Глава 25

Грегори изнывал от безделья.

Он не привык сидеть в помещении целыми днями и медленно сходил с ума от того, что нельзя было хотя бы просто размять ноги.

Поначалу его забавляла новая игрушка – на Милдрет можно было смотреть, можно было её трогать, а можно было слушать, как она рассказывает о мире за пределами границы – в чём-то схожем, а в чём-то совсем другом.

– Ты там была воином? – спрашивал Грегори, глядя в узкий просвет бойницы.

Милдрет пожимала плечами.

– Как и ты. Должна была со временем стать.

Грегори улыбался. Он никогда не встречал в замке равных себе. Столичные мальчишки были высокомерны и совсем не похожи на него, крестьянских же детей он никогда не ставил на один уровень с собой.

На второй день Грегори выпросил у травницы гребень – простой, деревянный, какой ей было бы не очень жалко отдать.

Теперь по утрам он сидел и расчесывал волосы Милдрет. Процедура успокаивала и позволяла лишний раз прикоснуться к своему наваждению. А потом Милдрет становилась красивой – как сказочная фейри, отнимала у него гребень и сама принималась расчёсывать Грегори.

К концу недели травница разрешила ей вставать и перестала приходить – только оставила несколько пучков трав для ноги.

Теперь Грегори молча завидовал Милдрет, которая, по крайней мере, могла ходить на кухню и за водой.

Сам он выбирался по утрам на тренировку на пару часов, дубасил мечом манекен и возвращался в башню на остаток дня. При этом его не оставляло чувство, что и эту вольность ему в любой момент могут запретить.

Из Милдрет получился хороший слуга. Она с неизменным тщанием завязывала на Грегори одежду, оглаживала каждую складочку – не забывая пройтись руками и по бокам и бёдрам, хотя в этом не было особой нужды. Всегда доставала лучшую еду и никогда не огрызалась. Тяжело давался ей только доспех, и тут Грегори приходилось помогать ей, в четыре руки с ней застёгивать те пряжечки, до которых Грегори мог дотянуться сам. Милдрет при этом почему-то улыбалась, но ничего не говорила.

Грегори, тем не менее, день изо дня думал, как ему выбраться из башни. Ненависть к сэру Генриху постепенно остывала, но мысль о том, что он может провести в башне всю жизнь, он рассматривать не хотел.

Грегори боялся теперь связываться с теми рыцарями, которые совсем недавно готовы были его поддержать – он не знал, кто из них оказался предателем, а тех, кто предателем не был, не хотел подставлять.

Были в замке и другие недовольные сэром Генрихом, в этом он не сомневался. В первую очередь Седерик, лишившийся прежнего статуса, и отодвинутый за нижний стол капеллан, но с ними Грегори никогда лично дела не имел.

Седерик был для него чем-то столь же нерушимым, как и Тизон, но куда более далёким. Капеллана же он недолюбливал, потому что тот любил поговорить о спасении грешной души. В каком-то смысле Грегори даже понимал, почему сэр Генрих не хочет сидеть с ним за одним столом.

В конце октября зарядили дожди, и в башне стало промозгло и сыро. Грегори ходил кругами, не зная, чем себя занять. На тренировки он выбираться перестал, опасаясь, что в такую погоду может заржавить меч.

Милдрет сидела на соломе у дальней стены и чистила доспех. Она занималась этим целыми днями, и постепенно это начинало Грегори раздражать – доспеху уделялось больше внимания, чем ему.

В один прекрасный день Грегори попросту подошёл к Милдрет и наступил на кольчугу, лежащую на полу, вырывая её у девушки из рук. Милдрет, привыкшая к подобным выходкам, только подняла на него вопросительный взгляд.

– Тебе больше нечем заняться?

– А тут много развлечений?

Милдрет пожала плечами.

– Когда я жила в монастыре, – Милдрет задумчиво посмотрела в окно, – там тоже было так же тихо и мрачно, как здесь. Но там можно было читать. Я думаю, монахи учат библию наизусть именно потому, что им больше нечем заняться в своих монастырях.

– Ты умеешь читать? – Грегори присел на корточки напротив неё.

Милдрет кивнула.

– Только читать здесь всё равно нечего, – ответила она. – Но кольчугу чистить тоже ничего. Хоть для чего-то я в руках оружие держу.

Их взгляды встретились, и оба усмехнулись. На секунду Грегори залюбовался оказавшимся слишком близко лицом, а затем качнул головой и произнёс:

– Не скажи. Монахи и у нас тут есть… – на губах у него заиграла улыбка, кусочек мозаики наконец стал складываться в картинку. – Сходи-ка ты, Милдрет, к капеллану, попроси у него писание, бумагу и перо. Скажи, я хочу обратиться к вере и буду выписывать для себя отрывки из Евангелия.

Милдрет подняла бровь.

– Ты, правда, думаешь, что делать выписки из библии намного веселей, чем просто сидеть взаперти?

