Проснувшись на следующее утро, Грегори не поехал в издательство, как обещал – почти всё утро он молча стоял на балконе и курил, пытаясь разобраться в том, что произошло. Найти причину того, что Милдрет так и не пришла. Был ли в этом замысел её друзей, которые порой любили глупо подшутить, или что-то стряслось у самой Кейтлин – но, сколько ни старался Грегори, угадать не мог.
Точно так же он гадал иногда о том, кто же предал его в той, прошлой жизни из снов.
Иногда он ставил на место главного виновника Артура, который так и не получил места сенешаля, хоть и рассчитывал на него, иногда – Ласе, которая, видимо, давно уже ненавидела его.
Многое становилось издалека ясней – но вовсе не всё. И сколько бы Грегори ни пытался восстановить в памяти то, что не сохранили хроники, у него ничего не получалось.
Записи капеллана замка Бро Грегори перечитывал множество раз, но дальше кровавого пятна, которым заканчивалась последняя строка, заглянуть не мог.
Остались ещё записки – письма Артура Ласе и наоборот, дневники самой леди – вернее, обрывки чудом не сгнивших листов. Но ничего из этого помочь Грегори не могло.
Теперь такое же бессилие Грегори ощущал, думая о настоящем.
«Ведь она такой же человек, как и все, должна где-то жить, водить машину, учиться…» – размышлял Грег. Но нет, у Кейтлин не было прав и в колледжах о ней тоже не знали ничего. А второе имя помочь ему тем более не могло. Открыв телефонный справочник Лондона, Грегори увидел сто пятнадцать Эллиотов, шестьдесят из которых носили инициал К.
В течение нескольких дней после того, как Джереми обманул его, Грегори обзванивал перечисленные номера, но и тут не добился ничего. Кейтлин, очевидно, в Лондоне телефона не имела. Грегори смутно помнил, что та говорила о своём шотландском происхождении, но города никогда не называла. Представив, сколько Эллиотов ему придётся обзвонить в Шотландии, чтобы найти одну – свою, Грегори едва не выбросил справочник в окно.
Попытка встретиться с Джереми и разузнать что-нибудь тоже не привела к успеху. Они встретились в загородном клубе, выбрав день потеплей, но Джереми лишь курил сигары одну за другой, лениво жмурился на солнышко, сидя за столом, и потягивал кофе из маленькой чашечки так, как будто каждая капля напитка стоила ему миллион.
– Чудесные картины, – говорил он, заставляя Грегори, который слышал эту фразу уже в десятый раз, скрипеть зубами. – Она чувствует… чувствует дух наших замков. Да.
– А кто-нибудь ещё у неё картины покупал? – спросил Грегори, поняв, что никакой связи с Кейтлин через Джереми он не добьётся.
– Кажется… кажется Эссекс, – Джереми в очередной раз приложил сигару к губам, – да, у него в гостиной висит Дувр, но Дувр – это не то. Знаешь, Дувров она нарисовала довольно много. А у меня единственный в своём роде – замок Донатон.
Грегори счёл за лучшее не говорить приятелю, что от чудесного замка Донатон давно уже осталась только пара камней, хотя такая мысль промелькнула у него в голове.
Закончив беседу, он попрощался и, добравшись до машины, нашёл в списке номеров ещё один телефон – Энтони Эссекса.
Энтони трубку не взял, но стоило Грегори немного отъехать от клуба, как раздался звонок, и на экране отпечатался его телефон.
– Ты что-то хотел? – спросил он после приветствия.
– О живописи. Поговорить. С тобой.
Грегори уже представлял себе такой же неспешный разговор, который было почти невыносимо терпеть, когда он с трудом удерживал себя от того, чтобы бежать вслед за Кейтлин – удерживал просто потому, что не знал куда бежать.
– Сейчас посмотрю… у меня будет время в начале следующей недели. Можем встретиться в клубе.
– Хорошо, – Грегори подавил вздох и нажал отбой. Время шло. А Милдрет лишь удалялась от него.
В понедельник они с Энтони встретились за тем же столом, и снова начался бессмысленный разговор, который лишь вывел Грегори ещё на одного покупателя картин, встреча с которым вывела ещё на одного. Всех их до одного Грегори знал – и от того было лишь больнее осознавать, что Кейтлин, её картины и память, до сих пор принадлежавшая только им двоим, теперь принадлежат всем, кроме него самого.
