Туманы замка Бро

Глава 43

Через несколько дней после этого неудачного свидания Ласе попробовала навестить Грегори в его башне, но стражники не пустили её – Грегори всё ещё был зол от того, что обнаружил на себе «неведомый запах».

Больше она не пыталась тревожить своего наречённого, и только через некоторое время удивила Милдрет, остановив её, когда та несла с кухни еду.

– Передай господину, – сказала Лассе негромко, – я сделала, как он хотел. И ответ «да».

Милдрет вгляделась в её осунувшееся, исхудавшее лицо и решила не подливать масла в огонь. Кивнула и направилась в башню.

Ласе в самом деле чувствовала себя плохо. Никогда будущее не страшило её так, как теперь.

Ещё недавно она была дочерью лорда замка Бро, а теперь превратилась в отвергнутую – уже не невесту, ещё не жену.

Мысль о том, чтобы предать Грегори и рассказать о его заговоре – а в том, что это был заговор, Ласе не сомневалась – сэру Генриху, приходила ей в голову, но была довольно быстро отметена. Такой поступок не дал бы Ласе ничего. Вернуться в лоно отцовской семьи она не могла – отец не простил бы ей неудачи в том единственном деле, для которого она ещё была ему нужна.

Любви к сэру Генриху Ласе не питала никогда. Он был суровым и твёрдым отцом, который всегда давал ей понять, что каждый член семьи – всего лишь боевая единица в его личной войне. Возможно, поэтому у него и не было других детей, а мать умерла так рано, что Ласе не успела узнать её по-настоящему.

Перед смертью она успела рассказать Ласе о настоящем отце, и мысли о сэре Тизоне на долгие годы стали отдушиной для неё. Ласе верила в то, что есть на свете ещё хоть один человек, который всегда будет на её стороне.

Теперь Тизона не было. Генриху она была нужна лишь для заключения брака с наследником замка, а сам жених не испытывал к ней ничего.

Какое-то время Ласе предавалась жалости к себе – тот факт, что даже зелье не смогло вынудить Грегори обратить на неё внимание, она воспринимала как личный позор.

Однако постепенно Ласе начала размышлять и делала это вслух, в обществе трёх любимых служанок – Маргарет, Пины и Эллис.

– Почему он так безразличен ко мне? – задумчиво произнесла как-то Ласе.

Маргарет и Эллис переглянулись и захихикали, а Пина спрятала в покрывале лицо.

– Что? – Ласе резко повернулась к ним и стиснула кулаки.

Две других служанки тоже попытались спрятать глаза, Пина же напротив, слишком рано подняла взгляд, чтобы проверить, на кого сейчас смотрит госпожа, и столкнулась взглядом с Ласе.

– Ой… – произнесла она.

Ласе сделала шаг вперёд.

– Я задала вопрос, – обманчиво мягко произнесла Ласе.

– Простите, госпожа, – Пина снова попыталась спрятать взгляд. – Но все же знают, что господин Грегори м… – Пина наклонилась и закончила шёпотом, – что у него есть Данстан.

Ласе сильнее впилась ногтями в ладони.

– Я тоже знаю это! И что?

– Ну… – Пина замолкла и в поисках поддержки оглянулась на подруг, но те продолжали прятать глаза.

– Я что, не так красива, как он?!

– Вы очень красивы, госпожа, – честно призналась Пина, которая сама покупала для Ласе румяна и помогала наносить их на лицо. – Любой рыцарь был бы рад служить вам. Любой, кто вообще хотел бы служить даме, госпожа.

– Не понимаю, что ты хочешь сказать.

– Ну, госпожа… – Пина снова оглянулась на подруг. – Я думаю, дело вовсе не в вас. Есть мужчины, которые боятся женщин и предпочитают мужчин.

Ласе отвернулась и, продолжая сжимать кулаки, уставилась в окно. Как ни горько было признаваться себе в этом, Пина, похоже, была права. Как ещё можно было объяснить, что даже зелье не подействовало на него?

– Ну, хорошо, – тихо сказала она. – Но ведь это значит, что другой мальчик мог бы его заинтересовать? – Ласе бросила на Пину испытующий взгляд. – Другой. Такой же красивый, как Данстан?

– Это возможно, госпожа… – растерянно произнесла Пина. – Но если кто-то узнает, что он портит мальчиков…

– Это не важно, – Ласе махнула рукой. – Я хочу, чтобы ты, Пина, теперь буквально поселилась у него. Можешь носить печенье его рыцарям или петь у него под окном.

