Когда Грегори проснулся, рука его инстинктивно зашарила по кровати, и он тут же распахнул глаза, поняв, что Милдрет рядом нет.
События прошлой ночи нахлынули потоком образов – один отвратительнее другого. Он закрыл лицо руками и застонал. Где теперь Милдрет? Не сбежала ли она после всего? Грегори ожидал худшего.
– У вас болит голова?
Грегори вздрогнул и сел на кровати. Милдрет стояла около стола, оказавшегося на месте их обычного сундука. Стояла, впрочем, она тоже не там где всегда – у окна, а в уголке у очага. Сама комната была больше той, к которой он привык, раза в два, и старой мебели ощутимо не хватало, чтобы сделать её уютной.
Всё это Грегори отметил мельком, прежде чем вскочить и броситься к Милдрет, которая едва не выронила котелок, когда Грегори схватил её за плечи и прижал к стене. Котелок она всё же успела опустить на стол, но глубоко на дне её серых глаз замер страх.
Этот страх болезненным уколом отозвался в сердце Грегори, и тот зажмурился на секунду, отгоняя его от себя, а потом открыл глаза и попросил, мягко как мог:
– Не бойся меня…
Милдрет покачала головой. Говорить она не могла – горло сдавил спазм, но кое-как выдавила наконец:
– Я не боюсь.
– Я сделал тебе больно?
Милдрет качнула головой и отвернулась. Взгляд её замер где-то у Грегори над плечом, и, проследив за ним, Грегори понял, что Милдрет смотрит в окно, расположенное непривычно высоко.
– Ты хотела сбежать? – спросил Грегори тихо.
Милдрет какое-то время молчала, а затем отвернулась от окна.
– Возможно. Но здесь нет верёвки.
– Милдрет, нет! – Грегори сильнее стиснул её плечи и попытался заглянуть в глаза. – Нет! Я всё что угодно сделаю, чтобы тебя удержать!
Милдрет молчала. Она стояла, закрыв глаза и силясь совладать с обидой. Она верила. Почему-то всему, что говорил Грегори, она верила всегда. Но от этого боль не становилась слабей.
– Давай есть, – попросила Милдрет негромко, силясь прервать этот бессмысленный разговор. Как смотреть Грегори в глаза после того, что было вчера, она не знала.
Ели молча. Они сидели по разные стороны стола и не соприкасались даже руками, хотя обычно Милдрет использовала любую возможность встретиться хотя бы кончиками пальцев.
Когда завтрак, состоящий из яиц и каши с беконом, подошёл к концу, Милдрет встала, собираясь отнести посуду на кухню, но Грегори накрыл её руку своей, не позволяя уйти.
– Было больно? – спросил он.
Милдрет вздрогнула и попыталась вырвать руку, но не смогла.
Грегори тоже встал и, не отпуская руки Милдрет, подошёл вплотную к ней.
– Скажи.
– Да, – Милдрет попыталась спрятать взгляд. – Но дело не в этом… господин.
– Не надо так, Милдрет.
– А как? – Милдрет вскинулась и наконец посмотрела на него прямо и зло. – Тебе понравилось, да? Тебе, не мне. Так понравилось, что ты захотел попробовать сам!
– Да, захотел! – Грегори крепче стиснул её кисть. – Ты бы видела, Милдрет… Ты такая… – Грегори зажмурился и покачал головой. – Ты сводишь меня с ума. Один твой вид. И я хочу стать ещё немного ближе к тебе – но не знаю как.
– Нашёл способ? – Милдрет, уже не пытаясь вырвать руку из пальцев Грегори, сжала её в кулак.
– Да. Мне кажется, нашёл, – Грегори тоже надавил на его запястье сильней. – Но если тебе больно… Если ты не хочешь… Я не причиню тебе боль. Я люблю тебя, Милдрет. Что бы ты ни думала обо мне теперь.
Милдрет зажмурилась. Остатки обиды ещё отравляли её изнутри, но она уже чувствовала, что простит – и вчерашнюю ночь, и всё, что когда-либо сделает ей Грегори, какой бы сильной не была боль.