– Я не встречался с художницей, – говорили покупатели картин. И называли имена секретарей, дворецких, братьев и сестёр, которые лично видели её – но братья и сёстры тоже не могли ничего сказать.
Только спустя пару месяцев, когда лето, необыкновенно дождливое даже для Лондона, накрыло собой небо над рекой, Грегори поймал обмолвку, которая в этот момент значила для него больше, чем собственная жизнь:
– … она же будет выставляться в Гилдхолле в сентябре. Впрочем, я не уверен – возможно, выставка уже идёт.
Грегори нахмурился. Он не понимал, как связаны Кейтлин и Гилдхолл. Впрочем, он всё равно поехал туда и за несколько дней опросил всю администрацию, а когда ему сказали, что да, Кейтлин Эллиот действительно сняла павильон на сентябрь, три дня дежурил под окнами, надеясь, что та ещё придёт.
Кейтлин в Гилдхолле так и не появилась, и в конце концов Грегори был вынужден заняться собственными делами – отец требовал, чтобы он хотя бы на несколько дней заехал в Бро, а издатель слал письма с требованием одобрить обложку одно за другим. Грегори убедил одного подождать до осени, а другому ответил коротко: «Да» – даже не глядя на то, что тот прислал. Всё равно ничего внятного он сам придумать сейчас бы не смог.
Все оставшиеся дни он дежурил у галереи, но Кейтлин так и не пришла.
Грегори был уверен, что та появится на открытии, и на сей раз Кейтлин его ожиданий не обманула: Грегори сделал всё, чтобы не бросаться ей в глаза. Он приехал на такси и всё время, пока длилась пресс-конференция, простоял в стороне, просто глядя на неё – Кейтлин, казалось, истончилась. Лицо её стало почти прозрачным, а под глазами залегли тени.
Грегори надеялся поймать её после презентации, но Кейтлин будто сквозь землю провалилась, оставив его одного бродить среди картин.
Грегори с тоской разглядывал полотна, ничем не похожие на те, что он видел до сих пор. Здесь больше не было замка Бро, он не проглядывал из тумана и не таился среди теней. Впрочем, здесь не было и лаванды или других цветов – Кейтлин выставляла картины, изображавшие Виндзор, Эдинбург и Вестминстерское аббатство.
Проработанные до малейших деталей, они казались выхолощенными и правдоподобными, как фотографии. Грегори смотрел на них, но Милдрет за ними не узнавал.
Вымотавшись, он отправился домой и лишь пожалел по дороге, что не взял машину. Последняя ниточка – ниточка, на которую он так надеялся и которую так ждал – оборвалась. Надежда сменилась усталостью и пустотой.
Тем же вечером Грегори позвонил отцу и сказал, что приедет на выходные, но на деле субботы ждать не стал: в городе он находиться не мог.
Поужинав, Грегори снова спустился в гараж и вывел машину во двор.
– Говорят, всё проходит, даже любовь… – пробормотал он, равнодушно наблюдая, как лобовое стекло заметает дождь.
Нет, любовь не делась никуда, она так же отзывалась под сердцем привычной уже болью, но Грегори абсолютно отчётливо осознавал, что не сможет поделать с ней ничего.
Грегори добрался до замка только к трём часам ночи – отец уже спал, но всё-таки поднялся, чтобы встретить его.
– Я слишком долго тебя ждал, – сказал он. – Ты голоден? Я прикажу накрыть на стол.
Грегори кивнул, хотя есть не хотел. Отец в самом деле приказал подать ужин – или завтрак, Грегори так и не понял.
Он едва не заснул, пока они с отцом сидели друг напротив друга на разных концах стола, потому что тишину разрывало только негромкое звяканье столовых приборов. И только приказав подать кофе, отец наконец произнёс то, ради чего и приглашал его к себе:
– Грегори, ты помнишь леди Уизертон?
Вилка замерла у Грегори в руке, и он посмотрел на отца.
– Прости, что?
– Я спросил, – Рейнард Вьепон замолчал, чтобы сделать глоток кофе, и только затем продолжил. – Помнишь ли ты Элизабет Уизертон? В детстве вы любили играть вдвоём.
Грегори с трудом мог припомнить кто это, но прекрасно понял смысл сказанного отцом.
– Ты хочешь, чтобы я женился, отец?
Рейнард Вьепон сделал ещё глоток.
– Полагаю, это было бы весьма своевременно, – сказал он.