– Но там же холодно, госпожа…

– Мне всё равно, – отрезала Ласе. – Я хочу, чтобы как только он надумает покинуть башню, ты узнала об этом и доложила мне. А ты, – Ласе повернулась и ткнула пальцем в Марго, – разыщи для моего мальчика лучший наряд. Французский берет и блио, какое носят в Бургундии. И всё это принеси мне.

Грегори тоже пребывал в задумчивости все последующие дни. Он получил послание от Ласе, но после выходки с зельем не мог снова довериться ей. Впрочем, главная проблема была не в том.

Сидя в своей комнате у самого очага, кутаясь в шкуры, он перебирал малахитовые чётки, которые Милдрет привезла ему из замка Донатон.

– Там красиво, – с улыбкой рассказывала Милдрет. – Я бы хотела съездить так куда-нибудь ещё. Посмотреть все замки вокруг, – она опустила глаза, – и Шотландию, может быть.

Грегори, размышлявший о том, что делать теперь, когда яд был в его руках, вскинулся и посмотрел на Милдрет.

– Ты всё ещё скучаешь? – спросил он.

Милдрет пожала плечами.

– Это не значит, что я хотела бы покинуть тебя, – Милдрет грустно улыбнулась, – полагаю, ты сочтёшь это невозможным, но я хотела бы поехать туда с тобой.

Она отвернулась к очагу, и на какое-то время в комнате воцарилась тишина.

– Знаешь, – произнесла наконец Милдрет задумчиво, – в те два года, когда я жила с отцом, мне казалось, что я существую. Что я на самом деле нужна кому-то.

– Ты нужна мне, – Грегори поймал её ладонь. – Без тебя я умру.

Милдрет улыбнулась и кивнула, но так и не посмотрела на него.

– У меня был медальон… Медальон, который оставила мне мать. Когда я попала сюда, я потеряла его, и это стало каким-то… знаком. Знаком того, что той Милдрет, которой я родилась, больше нет.

– Милдрет…

– Ничего, – Милдрет качнула головой и, высвободив ладонь, скрестила руки на груди.

Грегори какое-то время смотрел на неё. Потом поднялся и, открыв ящик письменного стола, извлёк оттуда бархатный мешочек, а затем вернулся к очагу и вложил его Милдрет в ладонь.

– Что это?

– Открой.

Милдрет в недоумении посмотрела на него и, снова опустив глаза, принялась распутывать шнурок.

– Прости меня, – произнёс Грегори, пока Милдрет занималась шнурком. – Прости, что я притащил тебя сюда и что впутал в это всё… но когда я увидел тебя, я понял, что ты моя. Что ты должна быть моей – и ничьей ещё.

Сердце Милдрет стукнуло, когда из складок бархата на ладонь ей выскочил серебряный медальон. Несколько секунд она в недоумении смотрела на серебряный кружок, а потом сглотнула и тихо произнесла:

– Спасибо.

Грегори закрыл глаза, кивнул и, придвинувшись к ней, положил руки Милдрет на плечи.

– Я хочу, чтобы ты знала… Ты для меня не слуга и не оруженосец, Милдрет. Ты девушка, которую я люблю – и буду любить всегда.

– Я знаю… – Милдрет тоже опустила веки и прижалась лбом к его лбу.

– Мне жаль, что мы можем быть вместе только так. Что я не могу посвятить тебе победу или сложить песню о тебе. Но ты всё равно дороже всего мира для меня.

Милдрет облизнула губы, чувствуя, как пересохло на языке, и не зная, что сказать в ответ. Грегори и не ждал ответа. Легко коснулся губами её губ, и когда Милдрет нежно провела языком уже по его губам, отстранился и замер, опустив голову Милдрет на плечо и повернувшись к очагу.

– А почему грустишь ты? – спросила Милдрет, обнимая его за талию и удобнее устраиваясь на плече.

– У меня всё проще, – Грегори вздохнул. – Я думаю как… как подсыпать то, что ты принесла. Ведь мы же не видимся с ним. И вряд ли он мне доверяет.

Милдрет улыбнулась, не отрывая взгляда от очага.

– Ну, тут всё легко. Сделай так же, как ты сделал с Ласе.

Грегори чуть повернул голову, заглядывая ей в лицо.

– Предложи ему мир.

– Всё равно. Вряд ли он станет пить у меня в покоях вино.

– Само собой. А вот на охоте принято друг другу доверять.