– Тебе можно всё, – сказала она вслух негромко, – я не хочу тебя бояться и не могу тебе не доверять. Я принадлежу тебе и буду тебе служить, как и обещала.
– Но тебе было больно? – повторил Грегори.
– Пусти! – не выдержала Милдрет и снова попыталась вырвать руку, на которой пальцы Грегори уже оставили красные следы.
Грегори опустил глаза и, заметив эти следы, медленно поднёс руку Милдрет к лицу, а затем коснулся губами каждого из них.
– Мне было больно, – произнесла Милдрет наконец, чувствуя, как её снова захлёстывает злость, – но я умею терпеть боль. Мне было в сто раз больней не от того, что он делал со мной, а от того, что ты видел меня такой. От того, что ты отдал меня ему. От того, что всё это было не с тобой, а с ним. И от того, что ты тоже этого хотел. От того, что тебе было всё равно, Грегори, ты просто хотел попробовать так же, как он. Я не хочу злиться на тебя. Я знаю, что в этом нет смысла. Ты можешь делать всё, что захочешь со мной. Но я не могу. Потому что я тоже… тоже тебя люблю, – она высвободила руку из пальцев Грегори и обхватила себя, силясь спрятаться и понимая, что спрятаться некуда – куда бы она ни пошла, каждый шаг её будет проходить на чьих-то глазах. – Я боялась выходить во двор с утра, – сказала она уже тише, – потому что они могли знать. Все вчера видели меня. Я…
– Никто не видел, – тихо произнёс Грегори и приподнял было руки, чтобы её обнять, но когда Милдрет отпрянула, настаивать не стал. – Я любого убью, кто что-то скажет про тебя.
– Любого? – Милдрет вскинулась и снова посмотрела на него со злостью. – А его?
– Однажды – и его.
– Ты обещал ему меня? Что значит «ты дал слово», Грегори?
Грегори облизнул губы.
– Тогда, три года назад… Я заключил с ним сделку. Он не отдал бы мне тебя, если бы я не обещал, что по первому требованию отдам тебя ему.
Милдрет вздрогнула.
– Это значит… – медленно проговорила она. – Значит… Это случится опять?
Грегори отвёл взгляд и молчал. «Я всё сделаю, чтобы этого не произошло», – билось в голове, но обещать он не мог и слабость свою признавать не хотел.
Плечи Милдрет опустились, и она замерла, не говоря больше ничего, будто смирилась с судьбой. Теперь уже Грегори сжал кулаки и молча смотрел на неё.
– Он сказал, – Милдрет сглотнула, – сказал – все знают, что ты развлекаешься со мной.
Грегори сильнее втиснул ногти в ладони.
– И что? – спросил он. – Какая разница, что они говорят?
– Но это не так! – Милдрет подняла на него взгляд. – Ни разу, Грегори! До сих пор… Да и теперь…
Грегори шагнул к ней и, наплевав на попытки сопротивления, прижал к себе.
– Пусть говорят, что хотят, – сказал он тихо. – Они все никто. Для меня важна только ты.
Милдрет всхлипнула, и, обхватив шею Грегори руками, прижалась к нему.
– Я люблю тебя, – прошептала она. «Несмотря ни на что», – пронеслось в голове.
– Я тоже тебя люблю, сердце моё.
Прошло три дня. Милдрет оставалась задумчива и мрачна – впрочем, такой она была почти что всегда.
Первую пару дней Грегори ходил от стены к стене, пытаясь осмыслить своё новое положение, но вместо мыслей о нём в голову постоянно лезла Милдрет. Она почти не выходила – ни во двор, где всё ещё боялась встретиться лицом к лицу с теми, кто о ней говорил, ни за стены замка, где тоже теперь чувствовала себя неуютно одна.
На третий день вечером Грегори усадил её за стол и стал диктовать письма, одно за другим. Он писал всем, кому писал до сих пор, и вопрос во всех письмах был один: «Готовы ли вы поддержать меня, когда время придёт?»
Отсылать их с Милдрет он, впрочем, не спешил. Вместо этого дождался, когда в карауле будут стоять люди Артура, и попросил найти слугу, который не умел бы читать. С ним были переданы письма, которые следовало отнести адресатам внутри замка, и оставалось ещё одно – для Доба Воробья, которое должна была, но пока не могла передать Милдрет.
