– Шотландцы не простили смерти своего тэна. Мирный договор был нарушен, и в том же году объединённое войско Армстронгов и Элиотов ворвалось на земли англичан.
Грегори закрыл глаза, невольно представляя, как лёгкая кавалерия Элиотов несётся по его родным землям, вытаптывая поля и сметая всё на своём пути. Как развеваются их плащи – такие же синие, как плащ Милдрет в тот день, который стал последним для неё. Как сверкают яростью их глаза.
– Замок Бро пал в 1229 году, через два года после того, как погиб последний владевший им лорд Вьепон.
Перед глазами младшего из Вьепонов осадные орудия врезались в каменные стены, раз за разом заставляя камни проминаться под собой. Только в этот раз не было моста – ни в одних хрониках не было мостов – и он буквально видел собственными глазами, как ров заваливают телами мертвецов. Отцу повезло. Он никогда не видел этих мертвецов.
– Причиной тому стала междоусобица, которая разделила войско Вьепонов на два лагеря: после гибели твоего предка, его верный сенешаль, сэр Артур … выступил защитником чести его жены и взял на себя опеку над ребёнком, которого она носила в животе.
Грегори усмехнулся горько и зло, но не сказал ничего.
– Прежний же сенешаль замка Бро, служивший Вьепонам, видимо, при его отце, восстал против него, пытаясь захватить власть.
Грегори сжал кулак. Теперь он видел, как Тизон – тот Тизон, которого он до последнего считал предателем и врагом – врывается в его спальню, бледный и постаревший на добрый десяток лет, как сгибается в поклоне его спина, и тут же, не желая слушать ничего, он начинает рассказ о заговоре, который созрел у Грегори за спиной.
– Бедный Тизон… – пробормотал он. – Ты так и останешься предателем в памяти людей.
– Что? – отец поднял глаза от записей, которые делал, по своим меркам, очень давно – двадцать лет назад или около того.
– Ничего, – Грегори покачал головой, – продолжай.
Эту историю он слышал уже десяток раз, но никогда прежде она не причиняла ему такую боль.
– В живых не остался никто… – рассеянно произнёс отец, перелистывая листок за листком, – согласно хроникам и Тизон, и Артур пали в битве, защищая замок Бро. Однако! – он поднял указательный палец вверх, – кто-то вынес из замка дочь Грегори Вьепона, окрещённую как Ласе. Доказать её принадлежность к нашему роду так и не удалось, и долгое время мы считали, что эта линия нашего рода угасла.
Грегори снова закрыл глаза и улыбнулся, представив себе маленькую Ласе. Он никогда не обращал на неё внимания, пока она была жива – но теперь её смеющееся личико значило неожиданно много для него. Он чувствовал себя на тысячу лет старше, чем в тот день, когда увидел своего верного сенешаля, умирая у выхода из Сильвер Горг.
– Тем не менее, к счастью, род Вьепонов не оборвался тогда, потому как Корбен Вьепон по дороге в замок Лиддел встретил девушку… Бертрейт, кажется, звали её. Бертрейт Гудрич. Старый саксонский род…
Грегори покачал головой. Эти имена уже не говорили ему ничего.
– Бертрейт Гудрич вступила в брак с Корбеном Вьепон и уже через год окрестила своего сына, Корбена младшего, в аббатстве Дандренон. Увы, за то время, что она вынашивала дитя – а мальчик родился неожиданно болезненным, что никогда не было свойственно нашей семье – оба замка, и Лиддел, и Бро, пали, – Рейнард Вьепон вздохнул, – к сожалению, от замка Лиддел не осталось ничего. Даже пустых стен. Мы можем судить о его существовании только из записей капеллана замка Бро. Но! – он снова поднял палец вверх. – Не это самое удивительное во всей нашей истории, Грег. А знаешь что?
– Что? – спросил Грегори устало. Он чувствовал себя актёром, который бесконечно играет одну и ту же роль.
– Самое удивительное то, что твоя мать оказалась потомком той девочки, которую неизвестный спас из замка Бро! Ты можешь представить себе это? Одна из тысячи людей! И я встретил именно её!
Грег поднялся и, подойдя к окну, прислонился к стеклу лбом.
– И во всём этом был виноват он… – произнёс он негромко.
– Что? – снова спросил отец, поправляя очки.
– Ничего, – Грег повернулся и устало посмотрел на него. – А что стало с Ласе? С его женой?
– Ну… – Вьепон-старший развёл рукам, – Грег, ты же сам понимаешь, историков не интересуют такие детали. Полагаю, если бы её сын всё-таки был рождён, мы бы узнали об этом.