Грегори усмехнулся.

– Я вообще не умею писать, – он хлопнул Милдрет по плечу. – Иди. И бумаги побольше принеси.

У Грегори уже мелькали мысли отыскать монаха, который смог бы передавать от него письма на свободу. Он думал даже позвать исповедника, но слишком хорошо знал, что исповедь часто доходит до ушей господина.

Теперь же оказалось, что у него под боком всё это время находился собственный монах.

Капеллан просьбе удивился, но удивления своего не показал. Напротив, давая Милдрет то, что та просила, сказал, что будет рад и сам почитать выписки, которые сделает юный лорд.

– Так и сказал? – уточнил Грегори, когда Милдрет пересказывала разговор ему.

– Так и сказал.

– Юный лорд?

Милдрет запнулась, а затем усмехнулась, поняв, что Грегори имеет в виду.

– Да, именно так.

– Очень, очень хорошо, – Грегори заметно повеселел. Писать он, в самом деле, не умел, но тем же вечером надиктовал Милдрет несколько записок: одна из них была адресована капеллану, другая Седерику, третья – Добу Воробью. Подписей не было ни под одной.

– Эти две я передам, – сказала Милдрет, посыпая песком результат. – Но Добу…

– Боишься? – Грегори усмехнулся. Милдрет сердито посмотрела на него.

– Я для тебя готова сделать всё, что в моих силах, Гре… господин. Но если бы я могла выбраться за пределы замка… – Милдрет запнулась, поняв, что если бы даже и могла выбраться, всё равно оставалась бы здесь, с Грегори. Впрочем, сути это не меняло – пробраться к Воробью она не могла.

Грегори завалился на кровать и закусил губу, размышляя.

– Седерик в прошлый раз первым предложил мне переговорить с Воробьём. Может быть, он и смог бы передать записку?

Милдрет покачала головой, здесь она ничего посоветовать не могла.

– Погоди тогда относить это письмо, – сказал Грегори после долгой паузы, и в голосе его звучало сожаление, – сначала удостоверимся, что Седерик на нашей стороне.

– Как ты собираешься это проверить?

Грегори бросил на неё быстрый взгляд и пожал плечами.

– Если в ближайшее время нас не заберут на допрос, значит, Седерик не собирается нас предавать.

Грегори встал и подошёл к Милдрет вплотную, вглядываясь в серые, как горный хрусталь, глаза.

– А это правда? То, что ты сказала? – спросил он.

– Что? – Милдрет подняла бровь.

– Что ты бы для меня сделала всё?

– Да, – Милдрет попыталась отвести взгляд, но Грегори поймал её лицо в ладонь и развернул к себе.

– Но почему? Я же твой враг. Я виноват, что ты теперь в плену.

Милдрет мягко отвела его ладонь. Она коснулась губами жёстких пальцев Грегори – это никак не походило на то, как ей приходилось целовать руку сэра Генриха – и всё-таки отвернулась, но и теперь продолжала удерживать ладонь Грегори в своих руках.

– Меня везли в монастырь. Я бы снова оказалась в заточении. Я как раз вышла на улицу и думала о побеге, когда увидела, как ты несёшься на меня.

Уголок губ Грегори дёрнулся вверх.

– А потом увидела твоё лицо, – продолжила Милдрет, – и замерла. Не смогла нанести удар. Ты меня пленил, Грегори, хоть твой меч и был выбит из рук, и я… – она сглотнула, – я жалею только о том, что оказалась пленницей твоего дяди, а не твоей.

Грегори рванулся вперёд, обнимая её, прижимая лицом к плечу.

– Ты моя, – жёстко сказал он. – Всегда была только моей.

Милдрет кивнула и оплела его тело своими руками.

– Но это не значит, что я не скучаю по свободе, – после долгой паузы сказала она. – Я бы хотела оказаться на свободе с тобой. Хотела бы держать меч или нестись на лошади над бесконечной ароматной травой… И чтобы ты был со мной рядом.

– Так и будет, – тихо сказал Грегори и провёл рукой вдоль её позвоночника, – подожди немножко, Милдрет.

Милдрет улыбнулась ему в плечо.

– Я жду.

Грегори не понимал, что с ним происходит. В какой момент Милдрет перестала быть просто желанным трофеем и стала по-настоящему заполнять его жизнь. И дело тут было не в том, что они постоянно находились рядом – напротив, это временами раздражало и служило причиной небольших ссор. Просто он всё чаще замечал, что делает нечто неподобающее поведению хозяина со слугой – тянется коснуться Милдрет, спрашивает, чего бы та хотела сама.

Все слуги спали на лежанках у ног хозяев, и только Милдрет спала на кровати с Грегори, обнимая его. Тому была хорошая причина – холодный воздух, проникающий сквозь лишённое ставен окно. Но Грегори всё время казалось, что Милдрет, как и он, знает, что они спали бы так даже в адской духоте.