Ещё одно письмо было адресовано Тизону, и его относила Милдрет, потому что скрывать эту переписку и связывать её с другими не было смысла – с Тизоном Грегори хотел поговорить лично и просто назначал встречу в письме.
С выездом за пределы замка он Милдрет не торопил – ему самому было неспокойно от мысли, что та отправится одна, и в конце недели, попросив достать новую верёвку, Грегори прикрепил её сам и спустился по стене вместе с Милдрет.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он уже в деревне, наблюдая, как Милдрет усаживается на коня.
Та пошевелила бёдрами, будто проверяя собственное состояние и, поморщившись, сказала:
– Хорошо.
Звучало неправдоподобно, и, оставив свою лошадь, Грегори сказал:
– Возьмём одного коня. Ехать недалеко.
Он забрался за спину Милдрет и обнял её, так что спина девушки плотно прижималась к его груди. Пах мгновенно наполнило возбуждение – ничего поделать с собой Грегори не мог.
Милдрет чуть повернула голову, вглядываясь в его лицо, и Грегори понял, что она тоже это ощутила.
– Трудно быть с тобой рядом и не чувствовать ничего, – сказал Грегори тихо, прижимая её ещё плотней.
Милдрет сглотнула. Качнулась чуть назад и прильнула своими губами к его губам.
С тех пор, как они вернулись в замок Бро, это был их второй поцелуй, и Грегори мгновенно ощутил жажду, которая до сих пор дремала в нём. Он стремительно перехватил инициативу, силясь проникнуть в Милдрет хотя бы так, почти что (трахая) её рот языком. Милдрет обмякла, полностью полагаясь на руки Грегори, державшие её. Она отвечала мягко, не пытаясь вторгнуться на территорию господина и просто позволяя Грегори делать по-своему. А когда тот отстранился и заглянул Милдрет в глаза, пытаясь отыскать там осуждение или одобрение, прошептала:
– Я хочу, чтобы ты сделал это со мной.
Грегори обнял её за талию и прижал ещё сильней.
– Ты уверена? – спросил он.
– Хочу знать, как это будет с тобой.
Грегори на секунду прижался лбом к её виску и прошептал:
– Когда вернёмся домой, – а потом сел ровно и дал шпоры коню.
Они отвезли письмо и тут же на месте получили подтверждение, что Доб способствовать готов. Он не попросил ничего взамен, но Грегори был почти что уверен, что среди соратников он один будет такой. Грегори предупредил также, что теперь следует передавать письма в другую башню, и передал Добу небольшой мешок золота – в благодарность за то, что тот был верен ему в нужде. Одновременно он намекнул, что пригодилась бы новая мебель, которую так же, как прежнюю, можно доставить по частям.
Незадолго до рассвета они с Милдрет вернулись в башню и, смотав верёвку, стали снимать плащи.
Грегори внимательно наблюдал за каждым движением Милдрет – движения эти были ломкими и неловкими, будто та боялась сделать что-нибудь не так.
Милдрет поймала его взгляд и, стушевавшись ещё сильней, замерла, придерживая плащ рукой.
– Не передумала? – Грегори шагнул к ней.
Милдрет покачала головой.
Грегори отобрал у неё плащ и отбросил прочь. А затем медленно, опасаясь спугнуть, принялся расшнуровывать рубашку Милдрет. Расшнуровав ворот, он тут же коснулся губами открывшегося кусочка кожи между ключицами и затем делал так, едва обнажив новый участок тела – чуть засучив Милдрет рукава поцеловал каждое запястье, затем приподнял рубашку и поцеловал живот возле пупка, и стал медленно двигаться поцелуями наверх.
Милдрет постепенно расслаблялась.
Когда Грегори вернулся к её горлу и принялся выцеловывать ожерелье вокруг шеи, Милдрет уже гладила его плечи, пытаясь дотянуться до края рубахи.