Грегори коснулся кончиками пальцев век и потёр их, пытаясь преодолеть головную боль.
– Я устал, – негромко сказал он. – Отец, можно я пойду к себе?
– Да, конечно… – растерянно произнёс Рейнард Вьепон.
Не говоря больше ни слова, Грегори вышел из комнаты и спустился по винтовой лестнице. На втором этаже, где когда-то располагался общий зал, во всю шёл ремонт. Однако на третьем они уже могли принимать гостей.
Грегори покинул донжон и медленно, чувствуя себя так, будто застрял в бесконечном кошмарном сне, двинулся к башне у ворот.
Здесь, на втором этаже, в окне теперь стояло стекло, и вряд ли они с Милдрет смогли бы выбраться наружу, не повредив его.
Камин приобрёл несколько завитушек и герб рода Вьепон, так что теперь язык не поворачивался назвать его очагом, за стенками его прятались обогреватели, а пол был застлан ковром.
Для Грегори всё это не меняло ничего.
Он предпочёл бы снова спать с открытым окном зимой, если бы Милдрет, как и прежде, согревала его.
Ещё несколько недель назад он был готов поверить, что это в самом деле произойдёт. Что Кейтлин – нет, Милдрет – снова разделит с ним кров.
Грегори усмехнулся и, упав в кресло, уронил на ладони лицо.
– Идиот… – прошептал он. – Какой же ты идиот…
«Ваша любовь погубит вас… Твоя любимая забудет тебя… но в минуту единения вспомнит – и уже не сможет простить».
Грегори, взявший было в руки пульт от телевизора, рыкнул и швырнул его о стену.
Он и так знал, что виноват во всём. В том, что никогда не мог защитить. В том, что не остановил, не удержал, отпустил в Карлевелок – и в том, что даже там не смог дать Милдрет спокойной жизни, которую та заслужила. В том, что даже туда позволил дотянуться своим – никакого отношения не имевшим к Милдрет – врагам. В том, что поверил людям, которым не должен был доверять. В том, что не уберёг ту единственную, кто никогда не предавала его.
И теперь эта чаша вины переполнилась – даже теперь, спустя сотни лет, он снова причинял Милдрет боль.
«Не надо было подходить… – думал Грегори, вспоминая, как впервые заметил хрупкую художницу, рисовавшую замки на набережной Темзы. – Не надо было подпускать её…»
Но было уже поздно. Милдрет, очевидно, вспомнила всё.
Грегори искал её – на Пикадилли и на набережной, в Ист Сайде и в пабе, где Милдрет раньше частенько проводила вечера.
Он не нашёл ничего.
Ни Джек, ни этот проклятый меценат, который будто бы обучал Милдрет рисовать, ничего не знали – или не хотели говорить.
Грегори поднял взгляд на картину, которую оставила ему Милдрет – стены и башни были иными, но это не имело значения. Этот замок Грегори узнал бы из всех других – это был тонущий в рассветной дымке замок Бро.
Он держал это картину при себе, когда жил в Лондоне, но и уехав сюда, не мог не взять её с собой. Это был маленький кусочек его любимой.
За те полгода, что они провели так близко – и одновременно так далеко друг от друга, Милдрет снова стала для Грегори неотделимой, неотъемлемой частью его самого.
Он уже не знал, как существовал все прошедшие годы. Как делал вид, что не одинок, потому что Милдрет была больше, чем просто близкий человек, и больше, чем та, кто мог разделить с ним память о былом – Милдрет была его рукой. Его плечом. И сейчас Грегори невероятно остро ощутил, что потерял это всё.
Он уехал из Лондона, чтобы выиграть немного времени, чтобы позволить себе подумать о том, что делать дальше. Уехал, потому что надеялся, что здесь хоть немного сможет забыть о тех месяцах, что провёл с Кейтлин плечом к плечу – но это не помогло.
Здесь, в Бро, каждый камень напоминал о Милдрет. Более чем всегда.
Грегори потянулся к столику и взял в руки мобильный телефон.
Они с Кейтлин никогда не обменивались номерами – это не имело значения до сих пор.
Теперь оставалось только обзывать себя идиотом и проклинать за то, что, не смотря ни на что, не верил никогда до конца, что Кейтлин от него уйдёт.
Грегори пролистал список номеров, который ничем не мог ему помочь, и, поднявшись, двинулся к выходу из башни.
