? — переспросил Легорий.

— Вакуйевой. Давай домой, мать ждет.

Несмотря на то, что брат перебил чувство эйфории и теплого сиропного уюта в душе, уже лежа в постели, Морган вновь погрузился в сладостные воспоминания минут, проведенных в нежении с Катариной. Сказывался и выпитый алкоголь, и годы разлуки, и новизна некогда привычных посиделок в Листоле.

Удивительно, такая красавица позволяла себя наглаживать, тереться о её щеки, оставлять свой запах на шелковой шерстке. И какая же колоссальная разница между этими ласками и прикосновениями йонгейки! С Катариной они занимались самым настоящим катарским сексом, как взрослые, и это ассоциировалась у Морика с тихой и приятной музыкой, в то время, когда лишь мимолетное воспоминание о капитане моментально нагрело его ладони, участило дыхание и вызвало какофонию в голове. Сонное видение о человеческом взрывном поцелуе, после которого еще долго болела челюсть, породило огонь по всему телу.

Морган потянулся и дотронулся до кольца на груди. Будто обжегся. Он лихорадочно постарался вновь возродить в голове образ голой Катарины, это теплое чувство сентиментальности, но мозг подсунул момент, когда Мурси потянулась к веревочкам своего легкого платья, и оно соскользнуло вниз, оголяя ямочки на лысой пояснице, выгнутую спину и шикарные округлые бедра. Вены на висках катара моментально вздулись, отдаваясь в голове с каждым ударом пульса, лоб горел, Моргану даже почудилось, что вновь начинается триггер. Неутолимая жажда обладать Мурси, сомкнуть зубы на её шее, смять в объятиях, терзать грубыми ласками. Быть рядом, дышать ею, дойти до высшей точки кипения, чтобы сгореть и возродиться заново. Животная похоть, сковывающая тело, словно припадок горячки.

Морган практически захлебнулся от нахлынувшей ломоты и боли. Будто маленький котенок, он желал сейчас то, чего не мог себе позволить. Хотелось закатиться в истерики как Шпуня, орать, топать ногами и махать руками, лишь бы выпустить этот жар изнутри. Вот оно настоящее действие ауры йонгея, навсегда оставляющее отпечаток на личности.

«Я есть Сила, но Разум направляет меня» — как сумасшедший зашептал Морган. — «Я есть Сила, но Разум направляет меня». Наконец, это подействовало. Сосредоточившись на дыхании, Морик сумел отогнать тлеющую страсть и всецело «заземлиться». Удивительная и такая очевидная разница. Катарина — холод каменного изваяния, пусть и очень красивого, и Мурси — сотканная из огня, яростная, с горячим сердцем и взрывным темпераментом. Две дичайшие противоположности. Сладкий мед, испив который тебя потянет в сонливость и острая карамель, об которую вполне можно обломать все зубы.

***

Следующий день прошел на удивление тихо. Морган в очередной раз запретил себе думать о Мурси. Вчера, с непривычки опьянев от пары бокалов цветочного вина, он испытал слишком уж болезненные ощущения и решил больше не экспериментировать. Нужно выкинуть из головы службу, а для этого достаточно просто сосредоточиться на какой-нибудь понятной и полезной деятельности.

Морган решил, что это будет патронаж Шпуни. Он всерьез занялся попытками найти с младшим братом общий язык. В конце концов, только вчера Морик мечтал о своей собственной семье с котятами, а, значит, его время действительно пришло и нужно как следует подготовиться.

Хватило терпения у него на пару часов. Отчаявшись воспитать из Шпуни достойного катара, Морган отнес его к бабушке Пуги, и чтобы не слоняться без дела, поспешил на поле к отцу и Легорию.

Увидев его, папа обрадовался, тут же расписал фронт работ и Морик погрузился в сельскохозяйственную деятельность. Но и это давалось ему с трудом. Отец то и дело поправлял осанку, советовал, как лучше держать орудие труда, ворчал, если Морган нечаянно наступал на молодые ростки. В конце концов, и вовсе попросил старшего сына издалека наблюдать за процессом и делать то, что получается у него лучше всего — вдохновлять.

Морган сидел на земле и жевал травинку. Теперь, если и захочет он оставить службу, примкнуться в прайде некуда, кроме как на пост старейшины. Но это и правильно. Легория с детства воспитывали как земледельца, его как преемника деда, так что огорчаться нечему.

— Знаешь сын, что я тебе скажу, — отвлекся от пашни отец и, оперевшись о мотыгу, посмотрел на Моргана. — Каждому семени свой сезон для посадки. Очень важно не прогадать и своевременно погрузить его в благодатную почву.

— Я понимаю, — медленно проговорил Морган, совершенно не понимая, к чему клонит отец.

— Так вот, знаешь. В нашей деревне найдется многое разнообразие почв для семени катара. На любой вкус, — Легорий на этих словах загоготал, но отец на него строго шикнул. — Может, пришло время и тебе дать всходы? Если семя передержать, вряд ли урожай получится на славу.

— Пап, мне тридцать два, и ты решил со мной поговорить о размножении? О пестиках и тычинках? Спасибо, со мной недавно уже провели поучительную беседу на этот счет, — усмехнулся Морган, вспоминая разговоры о таких скользких темах с Мурси.

— Я просто хочу сказать, что сегодня на пиру тебе предоставится прекрасная возможность присмотреться к кому-нибудь, может даже назначить своей нянни.

— Морик и Катарина вечно влюбленная пара, не переживай папа! — заступился Легорий за брата.

— Эта бездельница? — презрительно скривился отец. — Вот уж не пара моему сыну.

— Я думаю, мне решать этот вопрос, кто пара, а кто нет, — тут же насупился Морган. Отец всегда шел в разрез с его мнением, но никогда не выигрывал этот спор. Не хотел, чтобы Морик поступал в Академию, не хотел, чтобы уезжал из деревни, чтобы становился старейшиной, считая это блажью. И пожалуйста, вновь против его отношений с Катариной.

— Конечно тебе, — спохватился отец. — Я просто искренне желаю старшему сыну счастья, вот и всё. Ты не серчай, я может чего и не понимаю, только слишком уж ты не стандартный по меркам катар, а Катарина стандартная. У вас и в прошлый раз на этот счет были размолвки.

— Отец, сами разберутся. В конце концов, любовь не знает преград. Даже если персоны совсем разные и с первого взгляда не подходят друг другу, — необычно по-взрослому высказался Легорий.

Морган привстал и замер, пораженный такой глубокой и в то же время простой мыслью. Отец и брат затеяли спор, с переходом на личности, а он всё никак не мог унять дрожжи в руках. «Любовь не знает преград». Сердце учащенно забилось, проскользнула перед глазами улыбка Мурси, отдался в ушах звон её смеха, обрывок разговора о пестиках и тычинках. Блаженная улыбка озарила лицо катара. Глупо бежать от собственных чувств. Даже младший брат твердит об этом.

— Посмотри на него. Как, по-твоему, еще может выглядеть счастье? — укоризненно заметил Легорий.

— Ну что же, если таков выбор, — согласился отец. — Я мешать не стану.

— Что? — встрепенулся Морган. — Это не то, что вы подумали!

— Не, не то, совсем не то, — насмехаясь и переглядываясь, затянули брат и отец. — Пора уже и домой. А то на пир опоздаем.