Грегори запрокинул голову, вглядываясь в её лицо, и, не найдя там сомнений, подтолкнул Милдрет к кровати. Затем стянул с неё остатки одежды и торопливо принялся раздеваться сам.
Милдрет следила за его движениями, не отрывая взгляда от гладкого гибкого тела с едва заметными бугорками мускулов. Кожа Грегори была бледной, несмотря на желтоватый блеск свечи, и ни единой родинки не было на ней. Только когда Грегори оказался полностью обнажён, Милдрет попыталась перевернуться на живот, но Грегори тут же остановил её.
– Не так, – шепнул он, раздвигая колени Милдрет и устраиваясь между них. – Хочу видеть твоё лицо.
Он осторожно провёл раскрытой ладонью по внутренней стороне бедра Милдрет, поднимаясь к промежности – в теле девушки с каждой секундой сильнее разгорался огонь. Грегори со своего места почти видел, как пульсирует, сжимаясь, вход.
– Он сказал… – произнесла Милдрет и рукой скользнула между собственных бёдер, пытаясь прикрыться рукой.
– Не вспоминай о нём, – Грегори резко перехватил её руку и на секунду до боли стиснул запястье, оставляя красные следы. – Я всё сделаю для тебя.
Милдрет кивнула, стремительно расслабляясь от звуков этого голоса, уверенного, но отдающего обманчивой мягкостью бархатистых тонов.
– Я люблю тебя, – прошептал Грегори, склоняясь над Милдрет и покрывая поцелуями её живот. Рука Грегори теперь опустилась к промежности девушки, огладила складочки и спустилась вниз, очерчивая вход. Палец покружил по краю и чуть вошёл внутрь, от чего Милдрет тут же рвано выдохнула.
– Больно, – шепнула она.
Грегори убрал руку и, смочив палец слюной, попробовал ещё раз.
Теперь палец входил чуть легче, и Милдрет ощутила сосущее голодное чувство, как будто тело требовало ещё. Она прогнулась, пытаясь насадиться чуть сильней, и Грегори, осмелев, стал медленно ласкать её, продолжая целовать живот, а затем и грудь. Мягкие холмики с затвердевшими розовыми бусинками соском манили к себе, так что Грегори хотелось каждый дюйм её тела попробовать на вкус.
Милдрет всё сильнее прогибалась навстречу, сначала просто мягко насаживаясь на пальцы Грегори, а потом уже попросту трахая ими себя, и, смазав слюной собственный член, Грегори наконец вошёл.
Милдрет выгнулась, хватая ртом воздух.
– Прекратить? – спросил Грегори, тут же замерев.
Милдрет наградила его злым взглядом и, притянув к себе, сама принялась целовать. Бёдра её качнулись навстречу, насаживая тело на член Грегори ещё плотней. Жажда накрыла её с головой, желание почувствовать Грегори так глубоко, как тот только мог войти – и Грегори, уже не сдерживаясь, изо всех сил рванулся внутрь неё, подчиняясь той же, одной на двоих жажде, желанию слиться в одно.
Руки его скользили по вспотевшему телу Милдрет, отыскивая те чувствительные уголки, которые он уже успел изучить, наслаждаясь тугой упругостью, спрятанной под нежной кожей – и руки Милдрет отвечали ему, стискивая спину, бёдра, плотно сжимали, пятки скользили по ягодицам, подталкивая ещё глубже, так глубоко, как он только мог войти.
Они сцепились как два репейника, не замечая уже ни боли, ни удовольствия, только эту всеобъемлющую жажду, не вслушиваясь в эхом разносившийся по комнате шёпот: «Ещё…» Кто из них шептал, Грегори понять уже не мог.
А потом всё кончилось – резко и быстро, одним оглушительным всполохом, в сто раз более ярким, чем всё то, что они оба испытывали до сих пор, и Грегори рухнул Милдрет на грудь, продолжая обнимать её, чувствуя, как липкая влага растекается по животу, но не в силах сделать ничего.
Они лежали так почти неподвижно, и Милдрет гладила его по волосам и спине, то и дело стискивая пальцы где-то у лопаток. Грегори не хотел отпускать её, и, хотя в этом уже не было нужды, продолжал просто наслаждаться теплом.