Он не стал говорить с отцом – легко было догадаться, что тот не поймёт. Сын приехал на выходные, но не смог просидеть дома и дня – уже ночью собрался назад в город.
Грегори молча вывел машину из гаража и, щёлкнув дистанционным выключателем ворот, выехал за стены замка. Ехать до Лондона было всего несколько часов. Утром он собирался по новой осмотреть всё. Набережную. Пикадилли… и всё, что только можно ещё. Грегори готов был обыскать каждую улицу и каждый дом – только бы найти Кейтлин – и больше уже не терять никогда.
Кейтлин выпрыгнула из автобуса и запрокинула голову, силясь поймать губами холодные капли первого весеннего дождя.
Этот город никогда не был ей родным. Ни этот, ни какой-то другой.
Проведя с родителями три недели, она только убедилась в этом ещё раз.
Воспоминания теснились в голове и сводили её с ума.
Кейтлин покинула Лондон, чтобы побыть в одиночестве хоть немного и разобраться в себе – но это оказалось невозможно среди людей, которые всегда принимали её за кого-то ещё.
Каждый ждал чего-то, что считал правильным именно он – отец снова и снова спрашивал, когда Кейтлин получит диплом. Джек, у которого она пыталась переночевать перед отъездом – уговаривал не расстраиваться, что торговля не идёт, и нарисовать парочку картин с лавандой.
Кейтлин не могла без улыбки слушать его слова, но улыбка её была сродни истеричному смеху душевнобольной.
Всю свою жизнь, с самого детства, она была уверена в том, что она не Кейтлин Эллиот, а кто-то ещё. Что есть нечто большее, чем этот серый город, этот туман и эти холодные капли равнодушного дождя, которому, как и всем, по большому счёту, было на неё плевать.
Теперь она знала точно, что была права.
Были ещё серые, холодные стены замка Бро. Были промозглые зимы и всегда открытое окно. Была боль, которую она не хотела помнить. И было предательство, которое она не могла простить, как ни убеждала себя в том, что кроме Грегори у неё нет никого.
У неё никогда не было никого. Но Милдрет никогда и не ощущала себя такой одинокой, как теперь. Она никогда не задумывалась о том, нужна ли кому-то – ей хватало того, что она смогла добиться одного-единственного человека, который её волновал.
Теперь, когда она была уверена, что не значит для Грега ничего, всё потеряло смысл. Последнее яркое пятно размылось первым весенним дождём.
– Ты так легко предал меня… – прошептала она, обращаясь к серому лондонскому небу, и обнаружила вдруг, что не чувствует ничего.
Кейтлин сама не знала, в какой момент всё то, что кипело, бурлило, клубилось у неё внутри, улеглось, оставив только пустоту и равнодушие – теперь уже не только к тому, что окружало её, но и к тому, к чему она стремилась всем сердцем до сих пор.
– Нет никаких островов, никаких миров, кроме этого мира – нет:
Память твоя – это зыбкий туман, это рябь на воде, это ветер оставил след.
Нет ни пути среди звезд, ни крыльев за спиной – не соприкоснуться рукам:
Мы же не дети, чтоб верить легендам и книгам, мечтам и забытым снам….*
Милдрет закрыла глаза и проглотила подступивший к горлу ком.
Стихотворение написал друг, но не её – один из тех, кто часто приходил к Джеку и кого она сама всегда считала чужим. Он называл себя Эйкеном, тот парень, и эти строчки неожиданно сделали его для Милдрет родным. Кейтлин не знала, какие острова перестали для неё существовать, но внезапно будто заглянула в чужое окно и обнаружила, что там, за стеклом, тоже кто-то живёт. Ей нужно было это узнать.
Кейтлин достала из кармана телефон и выбрала номер – один из тех, что были записаны там, но которые она никогда не набирала.
– Эйкен? – спросила она, услышав «Алло».
– Да. Кто это?
– Это Кейт, – Кейтлин заставила себя улыбнуться. – Помнишь, я живу с Джеком и рисую замки?
– А! Точно, да…
Кейтлин так и не поняла, вспомнил ли Эйкен её – да это и не имело значения. Больше ей всё равно было некуда пойти – она не хотела попадаться Грегори на глаза, а все обычные места её обитания тот знал.
– Я заеду к тебе? Попьём пивка?
– Это мысль, – парень ощутимо оживился.
– Только эм… Я не знаю куда. Скинешь адрес на телефон?
– Хорошо. Лови.
На другом конце линии нажали отбой, а Кейтлин двинулась вдоль здания автовокзала вперёд.
* Элхэ Ниеннах «Мир которого нет»