Все слуги в замке питались тем, что оставлял им господин. Грегори же уже через пару недель приказал Милдрет брать на кухне две порции еды и на все вопросы отвечать, что наследник болен, и ему нужно много есть. На деле они всё делили пополам – и когда Грегори снова стал выходить во двор заниматься с мечом, отпрыгав час напротив чучела, он передавал оружие Милдрет и наблюдал, как занимается она.

Седерик довольно быстро прислал ответ и заверил Грегори в своей готовности стать связующим звеном между ним и Воробьём.

Связующее звено Грегори было не нужно, напротив, он как можно скорее хотел установить контакт напрямую, но для начала Седерик вполне мог передать первое письмо.

Переписав его – вернее передиктовав – он приказал Милдрет сжечь первый вариант. Во втором же значилось, что в полночь в третью ночь новолуния из бойницы будет сброшена верёвка, к которой люди Воробья смогут прикрепить своё письмо.

Верёвку тоже предстояло искать Милдрет, но этот вопрос решился довольно легко – она стащила на конюшне моток бечевы, когда ходила проведать по просьбе Грегори коня. Конь застоялся без езды, о чём Милдрет и сказала, вернувшись в башню и привязывая бечевку к ножке кровати.

В назначенное время верёвка была спущена вниз ещё с одним письмом, а через некоторое время рывки показали, что послание принято и пленники получили ответ.

– Дарагой лорд… – Милдрет хихикнула, зачитывая письмо вслух, но заметив, как насупился Грегори, тут же замолкла, – рад вам памочь. Скажите, нужно ли вам что? Можем передать еду, оружие или что-то ещё. Наш господин вы и никто другой.

Дочитав, Милдрет посмотрела на Грегори.

Тот встал с кровати и прошёл по комнате от стены до стены.

– Всё же хорошо, – удивлённо произнесла Милдрет.

Грегори резко развернулся к ней лицом.

– Что смешного в письме? Что он назвал меня лордом?

Уголок губ Милдрет пополз вверх, но она заставила его оставаться на месте.

– Нет! Просто он забавно перевирает слова…

Грегори резко метнулся к ней и замер, глядя прямо в глаза:

– Думаешь, если человек не умеет писать, это смешно?

Милдрет моргнула и, не сдержавшись, расхохоталась. Она не смогла успокоиться, даже когда Грегори вздёрнул её на ноги и, хорошенько встряхнув за плечи, прижал к стене.

Грегори какое-то время сжимал её так, но, то ли поняв, что это не производит эффекта, то ли так и не придумав, что сделать ещё, отпустил и, отвернувшись, отошёл к окну.

Милдрет, успокоившись кое-как, отложила письмо и подошла к нему со спины, а затем опустила подбородок на плечо.

– Грегори, хочешь, научу?

Грегори шумно сопел, но не отвечал.

Милдрет оплела его руками, прижимая спиной к своей груди, и тут же обнаружила, как нарастает возбуждение. Она ничего не могла с собой поделать. Каждый раз ей казалось, что если Грегори заметит, как ведёт себя её тело, какие мысли посещают Милдрет в отношении господина – разозлится ещё сильней. Но когда Грегори был таким, его невозможно было не обнимать, и любые желания уступали одному – желанию вернуть улыбку на его лицо.

– Это женское занятие, – буркнул Грегори, накрывая руку Милдрет, оказавшуюся у него на животе, своей ладонью.

Живот у Грегори был горячий на ощупь и плоский, и если бы не смущение, Милдрет обнимала бы его так гораздо чаще, чтобы ощутить эту приятную жёсткость под своей рукой.

– Ну не хочешь – не научу, – Милдрет снова не смогла сдержать улыбки.

– Хочу.

С того дня по несколько часов за вечер они в самом деле проводили, разбирая писание. Грегори сидел на кровати или на полу с книгой в руках, а Милдрет у него за спиной – обнимая за пояс или нависая над плечом. Милдрет читала слово по буквам, а затем целиком, а Грегори сначала повторял за ней, а затем стал произносить с ней хором, пока наконец не стал разбирать целые предложения. Читал и писал он пока хуже Доба Воробья, но процесс обучения ему нравился, и продвигалось дело хорошо.

Затем наступила зима – мокрые хлопья снега залетали в окно, и теперь уже в башне в самом деле можно было сидеть только в обнимку, закутавшись в плед в полуметре от очага.

Зато люди Воробья передали им через окно несколько шкур, которые можно было постелить на пол, ещё один кинжал и короткий меч, а также пару кошельков денег, применения которым Грегори пока не нашёл.

Он продолжал переписываться с Седериком и капелланом, но всё ещё надеялся, что скоро вернётся отец, и всё разрешится само собой.

Весной рыцари стали возвращаться из Палестины, но свидетельства их о судьбе Роббера были противоречивы: одни говорили, что он погиб, другие – что попал в плен. Ясно же было одно – в ближайшее время сэр Роббер не вернётся в замок Бро.

Загрузка...