Грегори хмыкнул и выпрямился.

– Отлично, – он улыбнулся, – но я не хочу отправлять тебя к нему.

Милдрет поёжилась.

– Я тоже не очень-то хочу, чтобы ты меня к нему отправлял. Пусть сходит та девушка, что стала приносить нам хлеб и вино. Наверняка она шпионит на него.

– И когда он хочет ехать на охоту? – Ласе с улыбкой перебирала бусинки ожерелья, которое Мэги доставила ей вместе с костюмом, и смотрела в окно на снег, застилавший равнину за стенами замка.

– Едва стает снег, – Пина слегка склонила голову.

– Едва стает снег… – Ласе улыбнулась, – отлично, – она подбросила бусы в воздух, так что Пина едва успела их подхватить, – это тебе.

Генрих встретил идею с благосклонностью – но не без подозрений. Ему советоваться было не с кем, и потому он просто стоял, разглядывая руанский витраж и размышляя о том, что у племянника на уме.

Впрочем, Генрих всё ещё питал надежду, что Грегори образумится, и проверить, успокоился он или нет, можно было только поговорив с ним.

– Охота… Почему бы и нет.

Генрих позвал капеллана, надиктовал письмо и, отдав его слуге, приказал отнести Грегори ответ.

В подтверждение своей доброй воли он приказал изготовить два седла – для Грегори и его оруженосца, и к первым числам марта, когда худо-бедно закончились холода, как раз смог отослать их вместе со следующим письмом, в котором был один вопрос: «Когда?»

Без особых споров охоту решили назначить на первую субботу месяца – и тут же снарядили собак и лошадей, а в назначенный день процессия состоявшая из двух десятков собак, коней и людей пересекла по мосту крепостной ров и направилась в лес.

Грегори с самого утра был напряжён. Эта охота отличалась от той единственной, на которой он уже был, потому что с самого начала Грегори знал, что не развлечение её цель. Пальцы его крепко сжимали поводья, но Милдрет вела своего коня бок о бок с его собственным конём, и от этого становилось немного легче.

То и дело они обменивались взглядами, Милдрет ободряюще улыбалась ему, и Грегори приходилось улыбаться в ответ. Воздух ещё хранил прохладу едва окончившейся зимы, но повсюду уже текли ручьи и деревья покрывались первой листвой.

В первый день удалось подстрелить несколько птиц, но и Генрих, и Грегори стремились поскорее устроить привал, и потому лагерь был разбит ещё до того, как стало темно.

– Странно, что нет вашей дочери, – заметил Грегори, наблюдая, как слуги разводят костёр.

– Я сам удивлён, – признался Генрих. Грегори выглядел рассудительным и спокойным, и это немало радовало его. – Обсудим наши дела? – поинтересовался он.

– Чуть позже. За вином.

Генрих кивнул, а Грегори направился в свой шатёр и, приказав Милдрет достать закупоренный кувшин с бургундским вином, достал из-за пазухи бархатный мешочек.

– Что? – спросила Милдрет, подходя к нему вместе с вином.

– Ничего, – Грегори покачал головой. – Просто он… такой… Он мой дядя, – произнёс наконец он, и в голосе его звучали просительные нотки, как будто решение принимала Милдрет.

Милдрет посмотрела на него.

– Знаешь, Грегори, если ты думаешь, что я сделаю это за тебя – то нет. Мне есть за что ненавидеть его, но так я тоже не могу.

Грегори снова опустил глаза на мешочек, в котором лежала склянка с ядом, а в следующую секунду полог шатра шелохнулся, приподнимаясь, и Грегори торопливо спрятал обратно за пазуху шнурок.

– Наместник вас ждёт, – сообщил появившийся на пороге слуга.

– Наместник… – повторил Грегори и посмотрел на Милдрет, но та отвела взгляд.

Грегори взял у неё из рук вино и решительно направился к выходу из шатра.

За ужином разговор шёл неторопливо – оба собеседника постоянно отвлекались на подстреленную куропатку, а Грегори, к тому же, не знал, что сказать. Он не любил врать.

– Знаешь, – говорил Генрих. – Я очень рад, что ты наконец обдумал всё. Нам абсолютно незачем воевать.

– Это начал не я, – заметил Грегори.

– Ты прав! – Генрих поднял руку, останавливая его. – Я виноват перед тобой. Я должен был тебе доверять и тогда многого между нами бы не произошло.

Грегори склонил голову и внимательно вглядывался в лицо Генриха, отыскивая следы фальши, но так ничего и не нашёл.