Грегори закрыл глаза. Улыбка невольно коснулась его губ, а сердце полоснул зазубренный клинок.
– Если так нужно, – сказал он.
– Очень хорошо. Я пригласил её на воскресный ужин. Полагаю, ты будешь рад.
Грегори кивнул и, извинившись, поднялся из-за стола. Он вышел из обеденной залы, но уже на полпути к своей башне понял, что вернуться в неё не может – замок снова становился тюрьмой. Он понимал, что предложение отца разумно. Что всё равно не появится ни Кэтрин, ни Элизабет, ни Ласе, которая смогла бы всерьёз заинтересовать его, и так же точно понимал, что рано или поздно должен будет продолжить род. И, тем не менее, одна мысль об обручальном кольце душила его не хуже петли.
Грегори подошёл к воротам и, просигналив охране, выбрался на мост. Куда идти – он не знал и потому просто брёл вперёд. Далеко на востоке первые лучи рассветного солнца уже пронизали застилавший долину туман. Городские ботинки то и дело вязли во влажной грязи.
Грегори шёл, не видя вокруг почти ничего – разве что смутные контуры замка Бро, черневшие где-то вдали.
Он сам не заметил, как равнина сменилась пологим склоном холма, и просто продолжал брести вперёд, обходя стволы деревьев, вздымавшиеся теперь тут и там по сторонам, пока не увидел далеко впереди чёрный силуэт.
Поначалу Грегори принял его за витиеватый ствол дерева и, не обращая внимания, продолжал идти вперёд, пока не смог различить очертания мольберта. То, что до сих пор выглядело веткой дерева, трепетавшей на лёгком ветру, теперь оказалось локтем руки, сжимавшей кисть.
Грегори замер, боясь спугнуть иллюзию – одну из тех, которыми, сам того не замечая, наполнил свою жизнь.
Однако, чем дольше он смотрел на размеренные движения руки, тем сильнее понимал, что терпеть больше не может, сердце рвалось из груди, и ему было уже всё равно, что произойдёт с ним в следующий миг, когда ноги сами рванулись с места и понесли его вперёд.
Грегори бежал и бежал, не останавливаясь, пока не налетел на Кейтлин и не сбил её с ног. Та выругалась, ещё не успела понять, что происходит, и вместе с Грегори покатилась вперёд по глинистому склону холма.
– Чёрт! – услышал он, когда падение замедлилось, и Грегори подмял её под себя. Секунду он вглядывался в растерянные серые глаза, а потом впился губами в губы Кейтлин, не позволяя сказать ничего – он целовал и целовал её, то короткими, отрывистыми поцелуями, то долгими и страстными, с трудом проникая между плотно сомкнутых губ, пока не понял, что Кейтлин давно уже обмякла в его руках и теперь двумя руками обнимает его самого. Ладони Кейтлин скользили по спине Грегори, забираясь под рубашку и исследуя, как когда-то давно, а бёдра плотно сжимали его бёдра.
– Я люблю тебя… – прошептал Грегори, наконец отрываясь от нежных губ.
Милдрет молчала. Руки её замерли у Грегори на спине.
Грегори сглотнул. Все слова, которые он готовился произнести при встрече, теперь вылетели у него из головы.
– Кейти… Милдрет… – начал было он, но та накрыла его губы рукой.
– Тихо, – произнесла она, и Грегори замолк, а в следующую секунду обнаружил, что они уже поменялись местами, и теперь Милдрет восседает на нём. Грегори поспешно обхватил её за пояс, опасаясь, что та собирается сбежать, но лицо Кейтлин оставалось так же близко, и она в упор смотрела Грегори в глаза. Так продолжалось несколько секунд, а потом губы Кейтлин коснулись его губ – сначала легко, но уже через секунду усиливая напор, и язык Кейтлин коварно проник между его губ. Грегори послушно открылся навстречу, продолжая сжимать Кейтлин в руках и позволяя делать с собой всё что угодно.
А потом Милдрет чуть отстранилась и снова заглянула ему в глаза.
– Теперь ты понял? – спросила она.
– Что?
– Как мне было больно без тебя.
Грегори закрыл глаза, но только сильнее стиснул её бока.
– Я не понимаю, – сказал он тихо.
– Это плохо. Но я всё равно не могу без тебя.
Кейтлин высвободила руку и провела кончиками пальцев по его щеке.
– Забери меня домой, Грегори.
– Куда?
– Не знаю. Туда, где я буду рядом с тобой.