– Я ведь не требую, чтобы ты любил мою дочь, Грегори, – произнёс Генрих, делая глоток из кувшина с вином и передавая его племяннику. – Я всё понимаю… – он огляделся кругом, – у тебя есть Данстан… или как её правильнее называть?

По спине Грегори пробежал холодок.

– Что ты знаешь о ней… – обратно снизу вверх двинулась злость.

– Ничего! – Генрих снова поднял открытые ладони. – Понимаешь, Грегори, у каждого из нас есть что-то… – Генрих хмыкнул, – своё. И никто не требует от тебя супружеской верности или абсолютного благочестия. Мы просто заключим уговор, вот и всё.

Грегори вздохнул и невольно коснулся мешочка, висевшего у него на груди. Покосился на кувшин с вином.

– Скажи честно, ты хочешь заниматься подсчётом зерна, сбором налогов и всем остальным?

Грегори промолчал.

– Ты молод. Твоё дело война. Теперь, когда предателя Тизона нет среди нас, ты мог бы стать сенешалем. Рыцари любят тебя.

Грегори тоже глотнул вина. Он чувствовал, как после холода и долгой скачки бургундское стремительно действует на него, делая ноги ватными и заставляя язык заплетаться, но ему было всё равно.

Весь план был с самого начала обречён. Он мог бы убить Генриха в честном поединке, мог бы в драке заколоть его ножом… Но так – исподтишка – он просто не мог.

– Я подумаю, – сказал он наконец, поднимаясь на ноги и чуть покачиваясь. – Охота будет длиться ещё три дня.

– Хорошо, – Генрих кивнул и тоже встал. – Проводить тебя в шатёр?

– Не надо. Я дойду.

И оттолкнувшись от дерева, Грегори побрёл к шатру.

Едва он вошёл внутрь, тёплые руки легли ему на плечи и нащупали застёжку плаща.

– Милдрет… – прошептал Грегори, закрывая глаза и накрывая эти пальцы своей рукой.

Милдрет не ответила. Молча расстегнула скреплявшую плащ брошь и с тихим звяканьем опустила её на сундук. Затем прижалась всем телом к спине Грегори и так же точно принялась колдовать с застёжками его походной куртки.

Грегори не сопротивлялся, позволяя слой за слоем раздевать себя, и тихонько, путаясь в словах, рассказывал о том, что просто не смог.

Милдрет гладила его по спине, и лёгкие поцелуи замирали на позвонках, разжигая в венах Грегори огонь. Он не выдержал, повернулся и, поймав голову Милдрет в ладони, толкнул её вниз, утыкая носом себе в живот.

Милдрет помешкала немного, а затем, путаясь в шнуровках, как будто тоже была пьяна, продолжила его раздевать.

Толкнула Грегори назад, заставляя упасть на шкуры, и тут же решительно развела его колени руками, а затем поймала плоть в рот – горячий и немного неуверенный.

– Что ты пила? – пробормотал Грегори, запутываясь пальцами в волосы любимой и плотнее вжимая её голову в пах. Он открыл глаза и зачаровано смотрел, как в полумраке движется между его бёдер чужая голова – растрепавшиеся волосы накрыли бёдра Грегори, и он не мог видеть лица, но от этого наслаждение, поселившееся в паху, не становилось слабей.

Он закрыл глаза и снова откинулся на подушки, теперь уже не вжимая, а чуть поглаживая Милдрет по волосам.

А потом Милдрет перестала ласкать его ртом, приподнялась и оседлала его. Грегори снова приоткрыл глаза, вглядываясь в непривычно округлые линии груди и плеч. В следующую секунду Милдрет насадилась на него, и на несколько секунд Грегори всё стало безразлично, он подкинул бёдра, насаживаясь глубже, но что-то было не так – не было той нежности и того опаляющего жара, который могла подарить ему только Милдрет. Грегори открыл глаза, секунду вглядывался в колышущийся над ним силуэт, а затем столкнул любовницу с себя.

Пронзительный женский вскрик оглушил его, Грегори схватил незнакомку за волосы и подтащил к узкой полоске света, падавшего в щель между пологами шатра. Перепуганное лицо Ласе с расширившимися от страха зрачками оказалось прямо перед ним, и Грегори с трудом удержался, чтобы не ударить её.

– Где?! – рявкнул он. – Где… Данстан?

Ласе стиснула зубы упрямо и зло.

– Ну!

– Ты больше никогда не увидишь её!